Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1995 год Страница 35

— Ах, конечно! — Офицер убрал штык, отступил на шаг и ударил Николсона ногой чуть повыше почки. — Капитан Ямата, к вашим услугам, — вкрадчиво сообщил он. — Офицер японской армии его императорского величества. В будущем выбирайте выражения, говоря с японским офицером. Вставай, свинья. — Он перешел на крик: — Ну-ка, всем встать!

С тошнотворным головокружением Николсон медленно поднялся на ноги. Остальные также, шатаясь, вставали. Слишком медлительных, слабых или тяжело раненных безжалостным рывком приводили в стоячее положение и толкали к дверному проему, невзирая на стоны и крики. Гудрун Драхманн оказалась в числе тех, кого грубо препроводили к двери. Нагнувшись над все еще спящим Питером, она закутала его в одеяло и едва взяла на руки, как японец с такой силой и яростью выпрямил руку, что едва не вывихнул ее: крик боли готов был сорваться с ее тотчас плотно сжавшихся губ. Глядя на девушку, старший помощник ощутил прилив непреодолимой жалости, он сделал бы все, что угодно, лишь бы избавить ее от грядущих истязаний, и с некоторым удивлением признался себе, что не может вспомнить, чтобы испытывал к кому-либо, за исключением Кэролайн, подобное чувство. Он знал эту девушку всего десять дней, правда, стоивших десяти жизней: тяжесть выпавших на их долю испытаний с жестокой и обескураживающей очевидностью высветила все достоинства и недостатки, которые могли бы оставаться скрытыми еще долгие годы. И Гудрун Драхманн, подобно Лэйчи Маккиннону, вышла из горнила боли и неимоверных страданий чистой и незапятнанной. Невероятно, но на какое-то мгновение Николсон забыл, где находится, и, снова посмотрев на Гудрун, понял, что обманывает себя намеренно. То, что он чувствовал по отношению к этой девушке с неспешной улыбкой, шрамом на щеке цвета окутанной сумерками розы и глазами голубизны северных морей, не было простой жалостью или состраданием, а если и было, то уже не теперь. Не теперь, Николсон медленно покачал головой, улыбнулся про себя и застонал от боли, когда Ямата ударом приклада промеж лопаток пихнул его к двери.

Хотя снаружи стояла почти кромешная тьма, Николсон разглядел, что солдаты ведут их к ярко освещенной, большой прямоугольной хижине совета старейшин на другой стороне кампонга, где ранее проходила трапеза. Николсон еще разглядел во мраке неподвижный силуэт Телака. Игнорируя находившегося за его спиной офицера и неизбежность еще одного удара, Николсон остановился. Телак казался высеченным из камня. Он не шелохнулся, не сделал ни одного движения.

— Сколько они заплатили тебе, Телак? — Голос Николсона был чуть слышнее шепота.

Шли секунды, но Телак не отвечал. Николсон внутренне напрягся перед очередным ударом в спину, но Телак заговорил. Столь тихо, что Николсону пришлось невольно нагнуть голову, дабы услышать:

— Они хорошо мне заплатили, мистер Николсон. — Он сделал шаг вперед, внезапно выделившись из мрака в лившемся из двери свете. Его левая щека, шея, рука и верхняя часть груди представляли собой сплошную ужасную рану от меча, из которой на плотно утрамбованную землю кампонга бесшумно капала кровь. — Они хорошо мне заплатили, — бесцветным голосом повторил Телак. — Мой отец мертв — нет больше Трики. Многие из наших людей также умерли. Нас предали, и они захватили нас врасплох.

Николсон молча смотрел на Телака, краем глаза уловив силуэты со штыками за спиной Телака — целых два. Телак, видимо, здорово сражался, прежде чем его удалось одолеть. Николсон тотчас горько пожалел о только что произнесенном несправедливом обвинении и открыл было рот, собираясь сказать об этом, но тут же задохнулся от боли: штык снова впился ему в спину одновременно с тихим и злобным смехом Яматы.

Японский офицер на острие штыка повел Николсона по кампонгу. Впереди, по резко очерченному прямоугольнику света понуро брели остальные. Мисс Плендерлейт как раз входила в хижину, за ее спиной шла Лина, затем Гудрун с Питером, за ними следовали боцман и Ван Эффен. У двери Гудрун вдруг споткнулась обо что-то и едва не упала, увлекаемая весом мальчика. Конвоир грубо схватил ее за плечо и толкнул. Возможно, он хотел протолкнуть ее сквозь дверной проем, но девушка и ребенок с силой врезались в притолоку. Николсон услышал глухой стук головы о твердое дерево, резкий вскрик больно ударившейся девушки и пронзительный, надрывный плач Питера. Шедший за девушкой Маккиннон прокричал что-то неразборчивое — на своем родном, гэлльском, догадался Николсон, — и, сделав два быстрых шага вперед, бросился на толкнувшего девушку конвоира. Однако приклад винтовки позади него был еще быстрее, и боцман не увидел его приближения...

