Дэниел Эверетт - Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей Страница 3

Эти слова стали для меня откровениями и позволили понять, что существуют иные способы осмыслять природу. Однако меня ждали еще большие сюрпризы.

Один из первых: похоже, у пираха нет счетных слов и чисел! Сначала я думал, что в языке пираха есть слова «один», «два» и «много», что не редкость среди языков мира. Но потом я понял, что те слова, которые я и предыдущие исследователи принимали за числительные, означают только относительно большее или меньшее количество. Я стал это замечать, когда индейцы стали спрашивать меня, когда снова прилетит самолет. Со временем я понял: им нравилось меня спрашивать, потому что им казалось практически волшебством, что я знаю, на какой день прилетит самолет.

Я мог поднять два пальца и сказать: «Хои» (Hoi), — используя слово, которое, как мне казалось, означает «два». Индейцыотвечали изумленными взглядами. Когда я стал наблюдать за ними пристальнее, я увидел, что они никогда не считают ни на пальцах, ни на других частях тела[6], ни с помощью счетных предметов. Кроме того, я увидел, что они используют слово, которое я принимал за «два», когда говорят о двух маленьких рыбах или об одной умеренно крупной рыбине, что подтверждало мою мысль о том, что эти «числа» просто указывают на относительную величину: две маленькие или одна средняя рыба примерно равны по объему, но в любом случае меньше, чем крупная рыбина, что и заставляет использовать специальное «числительное». В конце концов ряд специалистов-психологов провели при моем участии серию экспериментов, которые потом были представлены в научных публикациях, и убедительно доказали, что у индейцев пираха нет слов для обозначения числа и нет никакого счета.

Однако я получил прямые доказательства того, что в языке пираха нет слов для счета, еще до этих опытов.

В 1980 г., по просьбе самих индейцев, мы с Керен начали цикл вечерних уроков чтения и счета. Участвовала вся моя семья — Шеннон, Кристин и Калеб (им было девять, шесть и три года соответственно) сидели рядом с индейцами и делали задания с ними вместе. Каждый вечер, в течение восьми месяцев, мы пытались научить взрослых индейцев пираха считать до десяти на португальском. Они хотели этому научиться, потому что не понимали, как устроены деньги, и хотели сразу видеть, не обманывают ли их речные торговцы (по крайней мере, они это объясняли так). Но спустя восемь месяцев ежедневных стараний, при том что даже звать на уроки никого не приходилось (все индейцы собирались сами и с большим воодушевлением), индейцы поняли, что эта премудрость им не по зубам, и уроки прекратились. Ни один человек в племени не научился за восемь месяцев считать до десяти. Никто не научился складывать три плюс один или даже один плюс один (если под «научился» подразумевать, что верный ответ он дает постоянно, раз за разом). Правильные ответы звучали лишь изредка.

Как бы ни объяснялось то, что пираха не могут научиться считать, я считаю, что одним из важнейших факторов стало то, что они, в общем, не ценят знания бразильцев (и американцев тоже). И даже активно сопротивляются проникновению этой информации в их жизнь. Они спрашивают о чужих культурах в основном, чтобы посмеяться. Если, как мы и поступали на занятиях, предположить, что на конкретный вопрос есть предпочтительный — правильный — ответ, это не нравится индейцам, и они, скорее всего, попробуют сменить тему или рассердятся.

Еще один схожий пример — то, как индейцы «записывали рассказы» на бумаге, которую я им выдавал по их же собственной просьбе. Эти записи состояли из рядов повторяющихся идентичных круглых по форме значков, и тем не менее их авторы «зачитывали» мне по ним рассказы о том, что они сегодня делали, что кто-то заболел и так далее, утверждая, что читают эти записи. Иногда они рисовали значки и показывали их мне, произнося португальские числительные. Им было все равно, что значки выходили одинаковые или что у каждой цифры или символа свой облик, который нельзя нарушать. Если я просил их нарисовать один и тот же знак дважды, они никогда с этим не справлялись. При этом им казалось, что они изображают то же, что и я. На занятиях мы не могли добиться, чтобы индеец нарисовал прямую линию без многочисленных подсказок, и после этого без подсказки повторить эту линию они не могли. Отчасти это было связано с тем, что им нравился сам процесс совместного рисования, но также и с тем, что сама идея «правильной» формы рисунка была им совершенно чужда.

