Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 2010 год Страница 5

За столетия знаки-рисунки утратили первоначальный вид и потеряли сходство с обозначаемыми предметами. Однако изобразительная природа китайской письменности несомненна, иероглифика зародилась и развивалась в отрыве от устной речи. Вполне естественно, что со временем она породила высокое каллиграфическое искусство, ценимое китайцами выше других искусств.

Считается, что «святых мудрецов древности» , создававших иерогли фы, вдохновляли очертания гор, отпечатки птичьих лап и тени ветвей

Сотворение миропорядка

Впрочем, основания высочайшего статуса искусства китайской каллиграфии лежат не во внешней красоте. Письменность с древности понималась как часть мирового узора вещей (вэнь). Считалось, что знаки иероглифического письма следовали неисчерпаемому разнообразию природы, или, точнее, разнообразию движений, метаморфоз в естественном мире, а красота (мыслившаяся одновременно естественной и созданной человеком) заключалась в самобытности каждого нюанса необозримого «узора» мироздания. В знаменитом трактате V века «Резной дракон литературной мысли» сказано: «Взгляни вокруг на мириады существ — и животные, и растения покрыты узором. Дракон и феникс являют благое знамение своей пышной окраской. Тигра и барса узнают по их пятнам и полосам. Бывает, что цветная вязь облаков на заре посрамит мастерство живописца, а изящное цветение деревьев и трав обходится без выдумок ткачих. Так неужто же это лишь наружное украшение — нет, это их естество… Если неразумные существа в такой степени наделены красочностью, неужто могло не быть письмен у человека — вместилища сердца?»

Письменность в глазах древних китайцев была отражением не предметов, но их «теней и следов», то есть в конечном счете самого акта преображения бытия, которое обнажает предел всех вещей. В результате письменность получала статус самостоятельной, отвлеченной от физических прототипов реальности и признавалась могущественным инструментом согласования природы и культуры, естества вещей и человеческого творчества. Как писал ученый-каллиграф XVIII века: «Первая среди художеств, каллиграфия отражает метаморфозы, открывает сокровенное, приобщает к извечному; сопутствует биению сердца, выражает душу, несет в себе культуру мастера, шлифует культуру слова, создает новое; являясь откликом, таит зов, являясь зовом, таит отклик».

1. Сырьем для бумаги сюань служат кора тутового дерева и рисовая солома

2. Пластичную массу — смесь сажи, клея и специальных добавок, придающих туши насыщенный тон и блеск, — сначала отбивают на наковальне до полной однородности, а затем формуют из нее палочки. Считается, что 300 ударов вполне достаточно

В китайской культуре нет привычного нам разделения на дух и материю, а реальность воспринимается через ее процессуальные проявления. Отсюда исходит представление о «едином теле» — всесторонней преемственности между человеком и миром, породившее и особый аллегорический язык художественной традиции. Так, различные виды животных и птиц служили эмблемами чиновничьих должностей, прототипами композиций, стилей, приемов художественного выражения в отдельных видах искусств. И наоборот, физиологические и психические свойства человека переносились на природные явления и сам процесс творчества. В каллиграфии старые китайские критики различали, как в теле, внутреннюю и внешнюю стороны, причем «костяку» изображения подобало быть, как скелету в теле, скрытым. А для характеристики внешнего облика каллиграфического почерка они подыскивали аналогии с естественной жестикуляцией, сравнивая написание знаков с тем, как человек, говоря словами одного средневекового ученого, сидит, лежит, ходит, стоит, сгибается в поклоне, бранится, плывет в лодке, едет верхом, пляшет, хлопает себя по животу, топает ногой.

Глубинная же суть письма — выражение мировой стихии, извечного движения, бесконечно меняющихся  соотношений и связей двух начал: мужественного ян — твердого, крепкого, устремленного вверх, небесного, созидающего, и женственного инь — мягкого, гибкого, податливого, нежного, темного, земного, преисполненного стремления к исполнению и самоотдаче, устремленного вниз. Неслучайно человеческое тело, в котором взаимодействие двух этих сил происходит наиболее зримо, цельное в своем строении и одновременно состоящее из множества элементов, сделалось прообразом пластических форм китайской каллиграфии. Если китайский врач подходил к человеческому организму как к системе энергетических циркуляций сил инь и ян, то и каллиграф, различая в структуре иероглифа костяк, жилы, кровь, мышцы, видел действие тех же полярных сил инь и ян.

