Линкольн Пейн - Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства Страница 34

По некоторым сведениям, перед смертью Александр обдумывал средиземноморскую кампанию против Карфагена. При всем понимании стратегической роли моря непосредственный опыт морских битв у него был невелик, и поэтому сложно представить себе, чем кончилось бы такое серьезное военно-морское соперничество. Через год после смерти Александра македонский флот пресек попытку Афин свергнуть македонское господство на Аморгосе – одном из Кикладских островов, и эта битва возвестила конец афинского владычества с той же неотвратимостью, с какой битва при Саламине была знаком его начала 250 годами раньше. Однако Александр встретил бы серьезное сопротивление не только от Карфагена, который тогда находился на пике могущества и влияния, но и от греков Великой Греции и Сицилии. Последние не играли ощутимой роли в персидских войнах предыдущего столетия, и их отсутствие было слишком заметным для Афин и их союзников. В то самое время, когда Фемистокл отстаивал необходимость создания афинского флота в двести кораблей, тиран Гелон,[240] правивший сицилийским городом-государством Сиракузы, таким флотом уже располагал. И когда материковая Греция прислала послов с просьбой о помощи, он согласился – но с условием, что ему будет доверено командование всеми военными силами греков. Возможно, он поставил такое невыполнимое условие в уверенности, что ему откажут: тогда у него появился бы благовидный предлог остаться в стороне и сосредоточиться на угрозе со стороны Карфагена, пытавшегося укрепить свое влияние на Сицилии.

После захвата Ассирией Финикии в VII веке до н. э. карфагеняне оказались предоставлены сами себе. Разгромив в 535 году до н. э. флот греческой колонии Массилия (Марсель) в битве при Алалии, недалеко от Корсики, карфагеняне и их этрусские союзники успешно закрыли Западное Средиземноморье для греческих судов. Этруски, с конца IX века до н. э. остававшиеся основными хозяевами в Центральной Италии, к временам Алалии достигли наивысшего расцвета власти. Этрусские территории простирались по всему полуострову от Тирренского моря (названного так по греческому названию этрусков) до Адриатики (названной по этрусскому городу Адрия). Многочисленные уменьшенные копии судов, рельефные изображения, фрески и сами корабли свидетельствуют о связи этрусков с морем, о том же говорит расположение городов неподалеку от берега, а также следы финикийского, греческого и карфагенского влияния на этрусскую культуру и указания на присутствие этрусков на Сардинии, Корсике и других западных островах. Этрусские корабелы первыми стали делать двухмачтовые суда – самый ранний образец, датируемый 450-ми годами до н. э., можно видеть на стенной росписи «гробницы корабля»[241] в Тарквинии, недалеко от Тирренского побережья к северу от Чивитавеккьи. На этих судах тоже делались тараны,[242] и древнейшее письменное (а не изобразительное) упоминание тарана встречается в рассказе Геродота о битве при Алалии.

В V веке до н. э. в Италии и на Сицилии произошли значительные перемены. Самая заметная из них – угасание власти этрусков: в 510 году до н. э. они впервые потерпели поражение от римлян, а в 474 году до н. э., когда этрусков еще считали «властителями моря»,[243] в морской битве при Кумах их победил кумско-сиракузский флот. Еще прежде этого сиракузцы под предводительством Гелона начали активную экспансию. Когда другие сицилийские города обратились за помощью к Карфагену, тот отправил двести кораблей и две тысячи моряков, пехоты и конницы из Северной Африки, Иберии, Италии, Сардинии и Корсики «под командованием Гамилькара…[244] царя Карфагена».[245] В 480 году до н. э. – в том же году, когда Ксеркс напал на Грецию, – Гамилькар отплыл к Сицилии, где у реки Гимера потерпел поражение от Гелона. Однако, несмотря на упорную враждебность Сиракуз, Карфаген продолжал экспансию по отношению к Сицилии, особенно при тиране Дионисии I, который оставался у власти с 405 по 367 г. до н. э. и был одним из наиболее честолюбивых, многогранных и долговременных правителей Древней Сицилии. Ему удалось остановить карфагенское завоевание Сицилии и распространить свою власть на значительную часть Южной Италии.

