Николай Костомаров - Быт и нравы русского народа Страница 33

Царицына повозка. «Альбомъ Мейерберга. Виды и бытовыя картины Россiи XVII века»

Езда на санях и лыжах по России. «Записки о Московитских делах». Сигизмунд Герберштейн. XVI в.

Величайшее неудобство русских дорог, как зимних, так и летних, было отсутствие гостиниц и всякого рода пристанищ для путешественников. Правда, кое-где при монастырях существовали гостиницы, служившие иногда облегчением для путешественника, но не могли входить в условия повсеместных дорожных удобств. Зимой останавливались в крестьянских избах, большей частью курных, где нестерпимый жар и вонь приводили в трепет иностранцев, но мало беспокоили русскую натуру. Летом не заходили в строения вовсе и готовили себе пищу на воздухе. Как зимой, так и летом проезжий брал с собой большой запас хлеба, сушеного мяса, рыбы, сала, меду, а другие припасы набирал от города до города.

XVI

Прием гостей. Обращение

В приеме гостей русские соблюдали тонкие различия сословных отношений. Лица высшего звания подъезжали прямо к крыльцу дома, другие въезжали на двор, но останавливались на некотором расстоянии от крыльца и шли к нему пешком; те, которые почитали себя гораздо ниже хозяина, привязывали лошадь у ворот и пешком проходили весь двор – одни из них в шапках, а другие, считавшиеся по достоинству ниже первых, с непокрытой головой. В отношении царского этикета были подобные же различия: одни имели право только въезжать в Кремль, другие останавливались у ворот царского двора, и никто, под опасением кнута, не смел провести через царский двор лошади. Со стороны хозяина встреча гостя также соизмерялась с его сословным достоинством. Важных гостей сами хозяева встречали у крыльца, других в сенях, третьих в комнате. Существовал обычай делать несколько встреч прибываемым гостям. Таким образом, у ворот гостя встречает лицо низшего звания в доме; в другом месте, например у крыльца, другое лицо, выше первого; в третьем еще высшее или сам хозяин. По этому обычаю устраивали при дворе почетные встречи: в одном месте встречал гостя стольник, в другом сокольничий, в третьем боярин. Когда отец Михаила Федоровича, Филарет Никитич, возвратился из плена, то ему устроено было три встречи на дороге: первая в Можайске, вторая в Вязьме, третья в Звенигороде, где уже встречал его сам царь. Так же точно и по приезде его в Москву к церкви у саней встретили его архиепископ с двумя архимандритами, у дверей митрополит с архимандритами и двумя игуменами, а в церкви митрополит по степени достоинства выше предыдущего.

В соответствии с обычаями, одни, ближайшие люди, пользовались правом входить в комнату государя; другие, ниже первых, только в переднюю; третьи ожидали царского выхода на крыльце; а люди меньших чинов не смели взойти и на крыльцо.

