Саймон Сингх - Ни кошелька, ни жизни. Нетрадиционная медицина под следствием Страница 3

Начало разногласиям и сомнениям было положено утром 13 декабря 1799 года, когда Джордж Вашингтон, проснувшись, ощутил симптомы простуды. На предложение личного секретаря принять какое-нибудь лекарство Вашингтон ответил: “Вы же знаете, я никогда ничего не принимаю от простуды. Сама пройдет”.

Бывший президент, которому исполнилось уже 67 лет, не считал насморк и боль в горле поводом для беспокойства, тем более что ему довелось перенести недуги посерьезнее. Подростком он переболел оспой, за которой последовал туберкулез. В молодости Вашингтон работал землемером в Вирджинии, где болота кишели комарами, и подхватил малярию. Затем, в 1755 году, он чудом уцелел в битве при Мононгахеле, хотя под ним убило двух лошадей, а военную форму в четырех местах распороли мушкетные пули. Болел он и пневмонией, несколько раз его поражали приступы малярии, а как-то на бедре образовался большой карбункул, лишивший его работоспособности на полтора месяца.

Никто не ожидал, что эта пустячная на первый взгляд простуда, начавшаяся в пятницу, 13 декабря, окажется гибельной для человека, пережившего кровопролитные сражения и опаснейшие болезни.

В ночь на субботу состояние Вашингтона ухудшилось настолько, что рано утром он проснулся от удушья. Смотритель его владений, мистер Альбин Роулинз, сделал больному микстуру из патоки, уксуса и масла, но обнаружил, что тот едва в состоянии ее проглотить. Роулинз, имевший большой опыт кровопускания, посчитал, что необходимы решительные меры. Стремясь облегчить состояние своего хозяина, хирургическим ножом – ланцетом – он надрезал ему руку и выпустил в фарфоровую миску треть литра крови.

К утру 14 декабря не появилось никаких признаков улучшения, так что Марта Вашингтон вздохнула с облегчением, когда в поместье прибыли три врача и занялись лечением ее супруга. Доктора Джеймса Крейка, личного врача бывшего президента, сопровождали доктора Густавус Ричард Браун и Элиша Каллен Дик. Они верно поставили диагноз – cynanche trachealis (“круп” на латыни), что сейчас мы назвали бы воспалением и отеком надгортанника. Доступ воздуха в дыхательное горло Вашингтона был частично перекрыт, и потому ему было трудно дышать.

Доктор Крейк присыпал больному горло порошком из шпанской мушки, а когда это не помогло, решил отворить ему кровь – и выпустил еще пол-литра. В 11 часов утра процедуру повторили. Всего у человека около пяти литров крови, так что каждый раз Вашингтон терял значительный объем. Доктора Крейка, судя по всему, это не тревожило. Днем он выпустил больному еще целый литр крови.

Затем несколько часов казалось, будто кровопускание помогло: Вашингтону стало лучше, какое-то время он мог даже сидеть. Под вечер его состояние снова ухудшилось – и врачи в очередной раз провели кровопускание. Кровь оказалась вязкой и текла медленно. С современной точки зрения это говорит об обезвоживании, истощении запасов жидкости в организме в результате сильной кровопотери.

К ночи доктора могли лишь мрачно наблюдать, как их многочисленные кровопускания и всевозможные снадобья и припарки не вызывают ни малейших признаков выздоровления. Доктора Крейк и Дик впоследствии напишут: “Казалось, жизненные силы стремительно отступают под натиском болезни. К конечностям приложили пластыри, а на горло сделали горячий компресс из отрубей с уксусом”.

Вот как описывал последние часы первого американского президента его приемный внук – Джордж Вашингтон Кастис:

С наступлением ночи стало очевидно, что он уходит, и сам он, казалось, прекрасно понимал, что время его истекает. Он спросил, который час, и ему ответили, что уже почти десять. Больше он не говорил – перед ним расстилалось царство смерти и он знал, что час его пробил. С удивительным самообладанием он готовился умереть. Отец своей нации скончался, вытянув ноги и сложив руки на груди, без единого вздоха, без единого стона. Ни судорога, ни гримаса не подсказали собравшимся, когда благородный дух бесшумно отправился в свой дальний путь. Столь безмятежны были мужественные черты, охваченные смертным покоем, что прошло несколько минут, прежде чем собравшиеся поняли: отца-основателя больше нет.

