Происхождение творчества. Провокационное исследование: почему человек стремится к созданию прекрасного - Эдвард Осборн Уилсон Страница 25

И сейчас, спустя шестьдесят лет, я готов с определенной долей предвзятости считать этого муравья одним из самых красивых живых существ в мире. Вы можете отмахнуться от такого решения, сославшись на небольшие размеры этого существа, но сначала я попрошу вас мысленно увеличить вес муравья с 5 мг до 5 кг, и тогда по размерам он станет равен большой птице или млекопитающему среднего размера. Немногие из животных, обитающих в разных уголках света (а я их повидал в своей жизни немало) могут конкурировать с этим маленьким горным муравьем!

Тело муравья покрывает хитиновая броня – блестящая черно-коричневая поверхность, которая кажется изготовленной из полированного и окрашенного металла. По голове муравья от передней границы глаз до челюстей проходят параллельные ряды бороздок, на противоположных концах которых формируются линии острых зубов. На усиках и шести ногах темный цвет тела уступает свое место различным оттенкам сияющего красно-коричневого цвета. Этот муравей – самка, но, как и все рабочие муравьи, она также должна быть беспощадным воином. С какими врагами она сталкивалась и на какую добычу она охотилась, я не знал, но мне очень захотелось это выяснить, потому что ее вооружение внушало неподдельный ужас. Назову только одну поразительную особенность – это пара огромных шипов, которые поднимаются с конца средней части тела и выгибаются назад, словно рога у барана; они явно предназначены для защиты тонкой талии муравья. Пара более коротких шипов, похожих на кусты роз, защищает также уязвимую шею. Еще два шипа выступают в тыл от первого сегмента талии поперек сочленения и приближаются ко второму сегменту тела.

Первый экземпляр этого вида был описан в 1915 году немецким энтомологом, который дал ему научное название Lordomyrma rupicapra. Первая часть названия включает в себя греческое слово, означающее «муравей». Второе, rupicapra, заимствует название у европейской серны, или горной козы (Rupicapra rupicapra), потому что, если смотреть сверху, то линии и формы середины тела этого муравья напоминают голову серны.

История открытия этого муравья, случившегося более века назад, была лишь одним, и очень незначительным, событием в истории экспедиции, проводившейся в грандиозном европейском старом стиле изучения естественной истории в те времена, когда о фауне и флоре Новой Гвинеи было известно совсем немногое. Роберт У. Тейлор, современный специалист, изучающий муравьев этого региона, дает замечательный образец описания этой экспедиции, который прекрасно передает дух этого предприятия. Эта дневниковая запись является одной из лучших в исследованиях по естественной истории и заслуживает того, чтобы процитировать ее в полном объеме.

Голотип L. rupicapra, скорее всего, был найден на высотном участке, возможно, занятом туманным лесом. Нашедший его С. Г. Бюргерс являлся офицером медицинской службы и зоологом замечательной экспедиции по изучению окрестностей реки, названной в честь германской императрицы Августы (1912–1913), которая в течение 19 месяцев исследовала бассейн реки Сепик и ее верховья. Группа ученых поднялась далеко вверх по течению, преодолев расстояние в 560 миль от участка реки, судоходного для пароходов. Были предприняты четыре похода вверх по течению средней продолжительностью 3 месяца. Исследованы все верховья притоков Сепика, простирающихся на запад за пределы границы между бывшими Землей Кайзера Вильгельма и Нидерландской Новой Гвинеей (современные Папуа-Новая Гвинея и индонезийская провинция Западное Папуа). Были также исследованы районы горных хребтов Бевани и Торричелли (север) с заходами в центр скалистой цепи (юг) (Sauer, 1915; Behrmann (Берманн), 1917, 1922). В сообщениях географа Берманна упоминается сбор образцов на «влажном, холодном пике высотой 2000 м» и траверс «хребта Шредера на высоте 2000 м» (около 4°59’ ю. ш., 144°05’ в. д.). Атрибутика коллекции растений для Национального гербария Нидерландов, которые собирал ботаник экспедиции Карл Людвиг Ледерман, включает в себя упоминания о четырех местах, расположенных на высоте более 1000 м на горе Лордберг (4°50’ ю. ш., 142°29’ в. д.), 1000 м; горе Хюнштайн (4°29’ ю. ш., 142°42’ в. д.), 1350 м (где 17 дней было проведено на вершине); и «Хольрунберг, 1800–2000 м». Указанные координаты – это места расквартирования лагерей экспедиции.

