Майкл Шермер - Скептик: Рациональный взгляд на мир Страница 39

Блай знал, что произойдет, когда люди, находившиеся 10 месяцев в изоляции и тесноте, прибудут на Таити: «Женщины красивы… и у них хватает изящества, чтобы восхищаться ими и влюбляться. Вожди настолько расположены к нашим людям, что приглашают их пожить в племени и даже обещают богатые дары. В этих и многих других сопутствующих обстоятельствах, столь же заманчивых, ныне не следует удивляться… что собранье моряков, возглавляемое офицерами и не обремененное связями… уступит сильному соблазну… обосноваться в сердце изобилия на прекраснейшем острове в мире, где не надо работать, а соблазны развлечений превышают все, о чем можно помыслить».

Современная нейрофизиология показывает, что привязанность мужчин и женщин, особенно в начале развития отношений, имеет химическую природу и стимулирует центры удовольствия мозга подобно наркотикам. В книге «Фактор окситоцина» (The Oxytocin Factor) Керстин Увнес Моберг показывает, что окситоцин, гормон, выделяемый в кровь гипофизом во время секса, особенно оргазма, играет важную роль в формировании привязанности пары, нацеленной в ходе эволюции на долгосрочную заботу о беспомощном потомстве.

Десять месяцев в море ослабили привязанность к дому, затем добавились новые сильные связи, зародившиеся в результате сексуальных отношений на Таити (некоторые из них даже привели к сожительству и беременности), и это все вылилось в мятеж через 22 дня после отплытия с острова, когда мужчины потеряли терпение от желания восстановить эти связи (сам Кристиан несколько дней строил планы побега с Bounty на плоту).

Непосредственной причиной мятежа могли быть пьянство и гнев, но коренная причина кроется в эволюционно выработанных эмоциях, выплеснувшихся неуправляемо и с необратимыми последствиями.

61. Разложим сердце мы на тысячу частей

Наука лишь помогает ценить поэтическую красоту и глубокий эмоциональный опыт

Эти добрые поступки приносят нам удовольствие. Но почему они приносят нам удовольствие? Потому что природа вложила в наши сердца любовь к другим, чувство долга к ним, моральный инстинкт, короче, то, что непреодолимо побуждает нас чувствовать их страдания, помогать им в их бедах.

Поэт XIX в. Джон Китс как-то посетовал, что Исаак Ньютон «уничтожил поэзию радуги, сведя ее к призме». Естествознание, жаловался он, приводит к тому, что «Дивились радуге на небесах // Когда-то все, а ныне – что нам в ней, // Разложенной на тысячу частей? // Подрезал разум ангела крыла, // Над тайнами линейка верх взяла, // Не стало гномов в копи заповедной»[53]. Современник Китса Сэмюэл Тейлор Кольридж соглашался: «Чтобы создать Шекспира или Мильтона, понадобились бы души пяти сотен таких, как сэр Исаак Ньютон».

Но разве научное объяснение какого-либо явления уменьшает его красоту или способность вдохновлять поэтов и вызывать эмоции? Мне кажется, что нет. Наука и эстетика дополняют, а не противоречат друг другу, они складываются, а не вычитаются. Меня практически до слез трогает вид этой размытой полоски света в телескопе – Туманности Андромеды. Не только потому, что она красива, но и потому, что я понимаю – фотоны света, попадающие на мою сетчатку, покинули галактику в созвездии Андромеды 2,9 млн лет назад, когда наши предки были гоминидами с крошечными мозгами. Еще больше мое воображение будоражит то, что лишь в 1923 г. астроном Эдвин Хаббл, используя 2,5-метровый телескоп на горе Уилсон, чуть выше моего дома у подножия Голливудских холмов, заключил, что эта «туманность» – на самом деле далекая внегалактическая звездная система огромных размеров. Впоследствии он открыл, что свет от большинства галактик смещен в красную область электромагнитного спектра (буквально разлагая радугу на тысячу цветов), а это значит, что Вселенная расширяется во все стороны от своей точки возникновения. В науке есть красота. Ричард Фейнман выразил взаимодополнение науки и красоты так:

Красота, которую видите вы, доступна и мне. Но я вижу также более глубокую красоту, которая другим не так доступна. Могу представить сложные взаимодействия внутри цветка. Он красного цвета. Означает ли цвет растения, что оно более приспособлено привлекать насекомых? Это порождает новый вопрос. Могут ли насекомые различать цвета? Есть ли у них чувство прекрасного? И так далее. Я не понимаю, как изучение цветка может лишать его красоты. Оно лишь добавляет ее.

