Олег Бахтияров - Технологии свободы Страница 4

Свобода неопределима, но достижима. Свобода перестает быть Тайной в расхожем понимании, но Тайна не уничтожается, она лишь перемещается в некие области Бытия за пределами Свободы.

Обретение Свободы является задачей многих традиционных систем. Более того, в ряде текстов приводятся примеры реального освобождения и его признаки. Однако путь к этому преграждает неизбежный период непрозрачности, требующий доверия к Учителю, и тогда Свобода есть результат следования предписаниям, смысл которых зачастую неясен практикующему. Становится ли результат подобной практики реальной Свободой или все же это лишь имитация таковой? Как только Тайна подменяется доверием, тезис «я не знаю» – убеждением «Учитель знает», так сразу же цель – Свобода – подменяется ее имитацией.

В условиях постмодернистского смешения, когда реальные практики, их имитация, искажение и профанация неразличимы и всему строю современной культуры чужероден вектор действия, направленный к Свободе, ценными представляются проекты достижения свободы в таких системах, которые в какой-то степени коррелируют с традиционными путями, но созданы самостоятельно. Я имею в виду в первую очередь более чем убедительные своею новизной, универсальностью и самодостаточностью системы Гурджиева, Ауробиндо и Кастанеды. Проблема в том, что к вновь рожденным системам появляется такое же доверие, подменяющее Тайну. Повторим еще раз: технологии отодвигают Тайну, но не уничтожают ее. Отступившая Тайна оказывается лишь более величественной и грандиозной.

Свобода и Воля – неразрывно связанные понятия. Показательно, что в большинстве славянских языков значения слов «воля» и «свобода» если и не полностью совпадают, то в значительной мере пересекаются. Если мы исходим из понимания Воли как ничем не обусловленной целе- и смыслопорождающей активности Сознания (здесь это пояснение, а не определение, – дать определение граничным понятиям невозможно), то Воля есть действующая Свобода, а поскольку это действие не обусловлено предшествующими планами и целями, то оно есть действие, творящее нечто новое. Свобода может быть и бездействующей (и тогда это не Воля), но в контексте рассматриваемых в этой работе технологий Воля и Свобода совпадают.

Пропасть отделяет ничем не обусловленную Волю от мира, где действует принцип достаточного основания и частный его случай – каузальная обусловленность. Это – пропасть, через которую следует совершить скачок. Человек (в известной нам форме) отделен от свободного существа такой же пропастью непонимания. Ограниченный (часто единичный) опыт переживания свободной Воли не делает ее ядром и центральной частью человека, находящегося в предметном слое знания и соотносящегося с феноменальным миром, где царит обусловленность. Знание о существовании Свободы, опыт и возможность частичной реализации начал Свободы в обусловленном Мире обычно порождают, в лучшем случае, лишь проект подобной трансформации.

Можно ли назвать человеком существо с реально пробужденной волей, действующим из воли, а не под влиянием привходящих внешних стимулов? Ведь обычное описание такого состояния как беспричинного произвола таит в себе нечто устрашающее. С позиции обычного человеческого существования – непонятно, чего от него следует ожидать. Это непонимание ведет к попыткам «интеллектуального заклятия». В человеческом восприятии идея свободной воли может подмениться (и часто подменяется) идеей произвола, определяемого скрытыми желаниями, а значит, и скрытыми обусловленностями. Воле пытаются предписать следование ограничивающим ее принципам (ценностям, направленности и т. д.), но это выдает лишь непонимание природы Воли, находящейся по ту сторону обусловленности. Воля порождает ценности и направления, порождает миры, которые уже потом обустраиваются в соответствии с ценностями, порожденными или принятыми Волей.

