Сергей Попов - Автографы на картах Страница 5

Планировавшаяся на шесть лет экспедиция растянулась больше чем на десять. И не медлительность В. Беринга, как считали Адмиралтейств-коллегия и позднее некоторые исследователи деятельности Второй Камчатской экспедиции, была тому виной. Немереные и нехоженые пространства, нерасторопность и недоброжелательность местных властей, а главное, трудности, которые невозможно было предусмотреть в Петербурге, растянули экспедицию во времени.

Н. Зубов, сравнивая экспедицию Беринга с успешными плаваниями русских поморов в первой половине XVII века, пришел к выводу, что, несмотря на большую образованность и лучшее техническое оснащение, участники Второй Камчатской экспедиции недостаточно использовали многовековой опыт древних мореходов: «На судах Великой Северной экспедиции паруса играли главную роль. Паруса требуют для лавировки пространства, а в ледовитых морях приходится плавать по разводьям и полыньям. Парусные суда не могут пробираться через ледовые перемычки. Легкие суда поморов через перемычки можно было перетаскивать»[19].

Были и другие сложности. Например, тайные доносы, ложные обвинения по вероломным «слову и делу», затяжные следствия с пытками, истязаниями, присущие царившей в стране бироновщине, не способствовали экспедиции. Овцын, Гвоздев, Гене, Хитрово, Павлуцкий, Стеллер и другие познакомились в той или иной степени с канцелярией тайных розыскных дел.

Морем и то только с трех попыток отряду Малыгина— Скуратова удалось картографировать побережье от Белого моря до устья Оби, отряду Овцына — от Енисея до Оби. Судовую опись Таймыра отрядам Минина с запада и Прончищева — Харитона Лаптева с востока пришлось заканчивать зимним путем на собачьих упряжках. Семен Челюскин первым побывал со съемкой на самой северной точке Евразии. Отряд Ласиниуса — Дмитрия Лаптева к востоку от Лены хотя и пробился наконец на судне до Колымы, но дальше на восток пройти не смог. Берега Чукотки нанесли по опросным данным, поскольку сенат ввиду «немирных чукоч» запретил описывать их даже с суши. Берингом и Чириковым были открыты берега Америки и острова Алеутской гряды, закартографированы Курильские острова и частично берега Охотского моря, М. Шпанбергу удалось посетить Японию.

Все это стоило неисчислимых лишений и жертв. В 1735–1736 годах на зимовке в устье якутской речки Хараулах погибли от цинги 37 человек, в том числе начальник Восточно-Ленского отряда лейтенант Питер Ласиниус. Годом позже на высоком берегу другой якутской реки Оленек были похоронены начальник Лено-Хатангского отряда лейтенант Василий Прончищев и его жена Татьяна. 31 человек со «Св. Петра» и 21 человек со «Св. Павла» не вернулись из плавания к берегам Америки. Навсегда остался на острове Беринга и начальник Второй Камчатской.

А сколько рядовых участников отрядов не вернулось на родину! Еще дороже экспедиция обошлась местному населению Сибири, привлекавшемуся на многочисленные повинности. По словам биографа Беринга Б. Островского, «сотням людей эта повинность стоила жизни, а многие племена были разорены после Великой Северной экспедиции совершенно»[20].

Подвиги и жертвы эти по достоинству не были оценены современниками. Лишь в середине прошлого века экспедиция стала предметом изучения историков и гидрографов. «К сожалению, никогда не обнародованная вполне, — писал тогда морской историк А. П. Соколов, — она (экспедиция. — С. П.) становилась известною ея приобретениями мало-помалу: очерки берегов и пункты астрономически определенные, вносились в географические и морские атласы, но без отчетности; предметы естествознания и древностей, разрабатывались разными учеными, по времени; сведения гидрографическия извлекались отрывочно, по надобности; некоторые из членов издали только свои личные труды и записки; многое только недавно обработано, и многое остается еще вовсе не разработанным; история целой экспедиции не известна в подробности»[21].