Джордж Вашингтон, великан ростом около 190 сантиметров, потерял меньше чем за день половину всей крови. Врачи, отвечавшие за его лечение, отстаивали необходимость столь решительных мер, видя в них последнюю надежду на спасение жизни больного, и большинство их коллег поддержали это решение. Однако в медицинском сообществе звучали и протесты. Хотя кровопускание уже много сотен лет считалось общепринятой медицинской процедурой, некоторые врачи, пусть и меньшинство, сомневались в его полезности. Более того, они утверждали, что кровопускание создает риск для больного независимо ни от части тела, из которой оно проводится, ни от удаляемого объема крови, будь то пол-литра или два. По мнению этих врачей, доктора Крейк, Браун и Дик, в сущности, убили бывшего президента, без нужды обескровив его.

Кто же был прав: самые авторитетные врачи в стране, приложившие все усилия, чтобы спасти Вашингтона, или медики-маргиналы, считавшие кровопускание безумным и опасным пережитком времен Древней Греции?

По случайному совпадению в тот самый день, когда умер Вашингтон, 14 декабря 1799 года, было вынесено судебное решение по вопросу о том, полезно кровопускание для больных или вредно. Поводом для разбирательства стала статья известного английского журналиста Уильяма Коббета, жившего в Филадельфии, который заинтересовался деятельностью доктора Бенджамина Раша – самого известного и ярого сторонника кровопускания в Америке.

Блестящая медицинская, научная и политическая карьера доктора Раша вызывала восхищение у всей Америки. Он был автором восьмидесяти пяти важных публикаций, в том числе первого американского учебника по химии, начальником медицинской службы Континентальной армии, а главное – одним из подписавших Декларацию независимости. Возможно, таких достижений следовало ожидать, если учесть, что он в 14 лет закончил Колледж Нью-Джерси, который впоследствии приобрел новый статус и стал именоваться Принстонским университетом.

Раш работал в Пенсильванской больнице в Филадельфии и преподавал в медицинской школе при ней, где в период его службы учились три четверти всех американских врачей. Он пользовался таким уважением, что его называли Пенсильванским Гиппократом, и по сей день остается единственным врачом, которому Американская медицинская ассоциация установила памятник в Вашингтоне. Такая плодотворная карьера позволила ему убедить в пользе кровопускания целое поколение врачей, в том числе и тех трех, которые лечили Джорджа Вашингтона, – Крейка, Брауна и Дика. С первым Раш служил во время Войны за независимость, со вторым изучал медицину в Эдинбурге, а третьему преподавал в Пенсильвании.

Слово доктора Раша не расходилось с делом. Больше всего письменных свидетельств сохранилось о повальных кровопусканиях, которые он делал в Филадельфии во время эпидемий желтой лихорадки 1794 и 1797 годов. Иногда он проводил эту процедуру ста больным в день, из-за чего в клинике стоял зловонный запах несвежей крови и роились мухи. Уильям Коббет, обладавший пристрастием к репортажам о медицинских скандалах, был убежден, что Раш непреднамеренно убивает многих своих пациентов. Коббет взялся изучать местные списки умерших и в самом деле отметил рост смертности после того, как коллеги Раша последовали его рекомендациям и стали широко применять кровопускание. В результате Коббет объявил, что методы Раша “вносят свой вклад в сокращение численности населения Земли”.

В ответ на обвинение в неправильном лечении доктор Раш подал на Коббета в суд за клевету. Это произошло в 1797 году в Филадельфии. Всевозможные задержки и проволочки привели к тому, что дело разбирали больше двух лет, однако к концу 1799 года присяжные были готовы вынести вердикт. Главный вопрос состоял в том, прав ли Коббет, утверждая, что Раш виновен в гибели больных, поскольку делал им кровопускание, или же это клеветническое обвинение. Хотя Коббет в доказательство своей правоты и приводил списки умерших, едва ли это можно считать строгим научным анализом последствий кровопускания.

Более того, обстоятельства складывались не в его пользу. Например, суд вызвал лишь трех свидетелей, и все они были врачами, разделявшими профессиональные представления доктора Раша. Кроме того, в суде выступало семь адвокатов, а это говорит о том, что сила убеждения оказывала большее влияние, чем предоставленные доказательства. Богатство и репутация позволяли Рашу нанять лучших юристов в городе, и Коббету приходилось действовать в неблагоприятных условиях. В довершение всего на присяжных, по-видимому, повлияло то обстоятельство, что Коббет не был врачом, а Раш относился к основоположникам американской медицины, так что им казалось естественным встать на сторону последнего.