Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 9 Страница 6

Психология давно уже не говорила таким языком. Но для нас весьма важно отметить те окончательные выводы, к которым приходит объективная психология, потому что они делают для нас ясным и самую правомерность понятия объективной психологии. «Истинная задача экспериментальной психологии, говорит г. Костылев, состоит в познании самой природы психических явлений, их локализации и связи, соединяющей их с организмом»19.

Локализация психических явлений и связь, соединяющая их с организмом, – это понятия физиологические, а не психологические. Но г. Костылев идет дальше. Он просто отождествляет психическую деятельность с рефлективной и находит, что «отождествление психизма с рефлективной деятельностью оправдывается в психологии». «В работе, которая поставляет целью превращение психологии в науку чисто объективную, Бехтерев признает, что всякий психический акт может быть представлен как рефлективный акт, который, достигая корки мозга, оживляет там, благодаря ассоциативным связям, следы предшествующих возбуждений, которые, в конце концов, определяют нервный разряд»20.

Однако, хотя г. Костылев так определенно высказался в пользу отождествления «психизма с рефлективным актом мозга», он очень далек от отрицания роли интроспекции в психологии. «Экспериментальная психология будущего не будет исключительно объективной, как этого, по-видимому, желает Бехтерев. Я не вижу основания держаться объективного изучения функционирования рефлексов. Я считаю чрезвычайно важным изучение наряду с этим при помощи интроспекции процесса их группирования, который приведет нас от зачаточной умственной деятельности ребенка к бесконечно сложному сознанию взрослого»21.

Это признание совершенно ясно свидетельствует о несостоятельности самого понятия объективной психологии.

Нужно считать совершенно правильным утверждение, что изучение объективных выражений психических процессов способствует познанию психических явлений, но обозначение такого рода исследований объективной психологией способно ввести в заблуждение. То, что в настоящее время называют объективными признаками психических явлений и то, что, по-видимому, дает право на существование особой объективной психологии, было признано и в прежней экспериментальной психологии.

Вполне можно согласиться с утверждением Доджа, что признаком того или иного психического состояния является не только то, что может быть в нашем сознании, но равным образом и объективно запечатлеваемые признаки. Но ведь эти объективно запечатлеваемые признаки имеются во всяком экспериментальном исследовании. Например, я произвожу движение реакции. В самонаблюдении я нахожу только представление волевого импульса и произведенного движения. Но этим далеко не исчерпывается то, что мы называем простой реакцией. Она имеет еще признаки, которые открываются при помощи объективного измерения времени. При помощи этого последнего мы получаем длительность реакции, время, которое в нашем сознании не имеется налицо. Время реакции в данном случае есть объективный признак психического процесса. Таким образом, совершенно правильно утверждение, что те или другие процессы могут иметь признаки, которые нами субъективно не переживаемы, но могут быть объективно зарегистрованы, и это последнее может быть названо признаком того или иного психологического процесса, но все же следует помнить и в этом случае, что хотя мы и изучаем объективные признаки, но это суть признаки психического процесса. В этом смысл всякое применение эксперимента есть не что иное, как оперирование с объективными признаками. Как мы видели, при помощи метода раздражений мы изучаем изменение раздражений и по изменению этих последних мы судим об изменениях психического процесса Таким образом ясно, что объективное изучение и субъективное идут всегда рука об руку.

В недавнее время эксперимент получил неожиданное применение в исследовании высших умственных процессов (суждения, умозаключения, мышления понятий, вообще процесса мышления), говорю «неожиданное», потому что раньше неоднократно высказывалось убеждение, что эксперимент может применяться только к элементарным психическим процессам. Экспериментальные приемы исследования высших умственных процессов вызвали возражение со стороны такого выдающегося психолога, как Вундт. Поэтому чрезвычайно важно определить, какое место в психологии занимают эти исследования, являются ли они, как эксперименты, заслуживающими внимания.

