Этторе Биокка - Яноама Страница 3

Когда кончались бейжу, ели одно мясо. Убитых животных коптили, не снимая шкуры, потом резали их на куски, и мясо долго кипятили со шкурой в огромном горшке из обожженной глины. Часто на поверхности плавала шкура. Иногда в бульон клали скорлупу орехов бакабе, вынув предварительно ядро. Когда ели мясо, шкуру отрывали. Если случалось убить обезьяну, то, опалив вначале шерсть и выпотрошив ее всю целиком, варили в котле. Старуха говорила мне, чтобы я ела, но я не могла кушать мясо вместе с волосами. Когда была возможность, индейцы ели мясо вместе с обжаренными бананами или с вареной кукурузой.

В пути я все время обламывала ветки в надежде, что сумею убежать и найти дорогу. Но индейцы шли не по тропинке, а напрямик через лес. Шли и шли. Затем несколько юношей взбирались на самые высокие деревья, с которых видны были холмы, среди которых находилось их селение. Один из юношей зубами откусывал ветку и бросал ее вниз — точно в том направлении, где виднелись холмы. Затем он спускался и первым трогался в путь, а все остальные шли за ним следом.

Вскоре кончилось мясо. Есть больше было нечего. Иногда кто-нибудь находил пчелиный мед. В доме дяди было много посуды: индейцы всю ее захватили с собой. Они клали в кувшины целые пчелиные соты. Когда не оставалось и меда, индейцы пили жижу из раздавленных пчел. Вкус у этого «сока» был лимонно-горький, а запах острый, неприятный. Старуха протягивала мне кувшин с этим соком и говорила: «Коари, коари» (пей, пей), но я не могла: меня от него тошнило. Потом мы наткнулись на пальмы инайя. Индейцы срубили пальмы и несколько дней подряд ели пальмиту — их сердцевину. Я пальмиту прежде никогда не пробовала — она тоже была горькой на вкус.

Вождя звали Охириве. Слово «охи»означает «быть голодным», но это я узнала много позже, потому что обычно индейцы не обращаются друг к другу по имени. Охириве заставлял нас взбираться на все холмы, которые встречались на пути, быть может, еще и с той целью, чтобы я не нашла обратной дороги. Через одиннадцать дней мы добрались до места, где воинов ждали их жены, успевшие соорудить тапири. Но до главного селения было еще далеко.

Потом мы сделали привал у игарапе, чтобы помыться. Старуха хотела выбрить мне макушку, а я плакала и не давалась. Старуха показывала мне на бритую голову своей дочки, но я не переставала плакать. В конце концов старуха все-таки насильно выбрила макушку заостренным куском бамбуковой коры. Затем взяла красную краску уруку и разрисовала мне большими полосами спину, грудь, руки и ноги, а по лицу только мазнула «кисточкой». Все остальные женщины и мужчины тоже стали разрисовывать свое тело либо сами, либо с чужой помощью. Мужчины, которые уже успели раскрасить себя раньше, подойдя поближе к хижинам, закричали: «Пей хав, ав, ау, уа». А женщины из хижин отвечали им радостными воплями. Старуха объяснила мне потом, что воины долго не возвращались, и их жены, сестры и матери решили, что белые перебили всех до одного. Когда мы подошли к тапири, из них высыпало множество людей. Старики, старухи, женщины, дети окружили меня. Посмотрю влево — люди, посмотрю вправо — люди. Со страху я расплакалась. Я решила, что меня хотят убить и потом съесть. У многих стариков из ушей торчали зубы котии[9]. Я заплакала еще сильнее и громче. Старуха что-то сердито сказала женщинам, детям, и они ушли. И только разрисованные красной краской старики продолжали внимательно разглядывать меня.

В тот вечер много караветари пришли вместе с тремя десятками инамоветари к Охириве. Из их криков я поняла, что караветари хотели забрать меня, а Охириве не соглашался. Они спорили долго и яростно. Старуха, опекавшая меня, тоже что-то доказывала караветари. А они в ответ гневно потрясали стрелами. Вечером караветари ушли. Отныне они стали врагами.

На следующее утро двинулись в путь и мы. Нога у меня все еще болела, но я уже могла идти сама. Первую ночь мы провели в лесу, а наутро подошли к большому пустому жилищу и остановились около него на отдых. Вокруг был только лес, а холмы не были видны. Мужчины занялись приведением дома в порядок. Индейцы называют свои селения шапуно, а мы, на Риу-Негру, называем такое индейское селение малокой[10].

