Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1994 год Страница 4

Как в кошмарном сне Фернандо увидел, как женщина побежала, затем упала, и по ней и ребенку протопали копыта лошадей. Ужас!.. И здесь перед ним предстала дикая, усмехающаяся рожа. Мануэль!

— Ты дьявол, — выехав вперед и схватив вахмистра за глотку, воскликнул Фернандо. — Ты же убил мадонну!

Они крутились на лошадях в злобе и ярости. Мануэль едва не потерял сознание, так яростно сжимал его горло лейтенант. Но окружившие кавалеристы сумели их разнять.

Что произошло с лейтенантом? Или он заболел лихорадкой? А может быть, внезапное помутнение разума? Какая, к черту, мадонна? Они первыми напали на христиан и убили многих. Они должны за это умереть!

Мануэль потирал шею. Он тяжело дышал и ждал объяснении, но Фернандо повернул лошадь и ускакал прочь. Через некоторое время догнал свой отряд на просеке, где всадники отдыхали, похваляясь «героическими» делами. Лейтенант молчал. Безмолвно ехал он впереди своих людей через лес. Вернувшись в лагерь, поставил коня в загон, сняв с него седло, попону и панцирное покрывало, и, не поев, улегся в палатке, уставившись в серую парусину.

На следующее утро он не встал к мессе, лежал, глядя в одну точку, щеки его горели в лихорадке. Возле него был Чима, как всегда спокойный и внимательный. Он ни о чем не спрашивал, но пригласил фельдшера осмотреть сеньора. Фернандо дал пощупать голову и пульс, но ничего опять-таки не сказал. Он лежал абсолютно отрешенный, будто душа его сгорела.

Фельдшер покачал головой, дал Чиме порошок, сказав, как следует размешивать его и поить лейтенанта. И ушел к командующему с сообщением о болезни пациента.

Кесада, выслушав его, озабоченно погладил свою бороду. У него не так много офицеров, они не должны болеть.

— Что же с ним такое? — спросил он. — Лихорадка от перегрева?

— Он лежит не двигаясь с тех самых пор, как вернулся вчера в лагерь.

— Может быть, он ранен отравленной стрелой?

— Он не ранен, сеньор командующий.

— Позовите ко мне вахмистра!

Мануэль пришел и доложил, как было дело.

— Он был как безумный, сеньор командующий. Когда мы подскакали, он стоял в пяти шагах от индейской женщины, притаившейся под деревом, и смотрел на нее. Ну и когда я эту женщину убил, он бросился на меня как одержимый, схватил за горло, крича, что я убил мадонну!

— Интересно. Позови-ка монаха.

Брат Корнелий все выслушал, пожал плечами и сказал:

— Я хочу побыть с ним наедине.

Затем без промедления отправился в палатку больного, жестом выставил вон чибчу и уселся возле ложа Фернандо.

— Твой исповедник возле тебя, брат мой, можешь говорить!

— Вы меня не поймете, падре, — ответил лейтенант сумрачно. — Я сам себя вряд ли понимаю.

— С Божьей помощью, брат мой, я постараюсь тебе помочь.

Молчание.

— Тебя сломило какое-то испытание, — сказал монах, чтобы завязать разговор.

— Я был свидетелем страшного деяния, падре! — Фернандо приподнялся, глаза его горели. — Они на моих глазах убили мадонну и ее дитя! Называйте меня безумцем, святой отец, говорите, что я сумасшедший, что заблуждаюсь, но все равно я считаю, что надо кончать эту кровавую игру. Мы не должны распускать в себе дьявола, нам следует оставаться христианами, дела которых непогрешимы. Вы каждое утро благословляете солдат, и они нуждаются в этом благословении, чтобы продолжать страшную кровавую оргию. Кровь невинных жертв вопиет к небу, падре! Во имя Господа, остановите это страшное дело, или мы будем истреблены, как стая очумелых гиен. Он откинулся на своем ложе и сжал зубы.

— Ты узрел какое-то видение, — промолвил, смягчившись, монах.

— Называйте это как хотите, — ответил Фернандо с горечью, не отрывая глаз от полога палатки, — называйте видением, воображением или мечтой, какое это имеет значение? Я знаю только, что это была мать со своим дитятей, мадонна, перед которой надо стоять на коленях, забыв все зло, даже если ты воин, на панцире которого еще не стерлись пятна крови. Но они, наши солдаты, этого не увидели. Они уничтожили эту прекрасную картину. Они, как осквернители храма, ворвались в святая святых, варвары и исчадия ада, и с ними было ваше благословение, святой отец!

Монах отпрянул от Фернандо. Он побледнел и замер, глядя на лежащего перед ним человека, у которого на груди горел серебряный крестик, освященный самим епископом в Санта-Марте. Поэтому, по мнению монаха, Фернандо был под высокой защитой. Не удивительно, что именно ему явилось свыше божественное внушение против ярости одичавших солдат.

