Мифы об инстинктах человека - Павел Соболев Страница 23

случай с кваквой (Nycticorax nycticorax) (цит. по Шовен, с. 59). При приближении к гнезду с птенцами она по обыкновению исполняет ритуал: имея иссиня-чёрную голову, она кланяется и тем самым демонстрирует три белых пера позади головы (эгретка). Значение этого инстинктивного акта оставалось загадкой до тех пор, пока Лоренц не взобрался на дерево, чтобы всё это лучше рассмотреть. В очередной раз приближаясь к гнезду, кваква заметила Лоренца, сосредоточила внимание на нём, отвлеклась от гнезда, и в итоге у неё не произошло необходимой реакции "поклонения". В этот же момент её собственные птенцы выскочили из гнезда и атаковали её. Суть этого инстинктивного ритуала состояла в идентификации "свой-чужой". Взрослые кваквы всегда совершают такие специфические поклоны, демонстрируя три белых пера позади головы, это служит птенцам ключевым сигналом и они реагируют спокойно, принимая свою мать. Если птица этого не делает, то собственные же дети принимают мать за чужака.

Если всё построено на таких безусловных рефлексах, то можно ли говорить о какой-то "заботе" у животных, об их "переживаниях" друг за друга? Сомнительно.

У животных нет никаких "материнских чувств", как мы это понимаем у человека. У них только набор рефлексов на конкретный раздражитель, и ничего больше. А ведь чисто внешне, по форме, их поведение можно отождествить с человеческой заботой, беспокойством, даже с любовью, в конце концов. Но внешняя сторона поведения — не самый лучший ориентир для выводов.

Даже если для примера взять открытое всё тем же Лоренцом явление импринтинга — суть которого состоит в том, что у некоторых видов животных вскоре после рождения (строго в определённые моменты) наступает так называемый сенситивный период (то есть чувствительный), во время которого любой движущийся объект запечатлевается в восприятии новорожденного, и с этого момента он всегда будет следовать за объектом и вести себя по отношению к нему, как к матери.

То есть импринтинг — это запечатление любого подвижного предмета как образа своей матери. И Лоренц проводил множество экспериментов на гусятах, в ходе которых ему удавалось импринтинговать птенцов на себя и даже на коробочку с колёсиками, которую он катал перед ними в этот чувствительный период. И выводок молодых гусят впоследствии с отменной настойчивостью всегда следовал за этой коробочкой, куда бы она ни катилась. Они следовали за ней, как за мамой-гусыней. Но неужто и здесь мы, повинуясь зову наивного антропоморфизма, можем сказать, что гусята любят эту коробочку на колёсиках? Именно любят? Конечно, сказать мы так можем, но выглядеть при этом будем крайне нелепо.

Можно вспомнить и поведение землероющей осы сфекс, которой на деле совершенно безразлично, что сделается с отложенной ею личинкой — выживет она или нет. Как и безразлично ей, есть в запечатываемой ею норке личинка или нет. Можно вспомнить и поведение самки тарантула, которой на деле совершенно безразлично, произвела она кладку яиц или нет. Как и безразлично ей, какой кокон она с собой таскает — наполненный или пустой. Можно вспомнить и поведение мясной мухи, которая, реагируя на ключевой раздражитель, откладывает личинки в источающий запах гнили цветок стапелии, где личинкам просто суждено умереть в силу отсутствия пищи. Действия есть, а внутренних переживаний нет. Чисто слепой холодный механизм, отточенный за миллионы лет, и никаких эмоций. Грубо говоря, в каждом конкретном случае мы наблюдаем не поведение особи, а поведение вида, поскольку здесь реализуется память всего вида, опыт вида. А особь эта остаётся совершенно безучастной к тому, что она делает. Она просто должна это сделать, и всё. Механизм этот действительно слеп и холоден, ибо потомство, выпавшее из процесса родительского поведения, уже обречено на гибель, но родитель всё равно продолжает начатые акты — потому что инстинкт велит их завершить. Ведь это всего лишь безусловный двигательный рефлекс.

Здесь неплохо было бы, если бы читатель понял, что термин "материнский инстинкт" означает нечто бесчувственное, безучастное в эмоциональном плане, совершенно пустое в плане личных переживаний. Этим термином можно обозначать только действия по уходу за потомством, но никак не внутреннее беспокойство по этому поводу. Материнский инстинкт — это фактически синоним равнодушия. Есть одни лишь роботизированные действия, но нет никаких переживаний за их результат, нет никакой личной заинтересованности в конечной цели этих действий. И всё это совершенно автоматическое, холодное. Инстинкт слеп. При инстинкте главное — выполнить действия до конца. А будет ли этим достигнута рациональная цель — это уже не важно. Действие должно быть закончено. Это и есть то, что поэты и обыватели зачастую так возвышенно называют материнским инстинктом. Инстинкт слеп и равнодушен.

И что, у кого-нибудь до сих пор осталась уверенность в том, что у человеческих женщин есть материнский инстинкт? Если да, то вы либо очень плохо знаете женщин, либо слишком плохого мнения о них.

Слепота инстинкта — удивительное явление. Оно представляет собой демонстрацию того факта, что внешние условия в осуществлении видотипического поведения (инстинкта) являются лишь пусковыми механизмами. То или иное явление окружающей действительности (ключевой стимул) только запускает инстинктивное поведение животного, но регулировать его уже не в силах. Способность отражения внешнего мира в моменты реализации инстинкта словно притупляется, делается чрезвычайно скудной, что и приводит к многочисленным "осечкам" инстинкта. Создаётся впечатление, будто в такие моменты восприятие животного почти вовсе приостанавливается — пока запущенная цепь инстинктивных действий не будет выполнена до конца, способность адекватного отражения действительности не вернётся.

Какова целесообразность данного феномена с биологической точки зрения? К. Э. Фабри писал о слепоте инстинкта: "Примитивность психического отражения на завершающей фазе инстинктивных действий является следствием бедности самой моторики в этой фазе. Как мы знаем, двигательная активность, направленная на окружающую среду, является источником познания этой среды. Однако столь стереотипные движения, какими являются инстинктивные движения, врождённые двигательные координации, не могут служить сколь-нибудь пригодной основой для опознания окружающего мира" (Фабри, 2003, с. 93). В этом подходе, безусловно, есть существенная доля истины, но далеко не вся. Слепота инстинкта обусловлена не только (и скорее даже не столько) невозможностью познания окружающей действительности в этом акте, а более важными причинами. По всей видимости, всё дело в том, что в ходе естественного отбора каждого конкретного животного вида в больших количествах выживали те особи, которые реагировали на строго определённые стимулы строго определённым же поведением, которое было оптимальным в данных условиях. В течение многих тысяч поколений вида в естественных условиях, не меняющихся миллионы лет, постепенно отсеиваются все лишние, ненужные действия по отношению к строго конкретному стимулу и остаются только самые важные (оптимальные).

Такое поведение было выверено миллионами лет