Игорь Беляев - Гибрид: Для чтения вслух Страница 40

Я тут же вспомнил про своего папу. У него тоже «не башка, а синагога». Никакой записной книжки у него нет. Все адреса и телефоны держит в памяти.

Это ж надо? Целое ВГКО — Всесоюзное гастрольно-концертное объединение! А умножает в голове быстрее фокусника Куни. А фокусник Куни тоже папин приятель. Он в эстраде выступает.

Ему какие хочете цифры пишите на досках, а потом эти доски крутите, он все равно перемножит правильно и в один миг.

А когда они поспорили в ресторане, кто быстрее перемножит четырехзначное число на четырехзначное, папа выиграл целый ящик дорогущего коньяка. Но это было еще не при мне, но уже при маме. Все эстрадные артисты в Москве говорили: «Костя — это голова!» И папа устраивал им хорошие гастроли.

У меня пока устный счет не идет. Таиска на уроке говорит: «Пять прибавить семь, вычесть три, помножить на четыре — ответ?» «Лук-с-яйцами» сразу брякает, а пока я соображу, уже Таиска новую задачку выдумывает.

— …Вот ты — маменькин сыночек. И бабушка тебя добру учит. А Иуда сразу понял простую истину: никому ты в этой жизни не нужен. Кроме самого себя. И что бы там ни болтали, Бог заботится только о богатых и здоровых. А на бедных и больных Ему начхать с высокой горы. Никто тебя из дерьма не вытащит, пока сам себя не дернешь за хохолок. Ты мне веришь?

Я кивнул. Если бы дядя Митя заявил, что он все видел сам, своими глазами, я и тут не стал бы спорить.

— Ну и чудненько. Тогда слушай сюда. Папенька мечтал передать приемышу со временем свое дело. А Иуде захотелось во что бы то ни стало вырваться из этого вонючего местечка и стать Большим человеком в Большом городе. В результате он сбежал из дому, а папенька проклял своего сына. Иуда пошел сам по себе и никогда больше не вспоминал о своих приемных родителях. Может, это и к лучшему. Потому что теперь никто не помянет их худым словом. Они жили незаметно и умерли невзначай.

К великому сожалению, родители никогда не знают, что ждать им от своих детей. Хотя прозвище за Иудой так и осталось семейное — Искариот. Что значит — Красиль или Красильщик. По-разному говорят.

Знак судьбы

Через день дядя Митя продолжил свой рассказ.

— …Значится, сбежал Иуда от своего приемного папаши Красиля и подался в Большой город. Народу кругом — тьма тьмущая. Как в Москве. И каждый норовит у тебя изо рта кусок выхватить. А тут еще римляне — оккупанты проклятые. Половину им отдай. Чуть что не так — на крест! Царь Ирод пиры закатывает. Раввины — жируют. В синагогах мозги морочат. Народ живет — хуже некуда. Злоба кипит. В Бога только для блезира веруют. Так, для порядка поминают по субботам. Повсюду срам и сволота. В общем — на носу Большая драчка или как у вас в школе учат — «геволюция». Кажный день ждут своего Карла Маркса или Мессию — вождя по-нашему. Вот-вот с неба свалится и все наладит. Такая, брат ты мой, хитрая обстановочка! А Иуда своей башкой крутит-вертит — как бы ему это… в люди выскочить? В ситуацию, так сказать, влепиться. Устроился в торговую сеть. Сначала на подхвате, а чуть окреп, сам стал за барахлом мотаться. В одной стороне купит, в другой продаст. Спекуляция! Самое милое дело во все времена. Потекли денежки. А раз денежки завелись, можно и пошалить. Жить стало лучше, жить стало веселее…

Дядя Митя жмурится, наверное, крутит свое кино по памяти. Я сижу тихо, как мышь. Он открывает один глаз и подмигивает.

— Надо все-таки набросать тебе его портретик. Вижу так: лет двадцати пяти, крепенький, но какой-то несуразный. Как будто складывали его из деталей, по случаю. Левая рука короче правой. Вроде как в детстве сломал. Прыгал с дерева, да неудачно, значит, приземлился. Сухоруким обозвали его мальчишки…

Дядя Митя описывает Иуду так, как будто видел его вчера на Советской. А может быть, видит даже сейчас, на стенке. Я оглянулся. По стене мотались тени от моей коптилки.