Не меньше восторга вызывают последние попытки разобраться в эмоциях, описанных Хелен Фишер, антропологом из Университета Ратджерса, в книге «Почему мы любим»[54]. Вожделение усиливается дофамином, нейрогормоном, который вырабатывается в гипоталамусе и инициирует выброс тестостерона, гормона, вызывающего сексуальное желание. Но любовь – это эмоция привязанности, усиливаемая окситоцином, гормоном, который вырабатывается в гипоталамусе, накапливается в гипофизе и выделяется в кровь. У женщин окситоцин стимулирует схватки, лактацию и материнскую привязанность к вскармливаемому младенцу. И у женщин, и у мужчин уровень окситоцина повышается во время секса, достигая пика во время оргазма, он играет роль в укреплении привязанности пары, нацеленной в ходе эволюции на долгосрочную заботу о беспомощном потомстве (моногамные виды выделяют больше окситоцина, чем полигамные).

В Центре нейроэкономических исследований Клермонтского университета Пол Зак занимается изучением взаимосвязи уровня окситоцина, доверия и экономического благополучия. «Окситоцин – гормон хорошего настроения, и мы выяснили, что он влияет на решения испытуемых, даже когда они не могут сформулировать, почему чувствуют сами или вызывают в других доверие», – объяснил мне Зак. Он обнаружил, что уровень окситоцина растет, «когда человек видит, что кто-то склонен доверять ему». Зак считает, что доверие – один из самых важных факторов экономического роста и что для национального благополучия необходимо максимизировать положительные взаимодействия жителей, создавая надежную инфраструктуру, стабильную экономику, обеспечивая свободу слова, собраний и торговли.

Мы обретаем доверие к незнакомцам экспериментальным путем в социальных взаимодействиях. Джеймс Риллинг с коллегами в Университете Эмори, например, использовал функциональную магнитно-резонансную томографию для сканирования мозга 36 испытуемых в ситуации, известной как «дилемма заключенного», – игры, где сотрудничество и отказ от него приносят разные результаты в зависимости от действий других участников. Они обнаружили, что у сотрудничающих активировались те же области мозга, что реагировали на сладкое, деньги, кокаин и красивые лица. Точнее, самыми активными были нейроны, богатые дофамином (тем самым зельем страсти, которое также связано с зависимым поведением), в вентральном стриатуме – «центре удовольствия» мозга. Что показательно, сотрудничающие испытуемые сообщали о повышении доверия и дружеских чувств к партнерам-единомышленникам.

Чарльз Дарвин в записной книжке на «М», где он сделал первые наброски теории эволюции вскоре после возвращения домой из пятилетнего кругосветного путешествия, оставил такую запись: «Кто понимает бабуина, тот больше продвинулся в метафизике, чем Локк». Наука показывает, что любовь – это зависимость сродни наркотической, доверие приносит удовольствие, а от сотрудничества мы чувствуем себя лучше. Эволюция создала эту систему вознаграждения, потому что она увеличивала нашу выживаемость как социальных приматов. Кто понимает Дарвина, тот больше продвинулся в политической философии, чем Джефферсон.

62. (Не добыть мне) ублаженья[55]

Новой науке о счастье нужна историческая перспектива

Представьте, что у вас есть выбор: зарабатывать $50 000 в год, когда другие получают $25 000, или зарабатывать $100 000 в год, когда другие получают $250 000. Цены на товары и услуги одинаковы. Что вы предпочтете? Удивительно, но исследования показывают, что большинство людей выбирают первый вариант. Генри Менкен съязвил: «Богатый человек – это тот, кто зарабатывает на $100 в год больше, чем муж сестры его жены».

Это, казалось бы, нелогичное предпочтение – лишь одна из загадок, которые пытается разрешить наука. Почему же счастье так легко ускользает от нас в современном мире? Недавно вышло несколько книг об исследованиях в этой области, но, на мой скептический взгляд, глубокий исторический анализ в конечном итоге наиболее информативен.

Ричард Лэйард, экономист Лондонской школы экономики, описал в книге «Счастье» (Happiness) такой парадокс: мы не стали счастливее несмотря на то, что средний доход вырос более чем вдвое с 1950-х гг. и «у нас больше еды, одежды, машин, более просторные дома, более эффективное центральное отопление, более частые отпуска за границей, более короткая рабочая неделя, более приятная работа, а главное, мы здоровее». Как только среднегодовой доход переваливает за $20 000 на душу, прибавка к зарплате перестает прибавлять счастья. Почему? Во-первых, примерно наполовину наша склонность к ощущению счастья или несчастья зависит от генов. Во-вторых, наши желания соотносятся с тем, что есть у других, а не с какой-то абсолютной мерой. Что же делать? Государству проще устранить невзгоды, чем усилить ощущение счастья. Если мы сможем свободно обмениваться товарами и услугами на крупных и хорошо информированных рынках, где никто ни на кого не оказывает влияния, кроме как в процессе добровольного обмена, и где соблюдаются условия контрактов, то результат будет идеальным: «каждый станет счастливым, насколько это возможно, чтобы не мешать счастью других».