Леонид Вишняцкий - Неандертальцы: история несостоявшегося человечества Страница 25

Ну, а как обстояли дела по этой части у тех, кто пришёл на смену неандертальцам, т. е. у гомо сапиенс верхнего палеолита Европы? Есть мнение, что намного благополучней. Детская смертность якобы сократилась до 30 %[101], средняя продолжительность жизни, соответственно, выросла, и, стало быть, «жить стало лучше, жить стало веселее». Однако если взять данные по возрастному составу людей из захоронений середины верхнего палеолита (погребений начала этой эпохи почти неизвестно), то выяснится, что, во-первых, доля неполовозрелых индивидов составляет не 30, а почти 40 % (табл. 4.1), а во-вторых, что и эту цифру следует рассматривать лишь как минимум, причём очень далёкий от действительности. Крайне сомнительно, что младенческая смертность в период последнего ледникового максимума была столь низка, сколь это явствует из таблицы. Такому показателю (всего 11 %) могли бы позавидовать очень многие доиндустриальные общества. Скорее, дело здесь просто в выборочном отношении к умершим, когда одних (взрослых) считали более достойными погребения, чем других (детей). Видимо, на самом деле, в верхнем палеолите, как и в предшествующую эпоху, в среднем лишь около половины всех родившихся доживало до репродуктивного возраста[102]. Даже в обществах неолита и бронзового века детская смертность, судя по материалам могильников фатьяновской, андроновской, карасукской и ряда других культур, нередко значительно превышала 50 %, и аналогичные значения этого показателя зафиксированы также для многих групп охотников-собирателей недавнего прошлого[103]. По средней продолжительности жизни, кстати, некоторые из этих групп тоже совсем недалеко ушли, а то и вовсе никуда не ушли от неандертальцев. Например, у филиппинских агта и батаков она составляла 21–22 года, а у асмат Новой Гвинеи — 25 лет[104].

Таким образом, по доступным для оценки (конечно, очень приблизительной) демографическим параметрам особой разницы между неандертальцами и людьми верхнего палеолита, а также неандертальцами и более поздними обществами охотников-собирателей не заметно. Впрочем, не будем забывать, что большая часть приведённых выше цифр — это нечто вроде «средней температуры по больнице». В действительности же все демографические характеристики, скорее всего, довольно сильно варьировали как в пространстве, так и во времени. Ведь образ и уровень жизни неандертальцев, обитавших в разное время в разных регионах и ландшафтно-климатических условиях — от Гибралтара до Алтая и от Переднеазиатских нагорий до Русской равнины — вероятно, различались не меньше, чем у верхнепалеолитического населения тех же областей. А значит, и средняя продолжительность жизни, и уровень детской смертности, и доля людей, достигавших преклонного возраста, не были постоянны: они менялись и, возможно, весьма существенно, от эпохи к эпохе, от региона к региону, от популяции к популяции. Об этом ни в коем случае не следует забывать, тем более что это относится не только к демографическим, но и к палеопатологическим оценкам степени благополучия (или, точнее, неблагополучия) неандертальских сообществ, к разговору о которых мы переходим.

Наиболее важными для палеопатологов индикаторами отклонений от нормального хода развития организма являются те, что могут быть прослежены на зубах, поскольку зубы — это наиболее массовый палеоантропологический материал. Особую роль играют два вида нарушений: флуктуирующая зубная асимметрия и эмалевая гипоплазия. Первая выражается в отклонениях от симметрии в строении зубного ряда, а вторая в дефектах (истончении) зубной эмали. И та, и другая возникают вследствие физиологических стрессов в период формирования зубов — травм, болезней и, прежде всего, недоедания. Сопоставление степени развития флуктуирующей зубной асимметрии у неандертальцев и современных охотников-собирателей (эскимосов-инуитов) проводилось, насколько мне известно, лишь однажды и не выявило сколько-нибудь существенных различий между двумя группами[106]. Эмалевой гипоплазии уделялось и уделяется гораздо больше внимания, она проявляется в разных формах и иногда позволяет не только констатировать наличие стресса, но и определить его продолжительность. Наиболее показательна в этом отношении самая распространённая из форм гипоплазии — линейная, когда истончение эмали проявляется на поверхности зуба в виде бороздок.

