Роберт Уилсон - Психология эволюции Страница 23

Недостаточное понимание этих морфологических изменений, а также их постоянное влияние на импринтные контуры мозга — это причины большинства неудач в общении и общего чувства нетерпимости, с которым мы слишком часто противостоим друг другу. Так как импринты у всех немного отличаются — никто не может в точности соответствовать среднему[59] — иногда мы чувствуем себя подобно квакеру из анекдота, который говорит жене: “Весь мир сошел с ума, кроме тебя и меня, а иногда я сомневаюсь даже в тебе”.

Рейхианцы, последователи доктора Спока и Саммерхильской школы и т. д. нетерпеливо пытались привлечь наше внимание к грубости и тупости многих традиционных методов воспитания детей. Эти методы оказываются “грубыми” и “тупыми”, только если видеть, подобно вышеуказанным еретикам, цель воспитания в формировании нормального, уравновешенного, творческого человека. В РЕАЛЬНОМ МИРЕ ЭТО НИКОГДА НЕ БЫЛО ЦЕЛЬЮ НИ ОДНОГО ОБЩЕСТВА. Традиционные методы воспитания совершенно логичны, прагматичны и здоровы для достижения истинной цели общества, которая состоит не в том, чтобы создать идеальную личность, а в том, чтобы создать полуробота, который максимально близко подражает общественному идеалу — как в рациональных, так и в иррациональных аспектах, перенимая как мудрость веков, так и всю накопленную человечеством жестокость и глупость. Причина очень проста: полностью сознательная, пробужденная (избежавшая промывания мозгов) личность не сможет точно вписаться ни в одну из ролей, предлагаемых обществом; изувеченные же, роботизированные продукты традиционного детского воспитания прекрасно вписываются в эти ниши.

Получается, что существует нейросоциологическая “логика” алогичного. Не напоминают ли современные школы мини-тюрьмы? Не душат ли они воображение, не давят ли они ребенка физически и ментально и не практикуют ли различные формы явного и скрытого терроризма? Ответ, конечно же, однозначен: да; но подобные школы необходимы, чтобы обучить людей исполнению ролей в офисах, на фабриках или в каких-нибудь других организациях, которые также очень напоминают мини-тюрьмы, душат воображение, давят физически и ментально и держатся на страхе (угрозе лишения биовыживательных бумажек-денег).

“Разрешительное” движение в педагогике получило лишь ограниченное распространение, так как общество всегда нуждалось и считает, что нуждается до сих пор, в роботах. Утопическая система воспитания будет развиваться дальше только тогда, когда общество освободится от оков авторитарности. Рано или поздно это обязательно произойдет, так как современный темп изменений в обществе ведет нас к периоду наиболее быстрой социальной эволюции за всю историю человечества. Тогда нам потребуются люди, которые не являются роботами, которые способны творить, которые не способны на тупую покорность, которые способны проявлять инициативу, которые не являются узколобыми фанатиками, которые являются исследователями во всех смыслах этого слова.

Традиционная система воспитания начинает давать сбои только сейчас, когда общество вступило в фазу ускоренных изменений и технологической трансформации всех традиционных ценностей.

Сбои коммуникации происходят, как правило, из-за того, что сообщение направляется не по адресу. Так, например, у вашего мужа возникают проблемы с эго, а вы посылаете сообщение в его мозг. Приведем диаграмму трансакционного анализа, иллюстрирующую этот процесс:

Первое сообщение направлено от первого контура к четвертому. Оно значит: “Я чувствую себя слабым; поддержи меня”. Если ответ поступает от третьего контура к третьему контуру — “Что ж, давай проанализируем эту проблему…” — оно поступает по неправильному адресу.

Конечно же, мы намеренно выбрали нетипичный, хотя возможный пример. Он нетипичен, потому что женщин традиционно учат не делать подобной ошибки — быть “эмоционально чувствительными”, уметь оказать “поддержку” и т. д. С точки зрения статистики более правдоподобен обратный случай — жена сигнализирует: “Помоги!”, а муж обращается к ее третьему контуру: “Давай проанализируем проблему…”

Мы сказали, что импринтирование контуров содержит значительный элемент случайности (в пределах генетических параметров). Любое общество, даже без понимания этой теории, понимает импринтные процессы достаточно прагматически, чтобы постараться запрограммировать каждого его члена на предназначенную ему роль. Поэтому традиционное воспитание девочек всегда отличалось от традиционного воспитания мальчиков — так, чтобы выработать у женщин большую “чувствительность” второго контура. Феминизм, как и современные методы детского воспитания, появился только тогда, когда мы эволюционно готовы или почти готовы к этому. Традиционная система годилась только для традиционных обществ.