Дом совета, ярко освещенный шестью масляными лампами, был большой, высокой комнатой шириной в двадцать и длиной в тридцать футов, с входной дверью посредине одной из более длинных сторон хижины. Справа от двери во всю ширину комнаты располагался помост старейшин, за ним — другая дверь, выходившая на кампонг. Вся остальная часть хижины была абсолютно голой, хорошо утрамбованной землей и ничем более. На ней и сидели пленники небольшим тесным полукругом. Все, кроме лежавшего Маккиннона, — Николсон видел лишь его плечи, безжизненно распростертые руки и покрытый темными кудрявыми волосами затылок в полосе струившегося от входной двери света.

Николсон только на мгновение остановил глаза на помосте и сидевших там людях и подумал о собственных глупости и безрассудстве, приведших их всех — и Гудрун, и Питера, и Файндхорна, и остальных — к столь мрачному концу.

Капитан Ямата сидел на низкой скамье по соседству с Сайреном. Ухмылявшимся, торжествовавшим Сайреном, не скрывавшим более своих эмоций под маской безразличия и отлично, видимо, поладившим с широко улыбавшимся Яматой. Время от времени Сайрен вынимал из блестящих зубов длинную черную сигару и презрительно выпускал в сторону Николсона облако дыма. Старший помощник смотрел на бывшего капитана «Керри Дэнсер» холодными от ненависти, немигающими глазами.

Мучительным было все произошедшее после бегства Сайрена и его людей. Они дали понять, что отправились на север. «Уловка, — с яростью подумал Николсон, — разгадать которую по силам любому ребенку». Спрятавшись, Сайрен, должно быть, подождал, пока не пройдут носильщики, после чего последовал за ними и, обогнув деревню, направился в Бантук, где и предупредил гарнизон. Любой дурак должен был это предвидеть и принять соответствующие меры предосторожности, одна из которых заключалась в убийстве Сайрена. Он же, Николсон, проявил преступную беспечность и не предотвратил дальнейших событий. Теперь он знал, что, представься ему когда-либо такая возможность, он пристрелит Сайрена без тени сожаления, как если бы дело касалось старой консервной банки. Но он также знал, что такой возможности ему более не представится.

Медленно, словно бы с трудом, Николсон отвел взгляд от лица Сайрена и оглядел сидевших на полу рядом с ним. Гудрун, Питер, мисс Плендерлейт, Файндхорн, Уиллоуби, Вэнньер — все они были здесь, уставшие, больные, покорившиеся судьбе, но не испытывавшие страха перед грядущими ее превратностями. Горечь Николсона стала почти невыносимой. Все они доверяли ему безоговорочно, веря, что ему по силам благополучно доставить их домой. Они ему доверяли, и теперь уже никому из них никогда не увидеть дома... Он снова посмотрел на помост. Капитан Ямата встал, заткнул большой палец одной руки за ремень, а другую положил на рукоятку меча.

— Долго я ваше внимание занимать не буду, — спокойно и отчетливо проговорил он. — Мы отправляемся в Бантук через десять минут. Мой командир, полковник Кисеки жаждет видеть всех вас: у него был сын, командовавший захваченным нами американским торпедным катером, посланным перехватить вас. — Он заметил, как несколько пленных переглянулись, и слегка улыбнулся. — Отрицание содеянного ничего вам не даст. Капитан Сайрен превосходный свидетель. Полковник Кисеки вне себя от горя. Для всех вас было бы лучше не рождаться на свет. Десять минут, — плавно продолжал он. — Не более. Но сначала нам предстоит еще кое-что, — это не отнимет много времени. — Он опять улыбнулся и медленно обвел глазами пленников. — Пока мы ждем, вам всем будет небезынтересно увидеть человека, которого вы хорошо знаете и, с другой стороны, не знаете совсем. Человека, являющегося хорошим другом нашей славной империи, которого наш доблестный император, я уверен, захочет поблагодарить лично. В дальнейшем маскараде нет необходимости, сэр.

Один из пленников внезапно поднялся на ноги и, приблизясь к помосту, бегло заговорил по-японски и с легким поклоном пожал руку капитану Ямате. Николсон привстал в оцепенении, не желая верить в происходящее, но тут же тяжело упал на землю от удара приклада, но, казалось, он едва заметил его.

— Ван Эффен! Что, черт побери, выдумаете...

— Не Ван Эффен, мой дорогой мистер Николсон, — заявил Ван Эффен. — Не «Ван», а «фон». Мне до смерти надоело быть в шкуре проклятого голландца. — Он едва заметно улыбнулся и поклонился. — Мое почтение, мистер Николсон. Подполковник Алексис фон Эффен, германская контрразведка.