Подобные оттенки различия в приеме гостей наблюдались у частных лиц. Вообще старшие не ездили в гости к младшим; на этом основании и царь никогда не посещал подданного. Но если к хозяину приезжал гость, которого хозяин особенно чествовал и который по служебным, семейным или общественным условиям требовал уважения, хозяин расставлял слуг встречать гостя: например, у ворот его встречал дворецкий, у крыльца сын или родственник хозяина, а потом в сенях или передней хозяин в шапке или с непокрытой головой, смотря по достоинству гостя. Других же гостей не встречали; напротив, сами гости ожидали выхода хозяина в передней. Вежливость требовала, чтобы гость оставил в сенях свою палку, и вообще говорить, держа в руке палку, а тем более опершись на нее, считалось невежеством. Сняв шапку, гость держал ее в руке с платком в ней. Вошедши в комнату, гость должен был прежде всего креститься, взирая на иконы, и положить три поясных поклона, касаясь пальцами земли, потом уже кланяться хозяину; в поклонах ему соблюдалась также степень уважения к его достоинству. Таким образом, перед одними только наклоняли голову, другим кланялись в пояс, перед третьими вытягивали руки и касались пальцами земли; те же, которые сознавали свое ничтожество перед хозяином или зависимость от него, становились на колени и касались лбом земли: отсюда выражение «бить челом». Равные и приятели приветствовали друг друга подачей правой руки, поцелуем и объятиями, так что один другого целовал в голову и прижимал к груди. Хозяин приглашал гостя садиться или говорил с ним стоя, также соизмеряя степень его достоинства: на этом основании, не приглашая гостя садиться, и сам или стоял, или сидел. Самое почетное место для гостя было под образами; сам хозяин сидел по правую сторону от него. Гость из приличия старался не кашлять и не сморкаться. В разговоре наблюдалось то же отношение достоинств гостя и хозяина; так, приветствуя светских особ, спрашивали о здоровье, а монахов о спасении; одним говорили вы, а себя в отношении высших лиц называли мы; произносили разные записные комплименты, величая того, к кому обращались, а себя унижая, вроде следующих: «Благодетелю моему и кормилицу рабски челом бью; кланяюсь стопам твоим, государя моего; прости моему окаянству; дозволь моей худости». В обращении с духовными в особенности изливалось тогдашнее риторство: говоря с каким-нибудь архиереем или игуменом, называли себя грешным, нищим, окаянным, а его величали православным учителем, великого света смотрителем и прочее. Вообще, желая оказать уважение, называли лицо, с которым говорили, по отчеству, а себя уменьшительным полуименем. Было в обычае предлагать гостю что-нибудь съестное во всякое время, а особенно водку и какие-нибудь лакомства, как, например, орехи, фиги, финики и прочее. Прощаясь, гость обращался прежде всего к образам, полагал на себя троекратно крестное знамение с поклонами, потом целовался с хозяином, как и при входе в дом, если хозяин его удостаивал этим по достоинству, и, наконец, уходя, опять знаменовал себя крестом и кланялся образам. По мере достоинства хозяин провожал его ближе или далее порога.

Публичная казнь в России в XVII в. Гравюра

Тайная аудиенция в посольстве. «Описание путешествия в Московию». Адам Олеарий. XVII в.

Официальный прием посла. «Описание путешествия в Московию». Адам Олеарий. XVII в.

Посольский поезд. «Альбомъ Мейерберга. Виды и бытовыя картины Россiи XVII века»

В обращении с низшими по большей части русский был высокомерен, и часто тот, кто унижался и сгибался до земли перед старшим, вдруг становился надменен, когда богатство или важная должность делали других зависимыми от него. В русском характере было мало искренности; дружба ценилась по выгодам; задушевные друзья расходились, коль скоро не связывала их взаимная польза, и часто задняя мысль таилась за излияниями дружественного расположения и радушным гостеприимством. Довольно было любимцу государя приобрести царскую немилость, чтобы все друзья и приятели, прежде низко кланявшиеся ему, не только прекратили с ним знакомство, но не хотели с ним говорить и даже наносили ему оскорбления. Так, заточенную в монастырь великую княгиню Соломониду оскорбляли не только словами, но и побоями.