Всё это интересные факты, и я стал подозревать, что они обусловлены неким более общим принципом в культуре пираха. Но пока что я не понимал, что это за принцип.

Далее, обсуждая язык пираха с Керен, Стивом Шелдоном и Арло Хайнриксом, я заметил, что у пираха нет непроизводных названий цветов, то есть таких обозначений цвета, которые не были бы образованы от других, более конкретных слов. До этого я просто соглашался со Стивом, что такие слова у пираха есть. В его списке были слова «черный», «белый», «красный или желтый», «зеленый или синий».

Однако, как выяснилось, это были не отдельные слова, а словосочетания. Более точный их перевод такой: «кровь грязная» — черный; «оно видит» или «оно прозрачное» — белый; «оно как кровь» — красный; «оно еще незрелое» — зеленый.

Я считаю, что названия цветов имеют одно сходство с числами. Числа — это обобщения, которые группируют предметы во множества, объединенные по арифметическим характеристикам, а не по конкретно-предметным, непосредственно наблюдаемым признакам. И таким же образом, как показали многочисленные исследования психологов, лингвистов и философов, понятия цвета — это, в отличие от других прилагательных и вообще других слов, некие обобщения, которые вносят искусственные разграничения в непрерывный по природе спектр видимого света.

Сказанное не означает, что индейцы пираха не видят разные цвета или не называют их. Они видят цвета вокруг себя так же, как и мы. Однако они не обозначают видимый цвет отдельными словами, которые жестко привязаны к определенным обобщенным представлениям о цвете. Они описывают цвет целыми фразами.

Нет числительных, нет счета вообще, нет обозначений цветов. Я все еще не понимал, в чем дело, но накапливавшиеся данные постепенно помогали оформиться новой идее, по мере того как я изучал все больше диалогов и рассказов на языке пираха.

Затем я установил, что в их языке отсутствуют и такие слова, которые, по мнению лингвистов, должны иметься в любом языке: количественные показатели вроде «все», «каждый», «всякий» и других.

Чтобы понять это, будет полезно рассмотреть ближайшие эквиваленты этих слов в языке пираха (соответствующие слова выделены жирным шрифтом):

Hiaitíihí hi ogixáagaó pió kaobíi

‘Большинстволюдей племени пошли купаться / плавать’ (букв. ‘большое людей…’).

Ti xogixáagaó ítii isiogió xi kohoaibaaí, kogahóihi hi Kóhoi hiaba

‘Мы съелибольшую частьрыбы’ (букв. ‘Мое большое съело большое рыбы, но было маленькое, что мы с Кохои не съели’).

Следующее предложение ближайшее по значению к понятию «каждый», что мне удалось найти:

Xigihí hi xogiáagaóxoga hápií. Xaikáibaísi, Xahoáápati pío, Tíigi hi pío,ogiáagaó

‘Всемужчины ушли на огород’ (букв. ‘Большое мужчин все ушли на огород. Аикаибаиси, Ахоаапати, Тииги их большое ушли’).

Gátahai hóihiixabaxáígioaoaagá xagaoa koó

‘В каноэ чужеземца былонесколькобанок’ (букв. ‘Малое банок, остававшееся вместе, было в брюхе каноэ’).

Однако есть два понятия, обычно употребляемых при разговоре о том, сколько было съедено или сколько требуется пищи, которые, если судить по их примерному переводу, могут оказаться количественными показателями: «целое» — báaisoи «часть» — gíiái.

Tíobáhai hi báaisokohoaisóogabagaí

‘Ребенок хотел / хочет съесть этовсе’ (букв. ‘Ребенок множество / целость есть хочет’).

Tíobáhai hi gíiáikohoaisóogabagaí

‘Ребенок хотел / хочет съесть часть этого’ (букв. ‘Ребенок вот от того есть хочет’).

Помимо буквального значения, есть некоторые препятствия для того, чтобы считать эти слова количественными показателями. Во-первых, они могут использоваться так, как настоящие слова этого типа не могут. Это проясняет следующий пример. Допустим, кто-то только что убил анаконду. Кохои характеризует это первой фразой. Затем кто-то берет себе часть туши, пока ее не продали мне. После этого Кохои скажет вторую фразу, но в ней сохранится словоbáaiso‘целый’. В английском[7]такое невозможно.

Xáoói hi paóhoa’aí xisoí báaiso xoaboihaí