Ричард Фейнман - Какое ТЕБЕ дело до того, что думают другие? Страница 31

Мистер Роджерс говорит: «У нас нет следователей в полицейском смысле этого слова. Мы читаем документы, изучаем их смысл, организуем слушания, разговариваем со свидетелями — и все в таком роде. У нас вполне адекватные члены комиссии, я вас уверяю».

— Вот в этом-то все и дело, — говорит Сенатор Холлингс. — Поскольку у меня есть опыт расследования некоторых случаев, мне хотелось бы, чтобы четверо или пятеро следователей, погруженных в науку и космические технологии, побродили по Канавералу, поговорили со всеми, пообедали вместе с рабочими. Вы сами удивитесь тому, что узнаете, если в течение двух или трех недель будете обедать вместе с людьми, которые там работают. Невозможно просто сидеть и читать то, что вам дают.

— Мы не собираемся просто сидеть и читать, — говорит мистер Роджерс, защищаясь. — Мы собирали множество людей в одной комнате и задавали им вопросы все одновременно, а не просто посылали сыщика, который ходил бы и разговаривал с каждым по очереди.

— Я понимаю, — говорит сенатор Холлингс. — И все же меня волнует качество Вашего продукта, если у Вас нет ни одного сыщика. В этом то и состоит вся беда с Президентскими комиссиями; я тоже входил в их состав: они кушают то, чем их кормят, и не заглядывают за эту «еду». Потом появляются любопытные репортеры, люди начинают писать книги и все прочее. Некоторые в этом городе все еще расследуют Отчет Комиссии Уоррена[36].

Мистер Роджерс спокойно говорит: «Я очень ценю Ваши замечания, сенатор. Вам будет интересно знать, что один из членов нашей комиссии — он лауреат Нобелевской премии — сегодня находится как раз там, во Флориде, занимаясь именно таким расследованием, о котором вы говорите».

(Мистер Роджерс этого не знал, но я действительно обедал с инженерами, когда он говорил об этом!)

Сенатор Холлингс говорит: «Я не оспариваю компетентность лауреата Нобелевской премии; я с огромным интересом читал все, о чем он рассказывал журналистам. Вопроса о компетентности самой комиссии также не стоит. Дело просто в том, что когда Вы что-то расследуете, то нужны следователи. Но вы уже вынесли на суд публики множество очень интересных фактов, так что я ни в коей мере не считаю, что Вы халатно относитесь к своим обязанностям».

Таким образом, я немного помог мистеру Роджерсу. Он понял, что у него нашелся ответ для мистера Холлингса только потому, что ему повезло, когда несмотря на его желание увезти меня со всеми, я все равно остался во Флориде!

Фантастические цифры

Во вторник днем я самолетом вернулся в Вашингтон, а в среду отправился на очередное заседание комиссии. Это заседание опять было публичным. Свои показания давал менеджер компании «Тиокол» мистер Ланд. В вечер перед запуском шаттла мистер Маллой сказал ему снять свою «шляпу инженера» и надеть «шляпу менеджера», поэтому он изменил свое отрицательное отношение к запуску и пренебрег своим инженерами. Я задавал ему довольно резкие вопросы, когда внезапно ощутил себя инквизитором.

Мистер Роджерс уже говорил нам, что мы должны осторожнее вести себя по отношению к этим людям, так как от нас зависит их карьера. Он сказал: «Все преимущества за нами: мы сидим здесь вверху, а они — там внизу. Они должны отвечать на наши вопросы; а мы на их — нет». Внезапно я вспомнил все это и почувствовал себя просто ужасно, так что на следующий день не смог пойти на заседание. Чтобы прийти в себя, я на несколько дней вернулся в Калифорнию.

Пока я был в Пасадене, я отправился в ЛИРД и встретился с Джерри Соломоном и Мимонгом Ли. Они изучали пламя, которое появилось за несколько секунд до взрыва основного резервуара с топливом, и смогли выявить всевозможные детали. (В ЛИРД есть хорошие усилители телевизионных кадров, благодаря их опыту работы с полетами в космос.) Позднее я отвез усиленные изображения Чарли Стивенсону и его команде в Кеннеди, чтобы ускорить дело.

В процессе расследования кто-то из персонала принес мне на подпись какую-то бумагу: она гласила, что я израсходовал столько-то, но это была неправда — я израсходовал больше. Я сказал: «На самом деле я потратил не столько».

Парень ответил: «Я знаю это, сэр; но Вам позволено тратить максимум 75 долларов в день на отель и питание».

— Тогда почему вы селите меня в отеле, проживание в котором стоит 80 или 90 долларов в сутки, а потом компенсируете мне всего 75 долларов?

— Да, я согласен; это плохо, но тут ничего не поделаешь!