— …Пальцев на одной ноге шесть, а не пять, как положено. Между прочим, знак дьявольский. От этого у него и походка вразвалочку. «Колченогий!» — кричат ему вслед ребятишки. Иуда молчит, но злоба в нем растет, как на дрожжах… Голова большая, а лобик низенький. Волос рыжий. Голосок тихий. Рябой, видать, оспой переболел. А глаз с искринкой. Словом, как грится, не красавец! Но и не полный урод. Без метрики и не догадаешься, какой он нации. А метрик тогда еще не писали. Обозвали просто — Иуда. А энтих «иуд» в Иудее, как грится, что у нас «иванов» — пруд пруди. Под этой кличкой он и прописался в истории… Амбиции у Иуды, как грится, выше крыши, а возможностев никаких. Все в этом мире покупается и продается. Вот только рожу себе другую не приделаешь. Кто такого полюбит? Один раз увидел девчоночку. Такая ладненькая, плясучая, семь бесов в ней! «Пойдешь ко мне?» — спросил танцовщицу. «Дашь деньги — пойду», — согласилась юная красавица… Пощупал карман. Кошель тугой. Взял он ее на всю ночь. Даже имени не спросил. Обезумел, как грится, от радости. А утром глядь — смылась красавица с его кошельком. Ищи ветра в поле! Во какая, значится, бывает на свете любовь! Да тебе, батенька, про такие вещи еще знать не положено. Ты у нас пока «маменькин сынок». В этих вопросах, как грится, несмышленыш…

Про это самое

Адельсидоровна говорит: «Азохенвей! Любви все возрасты покорны…»

Может быть, она и не преувеличивает на этот раз.

Еще в Москве, в первых классах, я влюбился. Точно, как в книжках написано. И мутило меня от страха. И краснел, и бледнел без причины. И на подвиги потянуло, только не знал, что бы такое выкинуть!

Само собой, про это дело я никому не рассказывал.

Вместе со мной в сокольнической школе учились сестры Асковы, Леночка и Белочка. Они были двойняшки. Их путала даже учительница. Потому что обе носили косички и одинаково одевались.

И по голосу, и по глазам они были одинаковые. Черноволосые и черноглазые. Учились только на отлично. Поэтому я долго не мог сразу решить, в кого лучше влюбиться — в Леночку или в Белочку. По-настоящему! Они даже сидели вместе, впереди меня на первой парте. Ну просто с ума можно сойти, как похожи! Только когда Белочка заболела и ее побрили наголо в больнице, я понял, что влюблен в Леночку.

Канешно, никто в классе и не догадывался, что у меня такая большая любовь.

Каждое утро я надевал свой лучший костюмчик, который мне перешила бабушка из дедушкиного добра, причесывался перед зеркалом, хотя раньше это со мной не случалось, и торопился побыстрей в школу. Вовсе не потому, что так уж хотелось учиться.

— Ленка-пенка, голая коленка! — дразнились ребята.

Но когда она пропускала школу, мне становилось так скучно, что можно было повеситься.

Настоящая радость пришла, когда мы вместе выступали в клубе Русакова и поздравляли участников районного собрания по случаю великого праздника. Нас долго тренировали. Мы заучивали стихи и на весь зал кричали друг за другом. Девочки и мальчики оделись по-нарядному, но Леночка вырядилась, просто как настоящая принцесса. Я посмотрел на нее и закашлялся. Руководительница сурово спросила:

— Ты что — простудился?

— Нет. Я просто поперхнулся.

— Пойди в туалет и напейся.

Я сходил. Но пить из под крана не стал, потому что знал точно, отчего поперхнулся.

На сцене во время выступления я глядел только на Леночку и путал слова. Мне захотелось читать стихи про нее, а не про партию большевиков. Но ни в первом, ни во втором классе я сочинять не умел. Честно говоря, я даже писал по-печатному, с ошибками.

Куда подевались в сорок первом сестры Асковы, я не знаю. Может, они остались в Москве, а может, их увезли в какую-нибудь тьмутаракань, подальше от войны. Но все-таки это была любовь игрушечная, а по-серьезному я влюбился только в эвакуации…

Крип

В четвертом классе у нас появилась новая девочка — Мила Коханова. Ее посадили на третью парту вместе с Левкой. Они сразу спелись и стали болтать на уроке. Таисия пригрозила их рассадить. Мне Мила Коханова понравилась сразу. Я даже не мог с ней разговаривать — коленки вздрагивали. Я, канешно, Левке завидовал страшно.

Но мой друг побожился, что Коханова ему совсем не нравится, а влюблен он в Рыбакову. Мы собрались как-то и решили организовать тайное общество.

У всякого тайного общества должен быть свой пароль. И мы придумали его из начальных букв наших возлюбленных. Герке нравилась Исаева, а Борьку уговорили, что его дама сердца — Полосина. Борька отчаянно сопротивлялся и утверждал, что ему вообще девчонки не нравятся. Но ради дружбы он все-таки согласился. Я, канешно, назвал Коханову.

Итак: Коханова, Рыбакова, Исаева, Полосина. Получился — КРИП.

Это наша самая большая тайна. Подходишь и говоришь на ухо: «КРИП». Это значит, от тебя требуется немедленная помощь и ты не можешь отказаться. Умри, а сделай то, что требует мужская дружба.