Столкновение и гармония двух противоположных начал составляют скрытый потенциал каждого произведения каллиграфического искусства. Зрительно уловить это взаимодействие противоположностей неопытному глазу легче всего, вглядываясь в то, как согласуются в каллиграфических штрихах черное и белое, два главных цвета, с которыми имеет дело мастер письма. В китайской традиции черный цвет ассоциируется с силой инь, а белый — с ян. В наставлениях по каллиграфии неизменно подчеркивалось: «Рассчитывай белое, соизмеряй черное». Черный  цвет обозначает глубинные, сакральные тайны бытия, нескончаемую потенцию форм. Белый цвет связан с первозданной чистотой, реальностью сущего и его гибелью. Согласование черного и белого — основа каллиграфической эстетики. Белое и черное выполняют функцию цветового контраста, выделяя пластическую тему из фона. Но контрастируя, они функционально подобны, взаимозаменяемы. Когда в эстампах с каллиграфических надписей фон оказывается черным, а иероглифы белыми, с точки зрения цельности и гармонии ничего принципиально не меняется. Сходным образом действуют и другие важные для каллиграфа пары противоположностей: легкое — тяжелое (хотя речь идет о силе нажима кисти, средневековый мастер подчеркивал: «Легкость и тяжесть исходят из сердца, и только совершенный применяет их, следуя своей руке»); квадратное — круглое («там, где кисть выписывает квадратное, а общее строение круглое, там явлен дух, и он сберегается в человеке»); кривое — прямое («в каллиграфии кривизна должна присутствовать в прямых почерках, а прямизна осуществляться в кривизне») и так далее.

Выработавшиеся за столетия каллиграфические почерки тоже в известном смысле воспроизводили эту гармоническую изменчивость. На одном полюсе строгие уставные почерки, в которых отчетливо выписан каждый знак, на  другом — бешеная скоропись, в которой господствует летящий штрих, а привычный облик иероглифа почти теряется в вихре связок и переходов. А между ними множество вариантов с акцентом то на строгость линии, то на легкость штриха. Критики-знатоки, сами, как правило, незаурядные мастера, сдержанно относились к крайностям, предпочитая столь близкий китайскому духу «срединный путь», ценили индивидуальность, но не вульгарное самолюбование, превозносили верность традиции, но не рабское ей следование. 

«Предисловие» к стихам о Беседке орхидей Ван Си-чжи (IV век) выполнено полууставным почерком син-шу, который, по мнению знатоков, великий каллиграф довел до немыслимого совершенства

Культурный шок

Из китайского дневника 1907 года российского синолога Василия Михайловича Алексеева (1893–1937): Сегодня увидел на дороге печь для сожжения бумаги с надписью: «Относитесь с должным уважением к бумаге, на которой что-либо написано, и берегите ее от дурного употребления». Эта печь поставлена, очевидно, каким-то усердным к необязательному добру человеком, считающим, как и все китайцы, что ту бумагу, на которой написаны китайские знаки, изобретенные древними святыми, совершенными людьми, надо оберегать от грязного употребления и в случае надобности только сжигать. Я всегда спрашивал: почему же европейская печатная бумага не заслуживает того же уважения? Мне отвечали, что дело самих европейцев уважать свою бумагу и что, вероятно, знаки их не изобретены, как в Китае, святыми людьми древности, раз они позволяют себе обращаться с этой бумагой небрежно.

Как очиститься от мирской пыли

Космической животворной энергией проникается все естество каллиграфа, его рука, созидающая конкретный штрих, знак, строку. Строго говоря, по мнению китайских знатоков, получить эстетическое наслаждение от надписи можно, только мысленно повторив все движения создавшего ее каллиграфа и восприняв вложенную им в каждый знак энергию, ощутив динамику штрихов, уловив те импульсы, которые исходят от иероглифов, благодаря действию сил инь и ян и всех их проекций и манифестаций. Чтобы все существо каллиграфа смогло напитаться космической энергией, душа его должна отринуть все низменное, очиститься от «мирской пыли». Мастеру надлежало «опустошить сознание», дабы ничто не мешало небесной энергии излиться письменными знаками. Великий каллиграф IV века Ван Си-чжи наставлял: «Прежде чем браться за тушечницу, нужно сконцентрировать дух, очистить мысли, обдумать форму и размеры знаков, расположение горизонталей и вертикалей, характер энергетических импульсов, добиться взаимодействия жил и вен. Замысел возникает  прежде работы кисти. Только после этого создают иероглифы». Веками традиция культивировала разнообразные методы достижения духовного просветления, но люди творческие, пожалуй, всему прочему предпочитали вино — и в компании друзей, и в одиночестве, созерцая прекрасный пейзаж, читая стихи или наслаждаясь живописным свитком. Кстати сказать, эталонное произведение китайской каллиграфии — «Предисловие» к стихам о Беседке орхидей — Ван Си-чжи как раз и было создано в состоянии опьянения.