А вот современная оценка картографических итогов самой большой русской морской экспедиции досоветского периода: «Итогом работ северных отрядов Камчатской экспедиции явился ряд морских карт, составленных самими участниками работ. К сожалению, значительная часть этих ценных исторических документов погибла, и достоянием современной науки является лишь небольшое число карт, представленных преимущественно в копиях. Карты… не отличались ни особым качеством графического исполнения, ни полнотой содержания; тем не менее они имели исключительную ценность, впервые показав действительные очертания северных берегов Азии. Несмотря на то, что определение широты при описи производилось с помощью таких примитивных инструментов, как квадрант и градшток, общая координация береговой линии по широте оказалась достаточно верной, а в отдельных случаях даже поразительно точной[22].

Как известно, Джеймс Кук, прошедший проливом между Азией и Америкой полвека спустя после Беринга, очень ценил труды своего предшественника. «Отдавая должное памяти В. Беринга, — писал он, — я должен сказать, что он очень хорошо обозначил этот берег, а широты и долготы его мысов определил с такой точностью, которую трудно было ожидать, учитывая те способы определений, которыми он пользовался[23].

Когда после гибели Кука на некоторых английских картах пролив между Азией и Америкой стали называть проливом Кука, против этого выступил его спутник профессор Иоганн Рейнгольд Форстер, требуя «увековечить славный и блистательный подвиг одного из величайших мореплавателей, назвав его Беринговым проливом». И. Форстер был убежден, что, если бы Кук был жив, он «отказался бы от такой чести, которую сам не заслужил»[24].

Известный русский мореплаватель В. М. Головнин в 1818 году писал: «Славный французский гидрограф г. Флиорье (Шарль-Пьер де Флиорье — выдающийся моряк и государственный деятель, автор опубликованной в 1800 году книги «Соображения о гидрографическом делении земного шара и изменения, предложенные в общей и частной гидрографической номенклатуре». — С. Я.) в распределении своем наименований разным морям назвал пространства вод, заключающиеся между грядою Алеутских островов и берегами Азии и Америки к северу, Беринговым ковшом (Bassin de Bering) как потому, что Беринг первый открыл сие море, так и для того, что прах сего мужа покоится на одном из островов оного. По сим причинам название Берингово море мне показалось справедливым и правильным»[25].

Ничего нет удивительного в том, что это название быстро вытеснило с русских карт употреблявшиеся ранее для этой акватории названия Бобровое, Анадырское, Камчатское море. Названия в честь Беринга возникали и в советское время. Так, Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 25 апреля 1957 года рабочий поселок Угольный на Чукотке переименован в Беринговский.

Казалось бы, ясно, за что люди чтут Беринга. Однако вот уже 250 лет не прекращаются отдельные наскоки и обвинения его в излишней осторожности, отсутствии исследовательского духа, безынициативности и чуть ли не трусости. Трусость — у человека, который 38 лет делал свои кампании не в уютных помещениях Адмиралтейства, а на морях, где в штормах и борениях рождалась слава петровского флота! 26 лет он добровольно нес груз великой ответственности за небывалое по размаху предприятие, за сотни и тысячи жизней, а свою не ставил ни во что.

Трудно согласиться с надуманным, на мой взгляд, противопоставлением Берингу А. Чирикова. Например, географ И. М. Забелин, называя поименованные в честь Беринга физико-географические объекты «берегами несправедливости», утверждает: «Слава Беринга настолько искусственно раздута, насколько искусственно приглушена слава подлинного победителя Алексея Чирикова, по словам М. В. Ломоносова, «главного в этой экспедиции»… Виноваты в этом мы, ныне здравствующие, виноваты те из нас, кто за фактами не желает видеть людей, те, которым важно на каждое событие иметь монументальную символическую «фигуру»[26].

Конечно, молодой, полный сил, прекрасно образованный Чириков в самостоятельном плавании к американским берегам показал себя более энергичным и удачливым исследователем. Но очень трудно прогнозировать, что произошло бы с экспедицией, если бы командование ею было поручено Чирикову. Да и прогнозировать не надо, ибо даже недруги Беринга в сенате предпочли его жизненный и практический опыт и осторожность смелому, порывистому, но не очень опытному в делах житейских лейтенанту. И тот и другой честно выполнили свой долг, каждый на своем месте, а Беринг при этом еще за открытия заплатил собственной жизнью.

Нельзя, думается, исторические лица вынимать из обстановки их эпохи, действительных событий и препарировать на основании «изобретенного» И. Забелиным «нравственного подхода к оценке историко-географических событий». Так легко можно сбросить с пьедестала и Колумба и Магеллана лишь за то, что они в своих экспедициях не пользовались носовым платком…