Джон Кампфнер - Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи Страница 3

Конкистадор Франсиско Писарро — пример человека, самостоятельно сделавшего карьеру. Этот незаконнорожденный сын полковника инфантерии и служанки сколотил огромное состояние (но не добился высокого статуса) благодаря захвату земель и ресурсов в Новом Свете. Глава 5 посвящена роли насилия в накоплении капитала, а также напряженным отношениям между старой и новой экономической элитой.

В главе 6 рассматриваются истории двух правителей, эпохи которых разделяет больше тысячи лет, — речь идет о наследуемом богатстве королей. Французский король Людовик XIV и египетский фараон Эхнатон обладали такой монополией на власть и такими богатствами, что строили дворцы и города, чтобы добиться подлинного благоговения подданных. Эхнатон даже создал свою собственную религию. В жизни эти короли-солнца, практически полубоги, обладали абсолютной властью, но сразу же после их смерти наследие обоих рухнуло. Такие судьбы поучительны для современных шейхов Персидского залива.

Голландская Ост-Индская компания стала первым примером акционерного капитализма, когда мелкие инвесторы на родине компании получают выгоду от ее высокодоходной торговой деятельности. Это эквивалент успешного выхода на биржу (IPO) в наши дни. Директора компании считали методы своего управляющего Яна Питерсоона Куна немного вульгарными и жестокими, но богатства, которые им приносили он и подобные ему молодые авантюристы, перевешивали любые этические сомнения, которые — мимолетно — у них возникали. Спустя чуть более сотни лет Роберт Клайв превратил Ост-Индскую компанию в доминирующую силу глобальной торговли, закрепив британское правление в этой части света на два века. Но когда события обернулись против него, любовь Клайва к внешним проявлениям богатства и неспособность продемонстрировать раскаяние перед парламентом привели его к бесславному концу. Жизнь Роберта Клайва удивительно перекликается с историями банкиров двадцать первого века.

Альфред Крупп, герой главы 8, — истинный предприниматель, превративший семейную фирму в глобальную корпорацию на пике промышленной революции. Его сталелитейные предприятия вели дела со всеми — русскими, британцами, французами, — но когда компании нужно было упрочить свою репутацию на родине, она потакала патриотическим запросам кайзера. Крупп построил вокруг своих заводов целый корпоративный город, контролируя жизнь работников от колыбели до могилы. Он был одним из первых приверженцев теории «просачивания благ»[6]. От успехов компании выигрывали все, но некоторые заслуживали получать больше других.

Легко понять, почему так называемые бароны-разбойники[7] считаются предшественниками сегодняшних сверхбогатых. Разделяя между собой железные дороги, сталелитейную, нефтяную отрасль и банки, они создали монополистические империи, принесшие небольшой группе людей неслыханные богатства. Их вечеринки и особняки задают контекст для дебатов об излишествах двадцать первого века. Но более интригуют идеологические сходства, и именно поэтому в главе 8 я говорю об Эндрю Карнеги. Его «Евангелие богатства», в котором соединились идеи генетического превосходства, свободного рынка и филантропии, стало обязательным чтением для миллиардеров с турбонаддувом современной эпохи.

Что же сказать о периоде после Карнеги, между концом Второй мировой и крахом коммунизма? Не так уж много ярких примеров сверхбогатых найдется в 1950-х, 1960-х и 1970-х — это была эпоха массированного государственного вмешательства и недолговечного сужения пропасти между богатыми и всеми остальными. Но была одна довольно необычная группа, о которой стоит поговорить: лидеры-клептократы, которым их американские или советские покровители давали полную свободу грабить и разбойничать. Из этого жуткого списка диктаторов, увешанных драгоценностями, я мог бы выбрать индонезийского Хаджи Мухаммеда Сухарто, филиппинского Фердинанда Маркоса или, может быть, Анастасио Сомосу из Никарагуа. Но я решил изучить правителя Заира Мобуту Сесе Секо. Пока его страна рушилась, он строил дворцы из мрамора и отдельную взлетно-посадочную полосу для своего частного самолета. Мобуту — ярчайший пример репутационного провала сверхбогатых людей. А его умеренная реабилитация в последние годы подсказывает, что даже у самых хищных и ненасытных богачей находятся сторонники.