В сознании некоторых людей присутствует неустранимый конфликт между очевидной подчиненностью Сознания внешним факторам и идеей Свободы. Эта идея регулярно воспроизводится, несмотря ни на какие философские и научные доводы, проистекающие из идеологических «норм», варьируемых как непреложные в зависимости от той или иной культурной ситуации. Уже наблюдение факторов, принудительным образом формирующих поступки, оценки, убеждения и усилия их обосновать, а также обнаружение самого факта такого наблюдения – выводит наблюдающего в позицию вне и над ситуационными обусловленностями и дает возможность увидеть в этой позиции отражение Свободы. Но затем позиция-над теряется и остается переживание отказа от Свободы. Знание наличия Свободы и опыт отказа от нее, отказа от активности в пользу реакции на принудительные стимулы переживается как первичная травма Сознания: знание о Свободе как высшей ценности входит в противоречие с отказом от нее. И тогда появляются две возможности: либо принятие и рационализация отказа наподобие «стокгольмского синдрома» – принятие доктрины о Свободе как иллюзии (с тщательным коллекционированием экспериментальных свидетельств, «разоблачающих» свободу как иллюзию) и соответственно принятие материалистических и детерминистских учений как непреложных; либо последовательное выстраивание практики, ведущей от изображений, имитаций и проблесков Свободы к самой Свободе.

Первое, чем Сознание утверждает свою активность в условиях практически полной обусловленности, – введение фактора стабильности. Как реакция, Сознание постоянно отражает обрушивающийся на него поток стимулов (обусловливающих факторов) и подчинено им. Как только одна из реакций задерживается в Сознании, она фактом своего существования вопреки изменившейся стимуляции уже выходит из-под власти обусловливания. Столкнувшись с почти тотальной обусловленностью внесознательными факторами, Сознание формирует (в пределах обусловленного слоя) противостоящие им способы работы. Внесознательные факторы отражены в Сознании как динамичный и изменчивый поток недифференцированных ощущений. Если бы Сознание было только отражающей реальностью, то оно бы и исчерпывалось только этим хаотичным потоком. Первый заслон на пути тотальной обусловленности – превращение потока в стабильные формы, его гештальтизация.

Стабильная форма противостоит изменчивому потоку, отходит от обусловленности им, создавая неподвластные изменчивости постоянные, принадлежащие уже только Сознанию фигуры-гештальты. Так формируется аппарат психических или, шире, консциентальных функций, превращающий первичный, отражающий внесознательные стимулы поток в организованные формы, принадлежащие Сознанию и управляемые им. На уровне мышления этому соответствует категоризация, на уровне языка – ограниченный набор лексем, морфем и грамматических правил. Так Сознание выходит из-под власти внесознательных «сил», расплачиваясь за это ограниченностью и конечностью своих форм.

Высшей известной нам формой самообороны Сознания от обусловливания становится Культура. Культура создает мир, с одной стороны, соприкасающийся с «тем, что по ту сторону», с другой – состоящий из неизменных форм, полученных в результате обработки текучего перцептивного потока, т. е. создает свой, уже неподвластный внешним факторам мир – мир нормативов, ценностей, эпистем, дискурсов, парадигм.

Но стабильные формы – от частных гештальтов до всего целого культуры – лишь переносят в Сознание ситуацию обусловленности. Сознание становится обусловленным своим собственным устройством, которое отразило зависимость Сознания от внешнего. Вместо обусловленности создается контробусловленность, столь же принудительная, как и та, которой она противостоит.

Движение же к Свободе состоит не в том, чтобы одну («плохую») обусловленность заменить на другую («хорошую»), ей противостоящую, а в том, чтобы выйти за пределы и стабильности, и изменчивости, пробудив Волю, которая не отражает и переформирует внешнее, а создает новое.

Мы приходим к парадоксальному выводу: вся структура Сознания, данная нам как принудительность, есть результат стремления к Свободе и пробуждению активности. Память фиксирует исчезнувшие стимулы, внимание позволяет их воспроизводить как отдельные фигуры, не связанные с текущей стимуляцией, теневые аспекты Сознания создают тревожащий фон, от которого Сознание стремится освободиться. Сам факт обусловливания становится стимулом, ведущим к свободе.

По отношению к Свободе возможны три позиции: ее отрицание (трактовка Свободы как иллюзии); понимание Свободы как результата трансформации исходного принципиально несвободного «психического материала»; признание факта существования Свободы как реальности, призванной «пропитать» собой мир обусловленности.