В русском обращении была смесь византийской напыщенности и церемонности с татарской грубостью. В разговоре наблюдались церемонии и крайняя осторожность; нередко случалось, что невинное слово принималось другими на свой счет; отсюда возникали тяжбы, смысл которых состоял только в том, что один про другого говорил дурно, с другой стороны, при малейшей ссоре не было удержу в самых грубых излияниях негодования. Обыкновенно первое проявление ссор состояло в неприличной брани, которая до сих пор, к сожалению, составляет дурную сторону наших нравов; эта брань до того была обыкновенна, что позволяли ее себе духовные лица, даже монахи, и притом в самой церкви. Сами женщины и девицы следовали общему обыкновению, и даже дети, по словам Олеария, рассердившись на родителей, повторяли слышанное ими от взрослых, а родители не только не останавливали их, а еще и сами бранили их так же. Церковь преследовала это обыкновение, и духовные поучали, чтобы люди друг друга не лаяли позорной бранью, отца и матерь блудным позором и всякой бесстыдной, самой позорной нечистотою языки свои и души не сквернили. Неоднократно цари хотели вывести русскую брань кнутом и батогами. При Алексее Михайловиче ходили в толпах народа переодетые стрельцы и, замечая, кто бранился позорной бранью, тотчас того наказывали. Разумеется, эти средства не были действенны, потому что сами стрельцы в свою очередь не могли удержаться от крепкого словца. Впрочем, очень часто вспыхнувшая ссора тем и ограничивалась, что обе стороны поминали своих родительниц и не доходили до драки; а потому брань сама по себе не вменялась и в брань. «Красна брань дракой», – говорит пословица. Если же доходило дело до драки, тут русские старались прежде всего вцепиться один другому в бороду, а женщины хватать одна другую за волосы. Поединки на саблях и пистолетах, обычные на Западе, у русских были совершенно неизвестны. У нас были своего рода дуэли: поссорившись между собой, люди садились на лошадей, нападали друг на друга и хлестали один другого бичами. Другие бились палками и часто друг друга убивали до смерти; но самая обыкновенная русская драка была кулачная: противники старались всегда нанести один другому удары или прямо в лицо, или в детородные части. Смертные случаи были нередки, но уменьшались с тех пор, как прекратились судебные поединки на палках и дубинах. Зато в XVII веке развилось другого рода мщение – доносы, средство часто очень удачное. Стоило подать на недруга ябеду, чтобы втянуть его в разорительную тяжбу; хотя и самому приходилось терпеть, но зато такая тяжба имела некоторым образом характер поединка. Иногда из злобы подкладывали к недругу вещь, потом подавали челобитную о пропаже этой вещи и изъявляли подозрение, что она у того-то; производился обыск, и вещь находилась; тут начинался длинный процесс тяжбы, сопровождаемый пытками. Во всех классах народа было множество ябедников и доносчиков. Одни из них промышляли собственно для себя. Таким образом посвящали себя этому занятию служащие люди и дети боярские: они разъезжали по посадам и селениям, заезжали к богатым жителям, заводили ссоры, потом составляли челобитные о боях, грабежах и обидах и, запугав крестьян, брали с них отступное во избежание проволочек и наездов приставов и рассыльщиков. Другие, напротив, работали для других и, точно как итальянские bravi кинжалом, служили своим искусством тем, которые у них его покупали. Хотя их и преследовали и клеймили позором, но правительство само вместе с тем покровительствовало доносам, когда они касались его интересов. Таким образом, служилый человек, помещик или вотчинник, если открывал за своим товарищем какие-нибудь уклонения от обязанностей службы, влекущие потерю поместья, вознаграждался именно тем самым поместьем, которое отнималось у того, кого он уличал. Оттого между служилыми людьми не было товарищества; все друг другу старались навредить, чтобы выиграть самим. Но действеннее всего для ябедника, опаснее всего для соперника было объявление слова и дела государева, то есть обвинение в нерасположении к царю. Обвиненного подвергали пыткам, и когда он в бреду страдания наговаривал на себя, казнили, – и неважно, что он мог быть невиновным. Дело, касавшееся высокой особы, было столь важно, что невелика беда, если за него пострадают и невиновные. Нигде не было откровенности; все боялись друг друга; негодяй готов был донести на другого: всегда в таком случае можно было скорее выиграть, чем проиграть; от этого в речах господствовала крайняя осторожность и сдержанность. Шпионов было чрезвычайное множество: в ряды их вступали те бедные дворяне и дети боярские, которые за уклонение от службы тоже по доносу других лишились своих поместий; они вторгались всюду: на свадьбы, на похороны и на пиры – иногда в виде богомольцев и нищей братии. И царь таким образом многое знал, что говорилось про него подданными.