Генрих Френкель - Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого Страница 6

Геббельс был сложной фигурой, в которой бесспорный ораторский талант сочетался с насмешливым нигилизмом, а организаторские способности уживались со страстью к политической демагогии. Как ни презирал он толпу, «массу», он всегда оставался настоящим агитатором, стремящимся и увлечь слушателей и убедить их. Неразборчивый в средствах, он умел сыграть на низменных инстинктах черни, сохраняя при этом фанатичную убежденность миссионера. Вульгарность переплеталась в нем с истинно германской сентиментальностью, принимавшей иногда забавную «современную» окраску, отличавшую его от напыщенных представителей старшего поколения националистов, таких как члены «Пангерманской лиги». Посещая могилу Вагнера в Байрейте, куда светская публика шествовала в строгих утренних костюмах, как на официальную церемонию, Геббельс одевался в рабочую блузу или в будничный дождевой плащ.

Свои ранние дневники Геббельс писал, не рассчитывая на их публикацию, поэтому нет причин сомневаться в их искренности и отсутствии позы.

По записям видно, что даже перейдя в подчинение к Гитлеру и заручившись его покровительством, он постоянно страдал от резких перемен настроения, то впадая в депрессию, то испытывая приливы счастья, то мирясь, то ссорясь с окружающими, в отношениях с которыми устанавливались то гармония, то антагонизм. 26 октября 1925 года он отмечал в дневнике: «Кауфманн — мой дорогой и преданный друг, прекрасный, добрый товарищ!» Шесть месяцев спустя он получил от Кауфманна (в то время гауляйтера земли Северный Рейн) письмо с упреками в отсутствии жесткости и записал в дневнике: «Какой гадкий сюрприз преподнес мне Кауфманн в своем наглом письме! Теперь я уезжаю с испорченным настроением, совершенно подавленный».

Романтический идеализм странным образом смешивается у него с плохо скрываемой агрессивностью. Он искренне восхищается то Гитлером, то видами Байрейта, то идеями Рихарда Вагнера и в то же время чернит и поносит своих соперников и врагов; и над всем этим царствуют холодный расчет, амбиции и ненасытная жажда власти и престижа. Он сравнивает самого себя то с «беспокойным вихрем», то с апостолами и проповедниками и наблюдает с удовольствием, как внимательно, будто в церкви, слушает его толпа на митингах. Но в его острых нападках на врагов национал-социализма, на республиканцев и евреев не было и следа религиозной кротости — было только злобное желание унизить и уничтожить их.

Разочарование и пессимизм терзают его душу и после заключения соглашения с Гитлером: «Я чувствую себя так, как будто давно умер и меня похоронили. На сердце так тяжело! Все эти поездки — как они мне надоели! Осталось одно, последнее утешение — работа, моя работа…» Настал момент, когда все ему разонравилось: люди, новые места, собрания и митинги. В июне 1926 года началась борьба за власть в партийной организации в Эльберфельде, вызвавшая у него новый приступ тоски: «Сегодня начнутся эти личные «разборки»: Кауфманн, Пфеффер и я будем обвинять друг друга…»

В этот смутный период Геббельсу предложили пост гауляйтера (партийного руководителя) Берлина. Сначала он колебался, даже думал: не отказаться ли? Но высокая столичная должность оказалась слишком лакомой приманкой для агитатора из провинции, несмотря на все его «сомнения», искренние или мнимые. Спустя две недели, после выступления на митинге, в его дневнике появляется запись, напоминающая терзания девицы на выданье: «Мы вышли прогуляться по улицам. Перед нами раскинулся ночной Берлин. Море огней и настоящий Вавилон пороков! И в эту-то трясину я лезу по собственной воле!»

В конце концов он, конечно, принял этот высокий пост, настоятельно предложенный ему Гитлером, и записал следующее: «С 1 ноября я точно буду в Берлине. Ведь Берлин — это центр всего, и для нас — в том числе!»

Это был хитрый ход Гитлера, убившего таким путем сразу нескольких зайцев. Прежде всего Геббельс, бывший до этого личным секретарем Грегора Штрассера, теперь превратился в его самого серьезного соперника. Оба деятеля имели штаб-квартиры в Берлине, но именно Геббельс создал нацистской партии громкую известность в столице и разработал новые, невиданные ранее методы политической пропаганды.

Глава 2

«Битва за Берлин»

Рассудок бессилен там, где господствует чувство.