Я подумал о предложении мистера Роджерса поселить меня в «хорошем отеле». Что он хотел этим сказать — что это будет стоить мне еще дороже?

Если вас просят потратить целые месяцы своего времени и усилий для правительства (и при этом вы теряете деньги, которые могли бы заработать, если бы консультировали какую-то компанию), то правительство должно ценить это немножко больше и не позорить себя нежеланием возместить ваши убытки. Я не пытаюсь сделать на правительстве деньги, но и терять деньги я не желаю! Я сказал: «Я не стану это подписывать».

Ко мне пришел мистер Роджерс и пообещал с этим разобраться, поэтому я подписал бумагу.

Я действительно полагаю, что мистер Роджерс пытался решить эту проблему, но у него ничего не вышло. Я подумал было о том, чтобы бороться до конца, но потом осознал, что это невозможно: если мне должны оплачивать мои реальные расходы, значит так же нужно поступать и с остальными членами комиссии. Это было бы хорошо, но это также означало бы, что эта комиссия будет единственной комиссией, которой оплатят ее реальные расходы — так что очень скоро поползут какие-нибудь слухи.

В Нью-Йорке бытует поговорка: «С Мэрией не поборешься», что значит: «Это невозможно». Но на этот раз все было чертовски более сложно, чем в случае с Мэрией: правило о 75 долларах в день было законом Соединенных Штатов! Должно быть, было бы забавно побороться с ним до конца, но, похоже, я устал — я уже не так молод, как был раньше, — поэтому я просто сдался.

Кто-то сказал мне, что слышал, будто бы члены комиссии зарабатывают по 1000 долларов в день, но правда в том, что правительство даже не оплачивает их затраты.

В начале марта, примерно через месяц после начала деятельности комиссии, мы наконец-то разбились на рабочие группы: группу, занимающуюся Деятельностью до Запуска, возглавил мистер Эчесон; мистер Саттер отвечал за комиссию по Проектированию, Разработке и Производству; генерал Кутина возглавил группу по Анализу Катастрофы, а доктор Райд взяла на себя руководство группой по Планированию Заданий и Хода Работы.

Большую часть времени я проводил в группе Кутины. Я был также и в группе Райд, но все закончилось тем, что я не слишком много для нее работал.

Группа генерала Кутины отправилась в Космический Центр им. Маршалла в Хантсвилле, штат Алабама, чтобы выполнять свою работу. Первым, с кем мы там встретились, оказался человек по имени Уллиан, который пришел, чтобы что-то нам рассказать. Будучи сотрудником службы безопасности дальних полетов в Кеннеди, мистер Уллиан должен был принять решение о том, можно ли размещать на шаттле снаряды для разрушения. (Если ракета выходит из под контроля, то эти снаряды дают возможность ее уничтожить, разорвав на мелкие кусочки. Это гораздо менее опасно, чем обычная ракета, которая летит сама по себе, готовая взорваться при прикосновении к земле.)

Подобные снаряды есть на каждой непилотируемой ракете. Мистер Уллиан сказал нам, что из 127 ракет, которые он наблюдал, из строя вышли 5 — это составляет около 4 процентов. Он взял эти 4 процента, разделил их на 4, поскольку допустил, что запуск пилотируемой ракеты будет более безопасным, чем запуск непилотируемой ракеты. Тогда у него получилась вероятность выхода из строя ракеты, равная примерно 1 проценту, что было достаточно для обоснованного введения снарядов для разрушения.

Но НАСА сказала мистеру Уллиану, что вероятность возникновения такой ситуации равна скорее 1 к 105.

Я попытался понять смысл этого числа: «Вы сказали 1 к 105?»

— Точно; 1 к 100 000.

— Это значит, что вы могли бы запускать шаттл каждый день, и в среднем между несчастными случаями проходило бы по 300 лет — каждый день, один запуск, в течение 300 лет, — ненормальность этого совершенно очевидна!

— Да, я знаю, — сказал мистер Уллиан. — Я сдвинул свое число до 1 к 1000 в ответ на претензии НАСА — по поводу того, что они гораздо более ответственно относятся к пилотируемым полетам, что их нельзя сравнивать с типичными ракетами и т.д. и т.п., — и все равно предложил разместить на шаттле снаряды для разрушения.

Но тогда возникла новая проблема: спутник Юпитера, Галилео, должен был использовать источник питания, который работает на тепле, выделяемом радиоактивными элементами. Если бы шаттл, несущий Галилео, вышел из-под контроля, то радиоактивные элементы рассеялись бы по очень большой площади. Таким образом, спор продолжился: НАСА продолжала утверждать — 1 к 100 000, а мистер Уллиан — 1 к 1 000, в лучшем случае.