Первые исследования степени развития гипоплазии на зубах неандертальцев показали широкое распространение у них этого дефекта, что вполне соответствовало общим представлениям об их незавидном существовании и было воспринято как ещё одно подтверждение такового и даже как свидетельство их неспособности эффективно охотиться и в полной мере обеспечивать себя пищей. Многие авторы, ссылаясь на эти данные, писали о том, что недоедание и голод были обычным для неандертальцев состоянием. Однако когда дело дошло до сопоставления с охотниками-собирателями и примитивными земледельцами более поздних эпох, включая современность, выяснилось, что не всё так просто. Сначала обнаружилось, что частота затронутых гипоплазией зубов и индивидов во многих группах последних столь же высока, как у неандертальцев, а иногда и выше[107]. Затем в результате сопоставления характера линейной гипоплазии у неандертальцев и современных инуитов было показано, что при примерно равном распространении этого дефекта в обеих выборках (рис. 4.9) продолжительность стрессов, приведших к нарушениям эмали, могла у последних быть даже выше, чем у первых[108]. Словом, с гипоплазией пока получается, в общем-то, та же история, что и с демографическими показателями. С одной стороны, безусловно подтверждается, что периодически неандертальцам приходилось испытывать серьёзные лишения, но, с другой стороны, совсем не похоже, чтобы эта неприятность случалась с ними намного чаще, или приобретала более суровые формы, чем это имело место в последующие эпохи во многих обществах анатомически современных людей.

Рис. 4.9. Процент людей и зубов (передних), затронутых линейной эмалевой гипоплазией, в двух территориальных группах неандертальцев и у эскимосов-инуитов (источник: Guatelli-Steinberg et al. 2004)

Последняя группа фактов, которую нам осталось рассмотреть, — это следы ран и иных прижизненных повреждений на неандертальских костях. Следов таких, как уже говорилось выше, много, они разнообразны, и их количество, характер и распределение по возрастным группам и частям тела не оставляют сомнений в том, что уровень бытового и производственного травматизма в среднем палеолите был высок, а с техникой безопасности дела обстояли из рук вон плохо. Если судить по наиболее полно сохранившимся скелетам, то напрашивается вывод, что ни один неандерталец, проживший более 30 лет, не избежал серьёзных травм, а некоторые получали их с незавидной регулярностью. От последствий сильных ударов и падений не раз приходилось оправляться человеку из грота Фельдгофер (повреждены плечевая и затылочная кости), его собратьям из Шанидара (Шанидар 1 — лобная, скуловая и плечевая кости, ключица, стопа) и Кебары (Кебара 2 — пятый грудной позвонок, запястье), обычным делом были переломы ребер (Ля Шапелль, Шанидар 4), рук (Крапина 180, Ля Кина 5), ног (Табун 1, Ферраси 2), порой случались проникающие ранения грудной клетки (Шанидар 3) и черепа (Сен-Сезер) и т. д.

Когда данные такого рода были обобщены и проанализированы Т. Бергером и Э. Тринкэусом, выяснилось интереснейшее обстоятельство. Оказалось, что характер локализации травм у неандертальцев почти в точности повторяет характер локализации травм у ковбоев, постоянно участвующих в родео: большинство приходится на голову и шею, множество на область плеча и предплечья и сравнительно мало на нижние конечности[109]. Такое совпадение в распределении повреждений наводило на мысль, что и получены они тоже были сходным образом, а именно — в результате прямых столкновений с крупными и опасными животными[110]. Что же касается причин высокой частоты таких столкновений у неандертальцев, то главная из них, согласно весьма популярной точке зрения, заключалась в том, будто использовавшиеся ими способы и средства охоты не позволяли поражать добычу с большого расстояния. Лука и стрел они не знали, копьеметалок тоже (как не знали ни того, ни другого и жившие одновременно с ними и сразу после них гомо сапиенс[111]), а их копья были, как многие думают, гораздо лучше приспособлены для прямого удара, чем для дальнего броска.