Роберт Каплан - Муссон. Индийский океан и будущее американской политики Страница 35

Немногие империи могли похвастаться таким художественным, религиозным и культурным разнообразием, какое существовало при Великих Моголах, которые правили Индией и отчасти Средней Азией с начала 1500-х по 1720 г. (затем их государство постиг быстрый упадок). Подобно всему индоокеанскому миру, чьей составной частью она была, Могольская империя служит поразительным примером ранней глобализации. Посмотрите на Тадж-Махал, беломраморный мавзолей, возведенный могольским повелителем Шах-Джаханом на берегу реки Джамны в Агре, чтобы увековечить память своей жены Мумтаз-Махал, умершей 17 июня 1631 г. при родах (четырнадцатых по счету). В очертаниях гробницы свободное изящество и симметрия лучших образцов персидской и тюркско-могольской архитектуры сочетаются с непередаваемой легкостью, свойственной индийским зданиям. Чудится, будто купол-полушарие и четыре стройных минарета способны преодолеть силу притяжения и воспарить над землей. Гробница, равно как и рассказ о ее возникновении, дышит романтикой; невольно забываешь о том, что Шах-Джахан был твердокаменным мусульманином, чье царствование, по словам Джона Ф. Ричардса, профессора истории при Университете Дьюка, «ужесточило» отношения между преобладавшими на Индийском полуострове мусульманами и приверженцами иных вер [1].

«Могол» – арабское и персидское произношение слова «монгол». Так арабы и персы называли всех выходцев из Северной и Северо-Западной Индии, исповедовавших ислам. Империю Великих Моголов основал Захир эд-Дин Мухаммед Бабур, чагатайский тюрк, родившийся в 1483 г. в Ферганской долине (нынешний Узбекистан). Молодость он провел в попытках захватить Самарканд, старую столицу Тамерлана (Тимура). Потерпев решающее поражение от Мухаммеда Шейбани-хана, потомка Чингисхана, Бабур и его соратники двинулись на юг и приступом взяли Кабул, после чего рати Бабура хлынули с высоких афганских плоскогорий в Пенджаб. Так Бабур начал завоевывать Индийский полуостров. Империя Великих Моголов, или Тимуридов, приняла очертания при Акбаре, внуке Бабура. Ее знать состояла из раджпутов, афганцев, арабов, персов, узбеков и чагатайских тюрков, а также из индусов, индийских суннитов, шиитов и др. И в том, что касалось верований, Акбар, процарствовавший 49 лет (1556–1605), выказал не меньшую терпимость. Будучи неграмотен (возможно, страдая дислексией), Акбар посвятил зрелые годы сравнительному изучению религиозной мысли. Его уважение к индуизму и христианству росло, а любовь к собственной, исконной вере – исламу суннитского толка – шла на убыль. На склоне лет, как пишет Ричардс в своей сжатой и одновременно богатой истории Великих Моголов, Акбар тяготел к «созданной им самим эклектической религии, звавшей поклоняться свету и солнцу» [2]. Он был поборником «необычайно благожелательной, даже синкретической, политики» – и правил в пышной манере настоящего индийского магараджи, что явствует из живописных миниатюр того времени [3].

Все изменилось при его преемниках Джихангире, Шах-Джахане и в особенности Аурангзебе, вернувших империю к непримиримой суннитской теократии (которая, впрочем, неохотно терпела существование других вероисповеданий и сект). Именно это религиозное непостоянство играло свою роль в натянутости отношений между Могольской Индией и Сефевидской Персией. Самый многочисленный слой могольской знати составляли персидские вельможи, однако Сефевиды, бывшие ревностными шиитами, выказывали презрение к Тимуридам-суннитам, правившим Индией. Острая неприязнь усиливалась тревожным культурным сходством обеих империй, имевших общую границу в нынешнем Западном Афганистане. Могольская империя по-настоящему соединяла Индию с Ближним Востоком.

Это и делает империю Великих Моголов столь неотъемлемо важной для понимания судеб Индии, Пакистана и Афганистана в XXI столетии. Сам термин «Индийский субконтинент» внушает нам понятие о географической логике, о неизбежности существования Индийского государства как отдельной и нерушимой единицы, которую образовала сама природа, с трех сторон обрамившая полуостров океаном, а с четвертой, на севере, – оградившая Гималаями. Но и об Афганистане с Пакистаном мы склонны думать как о более-менее отдельных единицах, правомерно порожденных историей и природой, хотя и не столь явно, как об Индии. А моголы правили нынешним Пакистаном и значительной частью Афганистана из глубины северных индийских земель, одновременно пытаясь обуздать и покорить племена маратхи, обитавшие на юге самой Индии, на плоскогорье Декан.

