Анатолий Лазаревич - Становление информационного общества. Коммуникационно-эпистемологические и культурно-цивилизованные основания Страница 6

Учитывая сказанное, будем исходить из того, что эти отношения (особенно в их постиндустриальном измерении) могут быть охарактеризованы с точки зрения движения информации как продукта (результата, реальности и т. п.), создаваемого человеком. Информационная компонента окружающей человека действительности до определенного времени таким продуктом не является. Этот продукт создается человеком в процессе его отношений с реальным миром. В отличие от объективности, тождественной объективности мира, он (продукт) превращается в реальность, конструируемую сознанием человека. В конечном итоге, это наши знания о структуре и закономерностях окружающего бытия как выражение его информационной «нагруженности», или его информационной «конституции».

В буквальном смысле знания человека (личностные знания) информацией назвать нельзя. Если это и есть информация, то информация «для себя», и потенциальный информационный продукт «для нас», превращающийся в актуальный путем возможных способов передачи и объективирования с помощью различных материальных средств. Прослеживается аналогия между информационной сущностью природы и человека. И в том и в другом случае речь идет об информации «для себя», и в потенциальном плане – об информации «для нас». Изменения в природе, понимаемые как движение материи, есть изменения, целесообразно упорядоченные или, если говорить иначе, выполняемые в соответствии с заданными информационными основаниями. В качестве таких оснований выступает содержащаяся в природе (материи) информация «для себя», эволюционирующая вместе с эволюцией материального мира. Но природа раскрывает себя (если раскрывает), и мы узнаем о ее закономерностях (если, конечно, узнаем). Это вытекает из наших возможностей адекватного а) воссоздания человеческой информационности на основе информационности природной (заданной); б) сознательного (творческого) конструирования нового (по отношению к человеку, но не природе) информационного продукта на основе имеющейся информации; в) объективирования личностных знаний как превращения потенциального информационного продукта в актуальный.

Если оставить в стороне сложнейшую проблему информационных превращений на уровне объективных природных закономерностей, вырисовывается схема информационных отношений человека, включающая:

а) отношения с потенциальным информационным продуктом как отношения, в одном случае, с информационным потенциалом находящегося вне человека мира и закономерностей его бытия (субъект-объектные взаимодействия), в другом случае (и на этой основе) – с информационным потенциалом самого человека: субъект-субъектные связи и реконструкция личностных знаний (внутриличностные информационные превращения) на основе имеющейся информации «для себя»;

б) отношения с актуальным информационным продуктом – объективированными с помощью материальных носителей знаниями и данными, в одном случае, как их адекватное включение в систему личностных знаний, в другом – предварительное превращение в информационный продукт «для себя» с последующим творческим переосмыслением на уровне индивидуального сознания. К этой же группе отношений следует относить и обратные преобразования субъектно-потенциального информационного продукта в актуальный, то есть все процедуры, связанные с проблемами объективирования личностных знаний.

Каждый человек в той или иной мере вступает в данные отношения, которые по природе имеют субъектно-объектный характер, ибо существуют лишь постольку, поскольку существует сам человек. Результатом же этих отношений всегда выступает реальный информационный продукт, способный принимать не только субъективные, но и объективные формы бытия. Как уже отмечалось, этот продукт имеет знаниевую сущность, ибо в своем субъективном выражении это непосредственно личностные знания субъекта, в объективном выражении – знания, опосредованные языковым формализмом и зафиксированные на различных материальных носителях. В последнем случае речь идет об информации в буквальном смысле как о явно формализованной и структурированной информации «для нас».

Каков социокультурный смысл информационных отношений в условиях современности? Какими бы символами ни маркировали себя общества («век Просвещения», «информационный век» и т. п.), интегральным критерием их реальности и исторической перспективы является культуротворческая способность к формированию и реализации человеческого капитала. В свою очередь, этот капитал всегда следует рассматривать в конкретно-историческом контексте. Применительно к нашей теме такой подход, в конечном счете, определяет, каков реальный смысл и ценность объективных оснований современных кибернетики и информатики. Их эпицентр – это сложнейшая проблематика «информация – коммуникация», понятая в практико-гуманистическом ключе.

