Вероника Долина - Сэляви Страница 24

Н. Эйдельману

Он не протестант, не католик(Пошире держите карман!), —Он просто российский историк,Историк Натан Эйдельман.

Он грудью к столу приникает,Глядит на бумаги хитро.Чернила к себе придвигает,Гусиное точит перо.

Средь моря речей и риторик,Средь родины нашей большой —О, как же нам нужен историк,Историк с российской душой…

Историк без лишних истерикС вельможи потянет парик…Он не открывает америк —Россия его материк.

Не пишет стихов или песен,Но грезит себе наяву.Ему улыбается Пестель,Апостол склоняет главу.

Из душных задымленных залов,Где лоб холодеет, как лед,Потомок идет ГаннибаловИ руку беспечно дает.

Историка ночи бессонны.А впрочем, и в нашей сечиСтоят восковые персоныИ мчат дилетанты в ночи.

Иные плутают в тумане,Тех сладкий окутал дурман…И ходит с пером между нами —Историк Натан Эйдельман.

Помилуй, Боже, стариков,Их головы и руки!Мне слышен стук их башмаковНа мостовых разлуки.

Помилуй, Боже, стариков,Их шавок, васек, мосек…Пучок петрушки, и морковь,И дырочки авосек.

Прости им злые языкиИ слабые сосудыИ звук разбитой на кускиФарфоровой посуды.

И пожелтевшие листкиЗабытого романа,И золотые корешкиМюссе и Мопассана.

Ветхи, как сами старики,Немодны их одежды.Их каблуки, их парики —Как признаки надежды.

На них не ляжет пыль веков,Они не из таковских.Помилуй, Боже, стариков!Помилуй, Боже, стариков…Особенно — московских.

Прощай, мой вороненочек!Хотя б махни крылом!Словечко оброненноеНе слышно за углом.Обманчиво-заманчивоПоет себе сама.Шарман-шарман-шарманщикаСведет еще с ума!

Прощай, моя красавица!Осенний воздух чист.Пускай тебе понравитсяБезусый гимназист.Ты станешь мучить мальчика,Ему не избежать.Шарман-шарман-шарманщикаТебе не удержать.

Прощай, окно багровое,Что смотрит на закат.Прощай, житье суровое!Я не вернусь назад.Намучишься, намаешьсяДо боли под ребром.Шарман-шарман-шарманщикаНе сманишь серебром.

Прощай, простимся, улочка,Старинное кольцо!Куда ты смотришь, дурочка?Ты мне смотри в лицо.Ты, девочка-цыганочка,Не знаешь ничего.Шарман-шарман-шарманочкаИз сердца моего…

Много знаем птиц, но редкоМного знаем птиц, но редкоМного знаем птиц, но редкоКто вопросы задает.Кто такая канарейка,Кто такая канарейка,Кто такая канарейка?Для чего она живет?

Не чернеет, как ворона.Не белеет, как голубка.Не синеет, как синицы,И, как утка, не плывет!Не стрекочет, как сорока,Не несется, как наседка,Не кукует, как кукушка.Для чего она живет?В тесной пыльной комнатушке —Занавешенная клетка.Кто пока не понимает —Обязательно поймет.Будто фикусы в кадушке,Будто коврик с лебедями,Будто старенький комод…

Тяжкий поиск каждой крошкиВоробей ведет на ветке.По двору гуляют кошкиИ глядят на голубей…Ничего, что на окошке,Ничего, что занавески,Ничего, что не навеки —А зато среди людей.

В стиле ретро, в стиле диско —Я любой к тебе примерю…Сядь со мною близко-близко,Я совсем тебе не верю!

Вот косынка кружевнаяС золотистою каймою…Сядь, поговори со мною.Сядь, поговори со мною.

В ритме вальса, в ритме танго…В мой удел не проникая!У тебя, мой милый, тайна —Ты не говоришь — какая…

Видишь зеркальце резноеС тонкой ручкой костяною?Сядь, поговори со мною!Сядь, поговори со мною…

Будто стороны родные,Для тебя открыты дали.Знаю, вороны ночныеНад тобой не пролетали.

И покуда не коснулосьНас дыханье ледяное —Сядь, поговори со мною.Сядь, поговори со мною!

Ставни бьет порывом ветра.Не могу, мой друг, сердиться.Пусть уж лучше в стиле ретро —Но не надо в стиле диско!

Не случайно мир я мерюГрустной мерою земною.Сядь, поговори со мною —Я тогда тебе поверю!

Картинка иль, может, отметинка?Отметинка на судьбе…Кретинка, да это же СретенкаВисит у тебя на губе!

Дело не в водоворотах,А опять во мне одной.Дело в Сретенских воротах,Что захлопнулись за мной.

Я не то чтобы с нею выросла,Но она меня родила.Это палочка детского вирусаОболочку мою взяла.

Дело не в водоворотах,А опять во мне одной.Дело в Сретенских воротах,Что захлопнулись за мной.