Они перестелили крышу из листьев, сменили прогнившие опоры, очистили площадку. Дом был большой, почти круглый, с двумя входами. Однажды в селение пришли воины и привели с собой четырех крупных собак. Одну они дали Охириве, вторую — его сыну, третью — его шурину и четвертую — зятю. Они привели и белого голубоглазого мальчика, которого захватили в плен. Ему было лет десять. Я так и не узнала, откуда он. Я спросила у мальчика, но он мне не ответил. Кроме того, индейцы украли у белых много всякой одежды. Мальчик не хотел ничего есть, и тогда его отдали мне, чтобы я его накормила. Он пришел, сел рядом, я дала ему сок бакабы, но он все плакал и не отвечал на мои вопросы. Потом он каждый день приходил ко мне, я давала ему вареные бананы и корни растения, похожего на картофель. Индейцы называют его ухина. На ночь воины уводили его к себе в хижину. Постепенно мальчуган стал разговорчивее. Он говорил по-португальски и рассказал мне, что индейцы дают ему на ужин корень горькой желтой лианы, которую они находят в лесу. Они выкапывают лиану, отрывают корень, нарезают его на куски и варят. Корень очень горький, но индейцы говорят, что он вкусный. Мальчик так и не захотел есть этот корень, а ел только мясо, когда оно было. Он все дни проводил со мной. Тогда индейцы сказали: «Мальчишка привык быть с этой белой. Когда он вырастет, то вместе с ней убежит по Большой реке». Однажды, когда мы ловили вместе со старухой рачков, они забрали мальчика. Больше его я не видела и ничего о нем не слыхала.

НАПАДЕНИЕ КАРАВЕТАРИ

Однажды в селение кохорошиветари пришел старик и предупредил, что скоро придут караветари и всех убьют. Женщины заплакали, запричитали. Одна из них ударила меня и крикнула: «Из-за нее нас всех перебьют». Я уже начала понимать их язык, мне стало страшно, я упала на землю и тоже заплакала.

Мужчины сразу принялись вкапывать огромные, метра в два, столбы, очень близко один от другого, чтобы стрелы не могли залететь в шапуно. Женщины врыли в углах короткие столбы, и теперь попасть стрелой в хижину можно было лишь с близкого расстояния.

Вождь велел на ночь выставить посты. А еще он послал пятерых воинов охранять главную тропу в селение. Двое — вдали от селения, двое — поближе и один — возле самого шапуно. Индейцы убеждены, что если послать больше пяти мужчин, то они непременно начнут смеяться, переговариваться между собой и враги их услышат. Еще двое воинов засели в засаде по краям селения. Вождь сказал им: «Услышите шум шагов, сразу же бегите в селение и поднимайте воинов».

Прошло несколько дней, а враги не появлялись. Тогда некоторые стали говорить: «Они не придут. Они нас боятся».

Как-то утром двое индейцев кохорошиветари отправились в лес собрать корни и кору для того, чтобы потом приготовить яд кураре. Издали они увидели воинов караветари, переходивших реку по висячему мосту. Караветари тоже заметили их и крикнули: «Думаете, мы зря в путь собрались. Нет, мы вернемся в свое селение, лишь когда всех ваших женщин в плен заберем».

В то утро дочь старухи, которая заботилась обо мне, решила сходить с другими женщинами в лес — собрать плодов пальмы бурити. Мать сказала ей: «Возьми с собой и белую». Тогда женщина дала мне своего сына, и мы отправились в лес. Помнится, я с малышом села отдохнуть, а его мать собирала плоды. Вдруг раздались крики: «Ваиукане, Ваиукане» (враги, враги). Я увидела женщин и девочек, пробежавших перед нами. Женщина схватила сына и толкнула меня в спину: «Бежим, бежим». Когда мы прибежали в селение, там почти никого не было — мужчины бросились навстречу врагам, а все женщины убежали в лес. В селении осталось лишь шесть мужчин и старуха, которая ждала нас.

Было примерно девять часов утра, солнце еще стояло низко. (Когда видно солнце, время определить нетрудно.) Дочь старухи отвязала мой гамак, я взяла корзинку с плодами бурити, взвалила ее на спину, и мы убежали из селения. Долго не могли нагнать остальных. Наконец, уже в лесу их догнали. Там были женщины, дети и старики, но ни одного молодого мужчины. Вскоре после того как мы сели отдохнуть, прибежал юноша и сказал: «Чего вы ждете! Бегите! Караветари уже совсем близко от селения, в том месте, где мы охотились на обезьян. У каждого из воинов полно стрел, и они грозят увести всех женщин. Мы снова побежали и бежали весь день. К вечеру мы остановились отдохнуть, и женщины сказали: «Мы очень далеко убежали, они сюда не доберутся». И все стали сооружать шалаш для ночлега.

Поздно ночью прибежали двое мужчин и сказали: «Убегайте. Караветари кричат, что они всех захватят в плен». Воины кохорошиветари не решились сразиться с индейцами караветари. Не приняв боя, они спасались бегством и присоединялись к нам, женщинам. Другие индейцы вели себя по-иному: когда враг приближался, они встречали его стрелами.