Похоже, моголы были повсюду. На крайнем севере Афганистана они воевали с узбеками. У них имелись надежные оплоты и на побережье Аравийского моря – в Белуджистане, Синде и Гуджарате, и в двух восточных индийских областях – Ориссе и Бенгалии, а также на клочке Аракана в Западной Бирме[34]. Иными словами, Великие Моголы объединяли Среднюю Азию с Индийским океаном через Аравийское море и Бенгальский залив, откуда уже не так далеко и до Юго-Восточной Азии. Клеем, который скреплял это обширнейшее государство, был ислам.

Кабул и Кандагар служили естественным продолжением владений почтенной Могольской династии, обосновавшейся в Дели. Этого не скажешь без оговорок о преимущественно индусских землях, простиравшихся южнее, вокруг нынешнего Бангалора, ставшего теперь столицей высокоразвитых технологий. Аурангзеб, «завоеватель вселенной», при котором под конец XVII столетия имперская экспансия Великих Моголов достигла высшего размаха, восьмидесятилетним старцем по-прежнему воевал на юге с повстанцами из племени маратхи. Он умер в 1707 г. на Деканском плоскогорье, во время очередного похода против мятежных маратхов, которых так и не сумел покорить. В сущности, именно это нескончаемо долгое и упорное восстание подорвало сплоченность могольской знати, истощило ее силы и боевой дух. Аурангзеб настолько увяз в войне с маратхами, что махнул рукой на прочие имперские нужды – и тем облегчил задачу голландцам, французам и британцам, чьи ост-индские компании утвердились на западном побережье. В конце концов Индией стала править Великобритания [4].

Британцы связали области полуострова железнодорожной сетью и другими средствами современного развития. В итоге возникновение устойчивой, объединенной Индии стало неминуемым, даже если по многим историческим и культурным причинам (как показал опыт Аурангзеба) в этом не было нужды. По тем же причинам нынешние границы между Афганистаном и Пакистаном, а также между Пакистаном и Индией вовсе не обязательно сохранят и впредь значение, свойственное им сегодня. Гарвардский историк Сугата Бозэ подмечает: земли, которые британцы и мы, американцы, зовем Северо-Западной пограничной провинцией Пакистана (теперь там свили себе гнезда Аль-Каида и Талибан), – «вообще не приграничье», но «сердце» индо-персидского и индо-исламского континуума, что уже целые тысячелетия раскидывается от высоких плоскогорий Средней Азии до влажных индостанских низин [5]. Таким образом, если считаться с географией, историей и культурой, то наши старания отделять Афганистан от Пакистана могут оказаться тщетными. Успех в Афганистане достижим, только если политическую устойчивость обретут обе страны, а не лишь одна из них. По причинам отрицательного свойства (террористические удары через границу) или свойства положительного (прокладывание дорог, строительство трубопроводов) этот обширный регион былой империи Великих Моголов способен к новому слиянию, при котором Синд с Гуджаратом – равно как и Средняя Азия с Индостаном – объединятся опять, накрепко сплачивая арабский Ближний Восток, Иран, Турцию, Афганистан, Пакистан, Туркменистан, Кавказ, мусульманские страны Северной Африки и Южную Азию.

Воспоминание об империи Моголов наводит на мысли о ныне возникающем новом мире, не ведающем рубежей, – мире, где принятое прежде, в годы холодной войны, изучение отдельных областей сменится исследованиями, распространяющимися на всю Азию. Напряжение, порождаемое возможными последствиями таких перемен, нигде в Индии не ощущается настолько остро, как в государственной столице, Нью-Дели. При могольских владыках Шах-Джахане и его сыне Аурангзебе Дели был многолюднейшим и богатейшим городом на всем протяжении от Стамбула до Токио; сохранившиеся в нем британские здания позволяют ощутить атмосферу властного высокомерия. Прогулки в административном центре Нью-Дели могут оказаться затруднительны: здесь масштабы городского строительства были гигантскими, открытые площади очень обширны и зачастую лишены достаточной тени, хотя деревья растут в изобилии. Возведенный в 1920-х, после того как столицу перенесли сюда из Калькутты, Нью-Дели вызывает раздумья о зодчестве, создававшем крепости Великих Моголов, потому что правительственные сооружения – сердцевина и стержень столицы – изумляют изяществом и одновременно внушительной мощью. Каждая постройка излучает то же великое спокойствие и обладает теми же внушительными пропорциями, что и возведенная Шах-Джаханом в середине XVII в. Красная Цитадель, расположенная в Старом городе и имеющая периметр 2,5 км. Правительственные здания построены из песчаника всевозможных красновато-охряных оттенков. И длинные стены, и пустынные портики, где обитают голуби, и восточные купола различного диаметра, похожие на парящие в лазури небесные тела, – все говорит о политической силе, нерушимой и уверенной в себе, возносящейся превыше простого честолюбия.