Точно так же классовая структура, как и кастовая структура муравейника, производит “правильные” для каждого класса импринты. Третий контур класса слуг, или пролетариата, импринтируегся в основном для мануальной ловкости, тогда как тот же контур у среднего или правящего классов импринтируется для вербальных, математических или других навыков, связанных с использованием символов.

Демократия не привела к успеху — и стыдливый цинизм интеллектуалов по отношению к демократии оправдан — в том смысле, что традиционное общество не нуждалось, не умело использовать и всячески тормозило развитие высших вербальных (“рациональных”) навыков у большей части населения. Это значит, что общество не поощряет развитие интеллекта у большинства людей, а скорее жестко программирует их сравнительную тупость, что необходимо для их максимального соответствия наиболее традиционным видам деятельности. Их контур бивыживания работает так же, как и у большинства животных, их эмоционально-территориальный контур является типичным контуром приматов, кроме того, у них имеется немного “ума” третьего контура, необходимого для вербализации (рационализирования). Естественно, они обычно голосуют за какого-нибудь шарлатана, которому удается активизировать их примитивные биовыживательные страхи и территориальную (“патриотическую”) воинственность. Интеллектуал, видя эти печальные результаты, все же продолжает верить в “демократию” слепой верой, подобной вере католиков, коммунистов или змеепоклонников.

Традиционная система срабатывает в традиционном обществе. Масса людей, которые живо интересуются, почему Бетховен после Девятой симфонии перешел к струнным квартетам, действительно ли Кант убедительно опроверг Юма и каким образом могут быть связаны последние достижения квантовой теории с детерминизмом и свободой воли, — это не та масса, которую легко заставить заниматься скучным и отупляющим будничным трудом.

Почему Адлей Стивенсон проиграл Айку Эйзенхауэру, Джордж Макговерн — “Ловкому Дику” Никсону и т. д.? Все та же проблема Ложного Адреса. Стивенсон, Макговерн и другие любимцы интеллигенции обращались к третьему контуру, который у большинства приматов еще не развит в достаточной степени. Эйзенхауэр с его отцовской манерой и Никсон с его напористостью Старшего Брата знали, как нажать правильные эмоционально-территориальные кнопки второго контура, чтобы увлечь за собой толпу приматов. Выражаясь этологическими понятиями, они были генетически запрограммированными альфа-самцами.

Подобным образом Моралист (т. е. Взрослая Личность, у которой импринтированы тяжелые этические императивы в четвертом контуре) очень часто оказывается совершенно неспособным общаться с ученым или техником. Моралист может даже решить — многие уже так и поступили, — что ученый per se[60] попросту “бесчеловечен”. На самом же деле мораль абсолютно ничего не значит для аналитического подхода третьего контура, что является основной функцией мозга у среднего ученого. Для третьего контура единственной значимой моралью является точность, единственной аморальностью — неряшливое мышление.

Рост “социальной сознательности” в среде ученых происходит только тогда, когда он эволюционно необходим — например, после Хиросимы. То же можно сказать (если, конечно, я не заблуждаюсь) о модернизации систем образования и воспитания, о феминизме, о расизме и т. д. Бунт против всех глупостей прошлого набирает силу, но окончательного завершения он достигнет, только если мы сумеем создать общество, в котором будут востребованы функции всех контуров у каждого человека. К этой цели мы и движемся со все возрастающей скоростью.

Нетерпеливый радикал забывает, что многие “несправедливости” традиционного общества приматов вовсе не считались таковыми (даже если говорить о лучших умах) еще 1000, 100 или, как в случае с организованным сексизмом, даже 30 лет назад. То, что мы усматриваем несправедливость и абсурд во многих вековых традициях и установках, свидетельствует лишь о нашем постепенном избавлении от бездумного автоматизма, и это избавление происходит точно в той точке эволюции, в которой нам необходимо стать умнее и чувствительнее во всех контурах.