Полиремы и катамараны

Дионисия считают одним из первых, кто экспериментировал с полиремами[246] – галерами, где на каждое весло приходится более одного гребца. О способах расположения гребцов в полиремах – называемых по количеству людей в одном вертикальном ряду гребцов – нам известно меньше, чем применительно к триремам, однако галеры с более чем тремя ярусами гребцов нам неизвестны, а у полирем, вероятно, было не более одного-двух. Более поздняя европейская практика говорит, что на одно весло приходилось не более восьми гребцов, так что самая крупная полирема обозначалась бы как «двадцать четыре». «Четверка» (квадрирема по-латыни или тетрера по-гречески) могла иметь одного фаламита, одного зевгита и двух франитов, а «пятерка» (квинкверема, или пентера) могла иметь по три гребца на каждое весло в одном ярусе и по два на каждое весло в другом. Флагман карфагенского флотоводца, командовавшего битвой при Милах в Первой Пунической войне, «был одноярусным кораблем[247] с семью гребцами на каждом весле» и назывался «семеркой». Аристотель полагал, что квадрирему изобрели карфагеняне, а изобретателем квинкверемы считается Дионисий, однако полирема – независимо от того, сиракузские или карфагенские корабелы ее изобрели, – впервые появилась в Центральном Средиземноморье.

Причина появления полирем неизвестна; одним из преимуществ могло быть то, что более широкий корпус давал больше устойчивости. На крупных кораблях можно было устанавливать катапульты – самый древний образец дальнобойной артиллерии. Перевезенные на судах катапульты Александр использовал при осаде Тира, однако в полной мере корабельные катапульты начали применяться лишь с появлением «супергалер» во времена Деметрия Полиоркета из династии Антигонидов. Катапульты бывали разных видов; опись морского склада в Пирее упоминает стрелометательные катапульты и катапульты для заброски крючьев. Любители более изобретательных тактик предлагали метать горшки со змеями, скорпионами и другими смертоносными представителями фауны, велись постоянные поиски более эффективных способов применения огня. В эллинистическую и римскую эпоху таран еще оставался важным орудием морских сражений, однако предпочтительной тактикой был абордаж. Римские квинкверемы[248] середины III века до н. э. вмещали 300 гребцов и 120 воинов.

Совершенствование полирем привело к созданию еще более своеобразных судов и заставило эллинистических преемников Александра пристальнее наблюдать за торговлей древесиной[249] в Македонии, Киликии, на Кипре и в Ливане. Поскольку доступ к высоким деревьям был необходим как для кораблестроения, обеспечивавшего судами морскую торговлю, так и для военных кораблей, защищавших эту торговлю от конкурентов и охранявших доступ к древесине, то морское соперничество в эллинистическую эпоху замыкалось само на себя. Потребность в древесине со временем увеличивалась, поскольку появлялись все более крупные суда – включая гигантов, которые, по сведениям, имели массивный сдвоенный корпус. В середине III века до н. э. египетский флот Птолемея II Филадельфа гордился двумя «тридцатками», а во флоте его внука Птолемея IV Филопатора был один «сороковик». Размеры последнего, приводимые Афинеем, фантастичны, но вполне правдоподобны: 15 метров в ширину, 122 метра в длину, вместимость позволяет иметь на борту 4000 гребцов, 2850 воинов, 400 военачальников и прочих членов команды. Теоретически галера не могла быть больше, чем «двадцать четыре» – с тремя ярусами весел, по восемь человек на каждое весло. «Сороковик» Птолемея IV[250] мог состоять из двух «двадцаток», то есть из кораблей по двадцать гребцов в ряд, распределенных по верхнему, среднему и нижнему ярусу, и с настилом между двумя корпусами, на котором помещались воины. Единственная галера-катамаран, имя которой нам известно, принадлежала Деметрию Полиоркету и называлась «Леонтофор»,[251] 1600 гребцов на ней были распределены между двумя «восьмерками». При определенных тактических преимуществах таких больших судов (корабли Деметрия, например, «более поражали быстроходностью[252] и боевыми качествами, чем огромным размером») самые крупные корабли строились скорее для демонстрации власти правителя, их создавшего, чем для практических целей. Плутарх отмечает, что «сороковик» Птолемея IV был «не более чем для показа. Мало чем отличаясь от зданий, неподвижно стоящих на земле, он двигался нетвердо и с трудом, и годился лишь для похвальбы, а не для дела».