Дальше история движется от XX века в нашу эру — слияние глобализации, технологического прогресса и гегемонии англосаксонских свободных рынков, начавшееся в 1990-х. Вместо того чтобы рассказывать истории отдельных героев, я анализирую группы людей и их связи с историей.

Если у вас достаточно денег, почему бы не создать собственный культурный рай, не приманить Лувр или Музей Гуггенхайма в пустыню? Так действовали шейхи, правящие в Абу-Даби. Правители Катара тоже одержимы искусством, но их модель проще: купить как можно больше работ великих мастеров на аукционах, а до кучи добавить чемпионат мира по футболу. Дубай, более дерзкий, чем два других эмирата ОАЭ, решил переплюнуть своих соседей, построив самые высокие, пафосные и аляповатые здания в мире. В основе этих глупостей лежат неуемные амбиции. Лидеры этих трех арабских государств, подобно Людовику XIV и Эхнатону, унаследовали богатства целой страны. Их цель — с помощью этих богатств обратить в свою пользу глобальную власть и повысить престиж. Они уже много сделали для этого, но когда Дубай чуть не обанкротился в 2009 году[8], стало ясно, что их модель весьма неустойчива.

Далее я анализирую новый растущий класс сверхбогатых людей в России и Китае, а также автократов, правящих этими странами. Президент Владимир Путин вынудил российских миллиардеров, многие из которых сколотили состояния в лихих девяностых, когда природные ресурсы страны распродавались по дешевке, пойти на компромисс. По неписаным правилам этой сделки олигархи могут зарабатывать столько, сколько им хочется, при условии, что они не вмешиваются в политику и гарантируют узкой группе руководителей и других важных чиновников долю в их колоссальных прибылях. В Китае контроль коммунистической партии над новыми капиталистами более формальный. Те, кто играет в эту игру, могут беспрепятственно наслаждаться роскошью и дома, и за границей, пользуясь огромным почтением со стороны агентств недвижимости, юристов и финансовых консультантов в Лондоне и Нью-Йорке.

Самые романтические истории мгновенного обогащения — это истории гиков. Нескладные программисты и математики стали главными фигурами инновационного предпринимательства, опираясь на монополистические практики и другие махинации, переводя свои компании из гаражей в залы заседаний венчурных инвесторов. Схемы уклонения от налогов, нанесшие удар по многим корпоративным и личным репутациям, происходят не только из желания максимизировать прибыль. Сегодняшние миллиардеры, как и бароны-разбойники, убеждены, что они лучше других знают, как потратить деньги, не уплаченные в бюджет. Титаны интернет-рынка уверены, что интеллектуальная мощь, принесшая столько технологических прорывов, может быть задействована для решения самых непреодолимых мировых проблем — здравоохранения и бедности.

Последняя остановка в нашем повествовании о сверхбогатых людях в разные эпохи — это карикатурные злодеибанкиры. Многие из героев главы 14 продемонстрировали не только общую профнепригодность, но и поразительную некомпетентность в плане управления репутацией. Оказаться в общественной моральной иерархии еще ниже олигархов — это все-таки достижение. Высокомерие и жадность, ставшие движущими силами глобального финансового краха, быстро сменились самобичеванием. Хотя некоторые финансисты были вынуждены уволиться — удар, смягченный приобретением необычайных богатств, — немногим из них хватило навыков самопознания, чтобы внятно объяснить свои действия. И тем не менее, вероятно, не все потеряно. Крупные фигуры из банковского мира снова становятся почетными гостями на приемах у президентов и премьеров. Что касается общественного мнения, то, как показывает история, оно тоже смягчается по мере того, как экономика восстанавливается, а прошлое забывается. Какими бы серьезными ни были нарушения, богатые обычно могут добиться реабилитации… если достаточно сосредоточатся на этой задаче.

Судьбы и решения, о которых рассказывается в этой книге, можно изучать отдельно, как индивидуальные истории. Но это еще и хрестоматийные примеры, помогающие связать настоящее с прошлым. В каждом из них просматриваются особенности эпохи и определенные мотивы — от присвоения собственности и ее использования для самовосхваления до роли, которую религия, искусство и филантропия играют в обелении и освящении богатства, от концепций класса, покорения и одобрения до картелей, индустриализации и банальных краж. Так почему же я выбрал именно этих героев, а не других из огромного количества доступных альтернатив?