Наверное, я не стал бы уделять столько внимания описанию открытия этого вида, если бы отчет о его находке не объединял два архетипа, присутствующих как в естественных, так и в гуманитарных науках. Речь идет о приманках в виде географических исследований и научных открытий, которые привели меня тогда в Новую Гвинею и которые все еще можно использовать на оставшихся неисследованными территориях Земли. Они не могут не взывать к творческому началу, они требуют более пристального внимания к миру живой природы.

В подтверждение этого тезиса я хотел бы завершить свое описание экстаза охотника рассказом о моей встрече в 1952 году с Владимиром Набоковым – мы были с ним родственными душами в смысле интереса к естественной истории. Мне было тогда 23 года, я работал над кандидатской диссертацией в Музее сравнительной зоологии в Гарварде. Набокову было 53 года, его слава как англоязычного писателя была еще впереди. Я знал его только как лепидоптеролога, то есть специалиста по бабочкам. Он специализировался на голубянках – маленьких красиво раскрашенных насекомых, которые составляют таксономическую семью Lycaenidae. Набоков работал над гарвардской коллекцией бабочек, и образцы, которые он к ней добавил, теперь отмечают как литературоведы, так и энтомологи. Не зная о литературном таланте Набокова, я зашел к нему только для того, чтобы расширить свои познания о бабочках и других насекомых – в музей приходили все энтомологи.

Набоков тогда развлек меня собственным рассказом о бабочках, который принял интересный оборот. Он встретил капитана корабля, который недавно посетил Кергелен, отдаленный архипелаг вблизи Антарктиды, который редко посещали люди, и потому его естественная история была фактически неизвестна. Набоков был в восторге от рассказа о таком отдаленном месте. «А бабочки там есть?» – спросил он. «Да нет, – ответил капитан. – Никаких. Только кучка вот таких маленьких синих штучек».

Кергелен! Мы стали увлеченно говорить о таких местах на Земле, где неизвестные виды только и ждут, чтобы мы их открыли. На следующий год я получил стипендию сроком на три года, которая позволяла мне ехать куда угодно и делать все, что я хотел (при условии, что мне придется совершить «нечто необыкновенное» – этого, по крайней мере, требовало от получателя Положение о стипендии). И я поехал по миру в поисках неизвестных видов муравьев. Посетил горные леса на Кубе, верхние части склонов вулканических вершин в Мексике, дождевые леса на архипелагах Новая Каледония и Вануату в южной части Тихого океана, хребет Сарувагед и другие территории Новой Гвинеи, а также не самые исследованные западные окраины Налларборской равнины в Австралии. В каждом таком месте я увлеченно искал «нечто необыкновенное» и в ходе приключений на путях естественной истории просто не мог его не найти!

И поэтому я очень хорошо понимаю и охотника на благородных оленей в Скалистых горах, и специалиста по бабочкам, которого я когда-то посетил. Позже Набоков выразил свое видение этой темы в таких словах:

И высшее для меня наслаждение – вне дьявольского времени – любой уголок земли, где я могу быть в обществе бабочек и кормовых их растений. Вот это – блаженство, и за блаженством этим есть нечто, не совсем поддающееся определению. Это вроде мгновенной физической пустоты, куда устремляется, чтобы заполнить ее, все, что я люблю в мире. Это вроде мгновенного трепета умиления и благодарности, обращенной, как говорится в американских официальных рекомендациях, to whom it may concern – не знаю, к кому и к чему, – гениальному ли контрапункту человеческой судьбы или благосклонным духам, балующим земного счастливца[14].

Такое же чувство вернулось ко мне ненадолго, но в полной мере, в 2016 году, когда меня пригласили стать Почетным научным руководителем экспедиции на остров Херд (увы,