Уж не знаю я, что есть родина,Но никто меня не украдет,Ибо Сретенка — это родинка,Это до смерти не пройдет.

Дело не в водоворотах,А опять во мне одной.Дело в Сретенских воротах,Что захлопнулись за мной.

Мы не дети Арбата.Мы не дети Арбата —Мы пришлись на другие года.Нас не пустят обратно.Нас не пустят обратно —Нас едва-то пустили сюда.

От детей БирюлеваДо детей ТропареваГолубая поземка метет.Эти ноги здоровы,Эти лица суровы.Эти мысли никто не прочтет.

Меж Кузьминок недвижных,Средь Лосинок неближних —Растерялся и плачет простак.Не отыщет тропинкуНа родную Неглинку,Не отыщет, бедняжка, никак!

На Ходынке дерюжной,На Ордынке воздушной —Эта корка небитого льда.Ни страстишки тщедушной,Ни гордыньки ненужной —Ни тоски, ни стыда — ни следа.

Завернемся потуже,Запахнемся поглубже —Ближе, тверже дыханье зимы.От Чертановской створкиДо Бусиновской горки —На Крылатские тянет холмы…

Смотрю кругом — какие рожи:Встряхнусь — зато какие души…Иду от мясника СережиДо парикмахера Андрюши.

Один себе радеет, дабыМясные разгружались фуры.Другого обожают бабы —Он может делать куафюры!

А я живу как замарашка.Душа везде торчит наружу.И так доходит до маразма,Пока не навестишь Андрюшу.

Потом едва дождешься часу,Напялишь мятую одежуИ, восклицая — мясо, мясо! —Пойдешь разыскивать Сережу.

И я кустарь, конечно, тоже,И цеховое не нарушу.Люблю я мясника СережуИ парикмахера Андрюшу.

Так покалякать по-советски,Да и оттаять понемногу,И голову держа по-светски,И — волоча баранью ногу…

Задохнуться в Клину, захлебнуться в Крыму,и забыть сообщить: отчего, почему,Никому не оставить записки.Ну и что ж? Без меня разовьется сюжет,и чужая Брижжит, сервируя фуршет,вместо устриц разложит сосиски.

Захлебнуться в пути, задохнуться в клети,даже самых банальных «забудь и прости»не оставить, нет, нет, не оставить.Но сценарий не дремлет, он дальше бежит,и, постель застилая, чужая Брижжитпростыней не сумеет расправить.

Отвернуться от лампы, и в ласковой тьмевновь себя приспособить к зиме, как к тюрьме,доконав предварительно фляжку.Задохнется история, треснет финали Брижжит зарыдает, прикрывши фингал,оттопырив упругую ляжку.

И она завизжит, подсобравши слова,что покатится скоро моя голова,что напишется и завершится глава,в детской книжке, сотрутся картинки…И в Клину оттолкнуться, а выплыть в Крыму,никому не сказав отчего почему будет лучше,по мненью блондинки.

Дом Чайковского в Клину —Старая открытка.Подержи меня в плену,Старая калитка!Помнишь, помнишь, как с утраПробегала бричка?И по имени СестраПротекала речка?

Дух кувшинки от болот,Дух пчелы — от меда.Кто потом тебя поймет,Русская природа?Кто еще, спустившись в садНа заре дремотной,Повернет скорей назад,К рукописи нотной?

Кто споткнется без причин,Но поймет причину,Увидав, как птичий клинСверху машет Клину?Где подсвечник отразитЛаковая крышка —Там усталость погрозит,Пальцам передышка.

Кто потом заплачет всластьНад листом бумаги,Где еще имеют властьТочки и зигзаги?Это птичье колдовство —Вскрикнет и сорвется.Эта клинопись его —Музыкой зовется.

Стеклянные вазы — странно! —Из Вышнего Волочка,Похоже, вышли из ванныПрокисшего молока.

Какие нужны рассказы,Когда по всему шоссеСтоят расписные вазыВо всей прописной красе?

Спросите с меня построже —Люблю, была не была,Российское бездорожье,Изделия из стекла.

Особенно если этоКакой-нибудь пустячок,Как полный вышнего светаСтеклянный тот Волочек.

Счастливая сладкая басня,Которую в детстве прочла.Прощай, Вавилонская башня,С которой я век прожила!Все самые лучшие годыПромчались, как ни назови.Хотелось французской свободы,Хотелось английской любви.

Мужчина родится в рубашке,А женщина с пальцем во рту.Прощай, Вавилонская башня!Прощаю тебе высоту.Печальная пресная пенаОбломки твои приняла.Та школьница пламенно пелаО том, чего знать не могла.

Возьму свое милое банджоИ тихо сыграю на нем.Прощай, Вавилонская башня!Нам было неплохо вдвоем.Ну что же, что лучшие годы?Они и твои, и мои.Но Англия ищет свободы,А Франция просит любви.

Не уезжай ты, мой голубчик!