Решающий парадокс этой проблематики заключается в том, что, говоря словами одного из представителей постмодерна, «мы находимся во вселенной, в которой становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла… Поскольку там, где, как мы полагаем, информация производит смысл, происходит обратное. Информация пожирает свои собственные содержания. Она пожирает коммуникацию и социальное» [40, с. 41–42].

В основании этой метаморфозы лежит посягательство на святая святых ранней модернизации – «трехзвенную машину» (машина-двигатель, машина-трансмиссия и машина, непосредственно взаимодействующая с предметом труда) и воплощенные в ней и обусловленные ею принципы. На определенном этапе эволюции системы «человек – машина» непосредственные, без промежуточных звеньев, связи между ними полностью исчерпали ресурс дальнейшего совершенствования и стали непреодолимым барьером не только для приумножения и качественного обновления человеческого капитала, но и вещного богатства. Даже в высокоэффективном конвейерном и полуавтоматическом производстве машина лимитирует человека, но и он – ее неограниченный прогресс.

С точки зрения потребности в восходящей эволюции человеческого капитала – это дегенерация и тупик. Кардинальный исход, казалось бы, найден в прорыве порочного круга «человек – машина». Исходный импульс задан информационной революцией (ИР). Эта революция преодолевает непосредственную и жесткую связь человека с машиной, создает медиатора в виде информационно более эффективного и гибкого промежуточного звена – электронно-вычислительной машины (ЭВМ) и вначале означает революцию в способе труда. Но на наших глазах происходит трансформация и экспансия такого способа деятельности в масштабах всего производства и управления. Вместе с тем материальным субстратом ИР остается почти идеальная, но все же машина, в принципе способная бесконечно усиливать «разумный», поддающийся алгоритмизации, потенциал человека.

Тем не менее в технологических основах индустриального производства происходят существенные структурные сдвиги. Главный из них – несамодостаточность симбиоза машины и человека как внешних факторов, потребность в целостных и дистанционно управляемых коммуникационных человеко-машинных системах, перенос их центра тяжести с вещных компонентов на интеллектуальные взаимодействия, на производство информации как идущей на смену машине-вещи интеллектуальной универсалии производства человеческого капитала.

Культурно-цивилизационные последствия триумфального шествия информатизации широко представлены на разных уровнях, начиная с оценки небезызвестного Б. Гейтса. Он, к примеру, предсказывает, что «бизнес собирается изменяться больше в следующие десять лет, чем в последние пятьдесят», и «эти изменения произойдут в силу простой обезоруживающей идеи – потока цифровой информации» [87]. Такая ориентация перерастает в обоснование концепта «информационное общество» как адекватной смыслообразующей парадигмы постижения современной социокультурной динамики.

Более того, этот термин, введенный в научный оборот в начале 1960-х гг. такими авторами, как М. Порат и Ё. Масуда, в 1990-х гг. рассматривается профессором социологии университета в Беркли М. Кастельсом как ключевой историософский концепт осмысления логоса эволюции современного социума. М. Кастельс пишет, что «сетевые информационные структуры одновременно выступают как ее универсалии – продукты и средства… Процессы преобразований, находящие свое выражение в идеальном типе сетевого общества, выходят за пределы социальных и технических… отношений: они глубоко вторгаются в сферы культуры и власти… Мы приблизились к созданию чисто культурной структуры социальных взаимодействий» [163, с. 494–495, 503, 505].

Казалось бы, в господстве информации находит свое разрешение извечная коллизия «натура – культура». Однако, в отличие от Б. Гейтса, М. Кастельс – не апологет «информационного общества». Оно для него «не конец истории», которая «завершилась счастливым примирением человечества с самим собой. На деле все обстоит совсем иначе: история только начинается… Речь идет о начале иного бытия, о приходе нового, информационного века, отмеченного самостоятельностью культуры по отношению к материальной основе нашего существования. Но вряд ли это может послужить поводом для большой радости, ибо, оказавшись в нашем мире наедине с самими собой, мы должны будем посмотреть на свое отражение в зеркале исторической реальности. То, что мы увидим, вряд ли нам понравится» [163, с. 505].