Линкольн Пейн - Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства Страница 28

Примерно около 700 года до н. э. Анатолию всколыхнули беспорядки, чинимые народами с черноморского побережья, – те в 652 году осадили столицу Лидии Сардис и подвергли набегам несколько греческих городов в Ионии. Теснимые ими ионийские греки попытались найти места для переселения, разные ионийские города давно поглядывали на северную часть Эгейского моря, Геллеспонт и Мраморное море, и только гражданам Милета в VII веке до н. э. удалось первыми основать постоянные поселения на Черном море,[196] на острове Березань в устье Днепра и Буга, на территории современной Украины. С античных времен считалось, что стимулом для этой волны колонизации были поиски источников зерна и металлов, в том числе золота. Географ I века н. э. Страбон упоминает золото в Колхиде (нынешней Грузии), а легенда о Ясоне и золотом руне основывается на обычае колхов использовать овечью шерсть для промывания золота в водах реки Фасис, – это мнение повторено многими учеными, а само явление прочно вошло в популярную культуру современной Грузии. На деле же золото в Колхиде не добывают, а первые греческие златокузнецы пришли в эти места лишь через три столетия после того, как милетцы обосновались на Березани. И даже после этого они работали лишь с привозным золотом, а их изделия, вероятно, служили данью местным правителям в обмен на право селиться на побережье. Милетцы основали семнадцать черноморских колоний, ставших важными центрами торговли. Ольвия, располагавшаяся на материке неподалеку от Березани, была связана с Центральной Европой; гавань в Феодосии[197] могла, по слухам, вместить сотню кораблей; Пантикапей (Керчь) на Азовском море неподалеку от крымских житниц оставался центром милетской торговли с Грецией, особенно с Афинами, в течение трехсот лет. В обмен на черноморские товары города Эгейского моря экспортировали туда бронзовые изделия, керамику, вино и оливковое масло.

Греки также переселялись в Северную Африку, хоть и в гораздо меньших количествах. Перенаселение заставило колонистов с острова Тира около 630 года до н. э. обосноваться в Кирене, неподалеку от Бенгази (Ливия). Кирена усилилась настолько, что на нее покусились египтяне, поражение которых привело к междоусобной войне, в итоге проигранной фараоном, несмотря на то, что в его распоряжении находилось тридцатитысячное войско наемников-греков из Карии и Ионии. Эти войска были впервые набраны в VII веке до н. э., в 620 году до н. э. фараон Псамметих поселил наемников в Навкратисе недалеко от своей столицы – Саиса – в дельте Нила. Навкратис стал крупным портом, через который шла не только торговля зерном, но и, как всегда, обмен нематериальными ценностями. В данном случае наиболее заметным «экспортным товаром» была идея храмовой архитектуры, культовых комплексов и статуй, под влиянием которой оживилось развитие греческой архитектуры начиная с 500-х годов до н. э.

Египтяне по-прежнему зависели от моря; Геродот рассказывает о трех морских предприятиях времен фараона Нехо II, преемника Псамметиха: строительстве канала между Нилом и Красным морем,[198] основании флота в Красном море и попытке совершить путешествие вокруг Африки. Канал предназначался для облегчения торговли между Красным морем и Нилом (не Средиземноморьем); он был завершен лишь веком позже, во времена персидского царя Дария I. Нехо приостановил строительство из-за «оракула,[199] предупредившего, что все труды царя пойдут на благо „варварам“» – то есть неегиптянам. К этому времени при строительстве канала погибло уже 120 000 рабочих. Геродот продолжает: «Затем он обратил помыслы к войне и велел строить триремы – одни на Средиземном море, другие в Арабском заливе [на Красном море], где верфи можно видеть и ныне; новые корабли он использовал, как только представился случай». Нехо, вероятно, хотел защитить пути Красного моря от пиратских набегов. Мы не знаем, кто строил и вел эти корабли – греки, финикийцы или египтяне, однако в Навкратисе, несомненно, можно было найти греческих корабелов и моряков. Тир уже имел богатый опыт участия в походах по Красному морю, а неприязнь финикийских торговцев к ассирийским и вавилонским соседям могла подвигнуть многих обратить туда взгляд в поисках богатства – по примеру предков.

Геродота обвиняли как минимум в недостоверности данных, особенно применительно к рассказу об экспедиции вокруг Африки, отправленной по приказу Нехо. Однако Геродот обладал редкой наблюдательностью и тщательно записывал все, что встречал на тысячах миль путешествий по Черному и Эгейскому морям, Месопотамии, Леванту и Египту, материковой Греции и Италии. Рожденный в Галикарнасе – оживленном морском порту в Карии, на юго-западе Анатолии (ныне Бодрум, Турция), – он много времени проводил в плавании и отлично знал, на что способны корабли и моряки современной ему эпохи. Согласно Геродоту, описываемое путешествие вокруг Африки длилось три года, на протяжении которых каждую осень моряки останавливались посадить урожай для будущего года. Он также с некоторым недоверием говорит, что во время плавания с востока на запад солнце оставалось справа от мореходов.

