Потаённые страницы истории западной философии - Виктор Валентинович Костецкий Страница 55

вещей, которые «ни с того, ни с чего», «вдруг» привлекают наше внимание. При анализе эстетического восприятия рано или поздно обязательно появляется понятие «очарование» (от «очи» и «чары»), смысл которого в том, что человек «не может оторвать глаз». Не случайно Ф.М. Достоевский в «Братьях Карамазовых» утверждал, что «красота есть не только страшная, но и таинственная вещь». В «красивых вещах», например, их субъектность может на время превышать человеческую, управляя тем самым вниманием людей. Красноречиво эту мысль развивал М. Хайдеггер, в философии которого, правда, дефицит онтологии компенсируется избытком феноменологии: «…сущее глядит на человека, раскрывая себя, и собирая его для пребывания в себе. Быть под взглядом сущего захваченным и поглощенным его открытостью и тем зависеть от него… – вот существо человека в великое греческое время» [Хайдеггер 1993, 50].

Вещи в своей субъектности не только проявляют активность в отношении человека, но всегда находятся в диалоге между собой: смиряются или враждуют друг с другом, указывают друг другу «их место». Когда человек, например, примеряет на себя одежду, стараясь выглядеть нарядным, он явственно воспринимает согласие или не согласие вещей друг с другом, и делает это «не думая», а отдаваясь тому, как его взгляд переходит с вещи на вещь (надо заметить, что развернутой «онтологии взгляда» всегда не хватало М. Хайдеггеру в его философии). В эстетическом восприятии обязательно появляется момент, названный А. Шопенгауэром «пассивным субъектом», обусловленный как раз тем, что человек добровольно передает часть своей субъектности вещам, духу которых он с удовольствием подчиняется, ощущая себя при этом «человеком с хорошим вкусом».

Философия Гегеля не кончается на том, что он понятие «дух вещей» делает всеобщим, напротив, его философия с этого только начинается. Мало кто обращает внимание, если вообще обращает, на то, что «Наука логики» начинается не с «бытия» и «небытия», а с «начала», точнее с молчаливого отождествления понятий «дух» и «начало». Начало есть дух, но и дух есть начало. В силу обоюдности начала и духа начало оказывается больше, чем просто начало. Гегель не цитирует, но не может не помнить платоновского «хорошее начало – половина дела» или остроумную поправку Аристотеля в «Никомаховой этике» (а Гегель считает Аристотеля чрезвычайно остроумным человеком) «хорошее начало – больше половины дела». Установление связи «духа» с «началом» открывает перед Гегелем великолепные перспективы для логического анализа духа с учетом опыта повседневности. Приведу пример из своих лекций по истории философии, читаемых в Петербургской консерватории. Вот вопрос: «С какого момента начинается концерт?» Люди за месяц купили билеты, – это не начало концерта? Вот они в зале после третьего звонка – это не начало концерта? Вот притушен свет, вот вышел конферансье, вот открывается занавес, вот музыканты занимают свои места на сцене, вот они настраивают инструменты, вот прозвучали первые аккорды, – когда начинается концерт? Вот зрители уже дома, а музыка для них всё еще звучит, – так когда кончается концерт? А если все было, но музыканты играли дурно, то был ли концерт концертом? Гегель в своих текстах не имеет привычки приводить примеры, тем более анализировать их, но сразу делает все необходимые выводы. Так появляется формула любое начало есть бытие и небытие – как раз в силу того, что это всего лишь «начало». Слово «начало» Гегель выбросит из своей формулы, первой в его «Науке логики», после того, как итог единства бытия и небытия обозначит термином «становление». И тогда дух в любой момент будет вечным «становлением». Формула «становления» вполне отвечает на житейский вопрос «почему объективный дух нельзя видеть, хотя бы посредством приборов»: он есть и не есть – как всякое «начало». Здесь Гегель вступает на ту почву логики, которая прославила Зенона Элейского.

«Науку логики» можно рассматривать как некое учение о нюансах мышления. Для понятийного определения «нюансов» при изменении ситуаций Гегель разрабатывает систему категорий. Кому не нужны «нюансы», тому не нужна и гегелевская «наука логики». А кому, собственно, не важны нюансы: революционеру, врачу, полководцу, педагогу, политику, художнику, изобретателю, дипломату, музыканту? Гегель и не думал адресовать свою «Науку логики» всем слоям населения и всем возрастным группам.

Нюансировка состоит в том, что всё, на чем зависает внимание больше, чем требуется, перестает быть тем, что привлекло внимание. Иначе в формальной логике, где все категорично, даже модальность. В логике Гегеля тоже все категорично, иначе это не логика, но категоричность – признается – может оказаться нелепой при смене ситуации, поэтому речь идет о том, чтобы отрицать категоричное высказывание еще до того, как оно станет нелепым. В эстетике комичное определяется как несоответствие ситуации в условиях её изменения. Свою «науку логики» Гегель и направляет по пути недопустимости попадания мыслящего субъекта в нелепые ситуации, обусловленные неприметной сменой обстоятельств. Так, например, воинствующий ученый-атеист вполне может оказаться религиозным фундаменталистом (при формальном равенстве бога нулю), равно как ревностный борец за демократию способен незаметно превратиться в тирана. В комедии Мольера «Мещанин во дворянстве» комичной выглядит «тяга к знаниям», что само по себе замечательно и похвально. Не быть смехотворным в мышлении – одна из задач гегелевских усилий.

Что же касается непосредственно метода в «Науке логике», то, прежде всего, его следует понимать как «исчисление» – в том смысле, в каком исчисление имеет место не только в математике, но и в музыке или хореографии. Исчисление предполагает наличие «действий» или «операций», причем многие из которых имеют «обратный» характер: в математике это, например, сложение, вычитание, умножение, деление. В формальной логике есть свои действия типа утверждения, отрицания, индукции, дедукции. Многие из таких действий, как не трудно заметить, тоже имеют взаимно-обратный характер, группируясь тем самым по парам. В «Науке логики» действиями, операциями являются «категории», многие из которых Гегель группирует по принципу обратности, «противоположности»: так возникают парные категории. Например, «содержание» является действием в отношении некоей реальности (выделения аспекта), по отношению к которому существует обратное действие, известное под названием «форма». Парность категорий в «Науке логики» не имеет прямого отношения к диалектике в её до-гегелевском понимании, но имеет отношение к «исчислению», в рамках которого взаимо-обратные действия порождают саму диалектику в её «соотнесенных противоположностях». Категории не относятся к самой вещи, они функционируют лишь по поводу вещи, прокладывая путь её судьбе и мысли о ней («объективному понятию» и «субъективному понятию», совпадающим в «истине», «духе», «жизни»). Диалектика категорий у Гегеля имеет совсем другую природу, чем античная диалектика-в-словах (как и античная логика-в-словах). Гегелевская диалектика не в словах, а в духе, в том числе в духе-в-словах. Отождествление «духа» и «начала», затем трактовка «начала» как «становления» приводит к тому, что