— Брат Фернандо, — вздохнул монах жалостливо. — Этого не должно больше быть, — я скажу командующему. Они должны отпускать женщин и детей с миром. Господь простит нас за все случившееся. И он исчез, как тень.

Вечером Чима подошел к ложу лейтенанта. Его глаза были умиротворены, как горные озера в тихую, безветренную погоду.

— Садись, — сказал Фернандо, — мы должны поговорить. Вам удалось уничтожить четыре корабля с белыми людьми, мы получили страшное предупреждение. Но ты увидел, Чима, что получается, когда свершается не менее страшная месть испанцев. На расстоянии одного дня пути от этого места нет больше ни одной населенной деревни, нет ни одного рода, который не оплакивал бы своих убитых. Белые люди сильнее. Вы можете попытаться устраивать засады на дорогах. Но все они в конечном счете будут преодолены. Допустим, вам удастся перебить всю колонну, но имей в виду, что за каждого будут уничтожены тысячи индейцев. Чима, ты должен помешать этому. Каждый имеет право на жизнь, на свою деревню, на свое поле. Мы не хотим убивать, Чима, это отвратительно, верь мне. Но если вы засыплете нас своими ядовитыми стрелами и копьями, мы будем вынуждены защищаться, а наше оружие, как ты знаешь, лучше.

— Индейцы любят свободу, — сказал чибча гордо. — Лучше умереть в борьбе, чем постыдно покориться. В лесах живет многочисленный народ, и вы многих уже уничтожили. И теперь люди знают, на что способны иноземцы. При встрече с вами они будут сражаться до конца. Да, у нас будут большие потери. Но затем придет наш вождь Саквесаксигуа со своими воинами. Ничто и никто не устоит перед ним! Это тот, кто будет нашим ципой, когда Тисквесуса уйдет в озеро.

— Да, мы чувствуем его руку повсюду, — признал Фернандо. — Но он не должен быть нашим врагом, Чима! Ручаюсь, что император и святая церковь оставят ему его страну.

— Он очень силен, — сказал гордо чибча. — Он командует всеми войсками нашей страны. Двадцать раз по тысяче воинов стоят в горах наготове; очень многие из народов, что едят нашу соль и живут в лесах, держат свое оружие наготове. Такое войско не сдастся врагам без борьбы.

— Тогда я не в силах изменить судьбу индейцев, — сказал огорченно Фернандо.

— Каждый идет своей дорогой, — ответил чибча задумчиво, — ты по своей, я — по своей.

Чима тихо вышел из палатки. Он очень переживал, что Фернандо его не понимает и, видимо, не сумеет понять. Между ними зияет пропасть, через которую не может быть моста.

Нет моста!

Он содрогнулся от этой мысли. Что же теперь делать?

Но размышления его были прерваны звуками горна и дробью барабанов, обитатели лагеря бросились к ограде. В пятидесяти шагах от земляного вала стояла большая толпа индейцев. Они были без оружия, а некоторые из них махали зелеными ветками.

Кесада приказал вступить в переговоры. Руководитель носильщиков взобрался на вал и что-то прокричал туземцам. Из толпы вышел старый индеец и медленно, шаг за шагом стал приближаться к лагерю, неся в вытянутой руке зеленую ветку, как знамя. По его нерешительности было понятно, как он страшился встречи с белыми людьми в одиночку.

Но вот послышались первые вопросы и ответы.

— Что вам нужно, люди народа мотилонов?

— Мы пришли к белому главному вождю с предложением.

— Вы принесли мир или войну?

— Мы несем мир! Позвольте принести вам наши подарки.

— Сколько будет вас?

— Столько, сколько у человека пальцев на руках.

Испанцы тихо посовещались. Они были взволнованы и чувствовали, что эти минуты могут решить многое.

— Белый предводитель говорит, что вы можете войти, но свое оружие оставьте снаружи.

— У нас нет никакого оружия, мы посланники.

По сигналу Кесады заграждения у входа в лагерь были отодвинуты, освободив дорогу. Группа индейцев с тяжелыми тюками на спине, удерживаемыми широкими ремнями, наложенными на лоб, вошла в лагерь. За ними шли мужчины, неся на руках отчаянно кричавших маленьких детей.

Старик индеец подошел к Кесаде. Он коснулся правой рукой лба, а затем приложил ее к груди.

— Великий господин, — сказал он приятно звучавшим глубоким голосом, а переводчик переводил, — сын Солнца и Луны, прими привет вождя народа мотилонов. Мы плохо поступили с тобой и твоими воинами. А ты прошел через лес, как будто у тебя есть крылья. Ты хочешь проникнуть в высокогорную страну, где живет кондор, и ничто тебе не может помешать. Твое оружие, господин, пожирает наших сыновей и дочерей, твой огонь уничтожает наши хижины, твои большие звери топчут нас, как гром и молния. Остановись, великий господин, мы покоряемся тебе.