Финикийцы отплыли[200] из Красного моря в Южный [Индийский] океан и каждую осень приставали к берегу в том месте Ливийского [африканского] побережья, в котором оказывались, засевали участок земли и дожидались урожая следующего года. Затем, собрав зерно, они вновь выходили в море, и через два полных года на третий обогнули Геркулесовы столпы [пролив Гибралтар] и вернулись в Египет. Они утверждали – рассказам этим я не верю, хотя другим верить не возбраняю, – будто во время пути на запад вокруг южного конца Ливии солнце было у них по правую руку, то есть к северу от них.

Эта заключительная деталь добавляет рассказу достоверности: если плыть с востока на запад вдоль южного побережья Африки, то солнце будет находиться справа – то есть на севере. Рассказ Геродота многие считают откровенной выдумкой, однако то, что следующая успешная попытка произошла лишь через две тысячи лет, вовсе не означает, что в античности такое путешествие было невозможно. Даже при двух урожаях в год, то есть при двух земледельческих сезонах по четыре месяца каждый, трехгодичный путь вокруг Африки – около шестнадцати тысяч морских миль – требовал бы ежедневных переходов не более чем по двадцать миль. Вслед этому рассказу Геродот приводит другой – о неудавшейся экспедиции вокруг Африки в V веке до н. э. Двоюродный брат персидского царя Ксеркса, именем Сатасп, за изнасилование девушки был приговорен к смерти, но затем помилован с условием, что он морем обойдет Африку против часовой стрелки – от Египта через Геркулесовы столпы и далее на юг. Сатасп несколько месяцев плыл вдоль атлантического побережья Африки, однако был вынужден повернуть обратно, поскольку «корабль остановился[201] и не мог идти вперед». За неимением подробностей невозможно установить, насколько далеко проплыл Сатасп, но встречные течения и ветра Гвинейского залива вполне могли остановить тогдашнее судно с его квадратным парусом. Сатасп, будучи персидским вельможей, явно не имел должного опыта для планирования такого путешествия, а тем более для его благополучного завершения. Несмотря на все доводы, которые Сатасп выдвигал в свое оправдание, Ксеркс был непреклонен и велел его казнить.

Об аналогичных предприятиях мы знаем и по другим источникам. Незадолго до Сатаспа карфагенский торговец по имени Ганнон[202] проплыл южнее Могадора – предположительно до мыса Хуби в Мавритании (27°58′ с.ш.), возможно, до острова Керна (16°45′ с.ш.) у побережья Сенегала или даже до экваториального побережья Камеруна в Гвинейском заливе. Известный нам перипл (руководство для мореплавателей) VI века до н. э. из Массилии (Марселя) указывает, что некоторые мореплаватели достигали мыса Финистерре на северо-западе Испании, а также упоминает Альбион, то есть Англию. Мореход V века до н. э. Гимилькон[203] предпринял четырехмесячное плавание к северу от Гибралтара, возможно, до Бретани или Южной Англии, а в IV веке до н. э. грек из Массилии по имени Пифей исследовал Бискайский залив, Британские острова и, возможно, неопознанные северные земли – к его путешествию мы вернемся в главе 9. Большинство средиземноморских мореходов, однако, оставались в пределах родного моря – «как лягушки вокруг пруда»,[204] по выражению Платона, – совершенствуя свое ремесло, мореходные навыки и прежде всего корабли.

Трирема[205]

Археологам редко удавалось обнаружить торговые суда 1000–400 годов до н. э., и хотя остатки грузов стали ценным источником сведений о торговле и торговцах, корпуса судов по большей части не сохранились, а дошедшие до нас фрагменты мало что добавляют к нашим знаниям о кораблестроительных методах того времени. Из боевых кораблей начала первого тысячелетия – самых крупных и сложных по конструкции, представляющих наибольший интерес для современных исследователей, – до нас не дошло ни одного. Финикийцы и греки первыми провели четкое различие между судами для торговли и боевыми кораблями. Мысль о том, что корабль может обезвреживать другие корабли, а не просто транспортировать воинов и служить плавучей платформой для рукопашной схватки, возникла примерно в IX веке до н. э., – к этому времени принадлежат первые изображения судовых таранов. Таран изначально мог появиться как продолжение киля, в более позднее время на него надевали тяжелую бронзовую обивку, создавая по сути массивную торпеду с внушительной скоростью и ударной силой, предназначенную для пробивания корпуса вражеских кораблей. Единственный дошедший до нас таран – найденный на побережье Израиля недалеко от Атлита и датируемый II веком до н. э. – имел в длину 2,25 м и был насажен на каркас из кедра, вяза и сосны. Судно, несущее таран, нуждалось в прочном корпусе, способном выдерживать как вес самого тарана – например, таран из Атлита весил 465 кг, – так и удар при столкновении с вражеским судном, поэтому корпус таких кораблей делали особо крепким.