1. Методы гауляйтера

«Над Берлином уже тяжело нависал серый ноябрьский вечер, когда скорый поезд медленно вошел под своды Потсдамского вокзала. Не прошло и двух часов со времени моего отъезда, как я уже ступил (впервые в жизни) на его платформу, ставшую впоследствии отправным пунктом многих наших политических начинаний». Так рассказывал Геббельс о своем прибытии в столицу, куда он был назначен гауляйтером.

Для молодого агитатора, при всем его трудолюбии и настойчивости, Берлин оказался крепким орешком. Нацистская партия не достигла в столице Германии особых успехов. Многие избиратели голосовали за коммунистов; социал-демократы прочно контролировали городское управление, а почти все ежедневные газеты Относились к нацистам (которых в городе было совсем немного) враждебно или в лучшем случае с безразличием, кроме разве что расистской «Дойче цайтунг», но и та принадлежала местным правым, а не национал-социалистам.

В своей пропагандистской книге, названной им «Битва за Берлин», Геббельс с презрением отозвался о той «секте» (существовавшей в Берлине под видом национал-социалистской партийной организации), которую он обнаружил по прибытии. По его словам, это было сборище группировок, занятых междоусобной враждой, а не борьбой против общих врагов. Здесь не существовало никакой партийной дисциплины, поборниками которой были Гитлер и Геббельс; «это была скорее неорганизованная толпа, состоявшая из нескольких сотен людей, которые, правда, верили в национал-социализм, но толковали его каждый на свой манер». Геббельс, любивший в то время распространяться об «актах террора, совершаемых «красными», позже допускал, что кровавые столкновения могли происходить скорее между членами его собственной партийной организации, а не между ними и коммунистами.

Короче говоря, берлинская организация нацистов находилась в упадке и не играла серьезной роли в политической жизни города. К тому же после 1925 года, с притоком иностранных капиталов, начался период экономического возрождения, и некоторое улучшение жизни населения не способствовало распространению экстремистских взглядов. Перед назначением Геббельса партийная организация не смогла добиться притока новых членов, а ее скудные финансы находились в расстроенном состоянии. Ее помещение представляло собой грязный обшарпанный подвал в доме на Потсдамер-штрассе; эту берлогу, в которую вел темный вход со двора, партийные остряки окрестили «опиумным притоном».

Геббельс стал первым, кто решительно взялся за переустройство партийной организации, желая превратить ее в эффективное орудие борьбы за власть и (что было для него не менее важно) за укрепление собственного влияния в партии. Через некоторое время ему удалось избавиться от всякого рода инакомыслящих, которых он презрительно именовал «анархическими элементами». Если верить его отчетам, организацию покинули около 20 % ее членов.

Но это была только одна проблема. Нужно было заняться финансами, потому что в партийной кассе имелось больше долгов, чем доходов. Серьезных регулярных поступлений не было, и никто не желал, взявшись за дело всерьез, изменить ход событий и улучшить положение. Одной из первых мер нового гауляйтера стал призыв к оставшимся членам организации пожертвовать деньги в партийную кассу. Геббельс предложил всем регулярно платить членские взносы, чтобы набиралось не менее 1500 марок в месяц; эта сумма должна была поставить деятельность организации на прочную финансовую основу и сделать ее более эффективной.

В те первые дни Геббельсу пришлось стать мастером на все руки. Скромное положение вверенной ему организации не испугало его, а только придало сил и обострило природную изворотливость и умение приспосабливаться, заставив не замыкаться в себе, а быть всегда в курсе настроений своих подчиненных и предпринять ряд мер, чтобы привлечь внимание к деятельности своей партии; для этого он придумал и применил набор хорошо рассчитанных пропагандистских трюков и актов устрашения. Через год после начала работы в Берлине Геббельс сделал многозначительное заявление своим партийным функционерам, объяснив им, что нацистское движение «пока еще очень молодо и ему не хватает умных деятелей и талантливых руководителей, особенно в сравнении с другими партиями». Впрочем, сказал он, это даже неплохо, в каком-то смысле; «самые умные деятели других партий вынуждены работать в узкоспециальных областях; но поистине выдающийся ум должен иметь тот, кому приходится заниматься всем сразу: быть и пропагандистом, и организатором, и оратором, и писателем. Он должен уметь руководить людьми, добывать деньги, писать статьи и еще успевать делать много разных дел».