Но в чем заключаются исследования высших умственных процессов. Поясню при помощи примера. Я желаю, например, изучить природу процесса, называемого суждением. Если бы я захотел исследовать этот процесс по прежнему способу, то я поступил бы так. Я представил бы какой-нибудь процесс суждения, как я его переживаю в своем сознании, затем другой, третий процессы, и на основании этого сделал бы вывод относительно природы суждения вообще. В настоящее время психологи находят, что для разрешения этого вопроса следует в лаборатории производить систематический опрос над другими лицами. Испытуемому субъекту предлагают вопрос, на который он дает ответ в форм суждения, высказанного или невысказанного, в форме «да» или «нет». Другими словами, субъект должен пережить то психическое состояние, которое называется сознанием суждения. После того, как он составил суждение, ему предлагают описать, что было в его сознании, когда он составлял суждение или переживал то психическое состояние, которое называется созиданием суждения. Если я произведу такого рода эксперимент над одним, другим, третьим, четвертым и т. д. субъектами, у меня накопится материал, на основании которого я могу сделать выводы относительно природы суждения. Такого рода опыты впервые начали производиться в Вюрцбургской лаборатории профессора Кюльпе.

Независимо от Кюльпе, такого же рода экспериментальные исследования процесса мышления производил французский психолог Бинэ; он для этой цели воспользовался очень простым способом. Он задавал своим маленьким дочерям вопросы, на которые они должны были давать ответы, и просил сообщать, что у них есть в сознании, когда он думают о том или ином предмете. Для того, чтобы получить представление о том, как он вел эти исследования, я приведу выдержку из его протоколов22. Он дает одной дочери своей (Арманд) такую задачу: «Я говорю ей название Ф… Это – имя лица, очень хорошо знакомого, которое прослужило у нас в доме в течение шести или семи лет, и которое мы видим от времени до времени раз пять или шесть в год. Арманд, после некоторых попыток представить себе Ф., оставляет попытку и говорит: это суть только мысли, я другого ничего себе не представляю. Я мыслю, что Ф. была здесь (когда она жила у нас в доме), и что она теперь в В., но я не имею никакого образа. Я думала, что я имею образ, но я такого образа не нашла». Бинэ произносит слово «tempête» (буря). Его девочка должна сказать, что она себе представляет, когда мыслит понятие, обозначаемое этим словом. Девочка по выполнении этой задачи говорит: «Я ничего себе не представляю. Так как это не есть предмет, то я себе ничего не представляю. На этот раз я сделала усилие, но я образа все-таки не имела». По поводу слова «favorit» (любимец) испытуемая сообщает: «Это мне ничего не говорит. Я совсем ничего не представляю. Я говорю себе, что это обозначает то одну, то другую вещь. Но в то время, как я ищу, никакой образ не появляется». Из этих исследований оказалось, что есть мысли без образов. Сам по себе этот вывод представляет огромную важность.

Метод Вюрцбургской лаборатории напоминает метод Бинэ с той только разницей, что исследования производились над людьми психологически образованными, – приват-доцентами, профессорами, а потому задачи были сложнее, но выводы получились те же самые.

Для того, чтобы показать, как производились эти исследования, я возьму выдержку из их протоколов. Руководитель опытов произносит какое-либо предложение; испытуемый должен, выслушав это предложение, сказать, понимает он его или нет. Если понимает, то должен описать то, что он пережил. Вот, например, предложение, которое руководитель читает испытуемому. «Понимаете ли вы следующее предложение: нужно быть столько же сострадательным, сколько и жестоким, чтобы быть тем или другим». Через 27 секунд получается ответ – «да». Затем испытуемый субъект описывает переживаемое: «Сначала я почувствовал себя беспомощным перед этой фразой, наступило искание, которое носило характер повторного восприятия обеих частей приблизительно так, как если бы я спрашивал, как можно быть жестоким, чтобы быть сострадательным, и наоборот. Внезапно меня осенила мысль, что исключительное положение того или другого понятия исключает само себя, одно с другим тесно связано, одно предполагает другое, то или другое может существовать вследствие контраста. То, что здесь пришлось передать многими словами, в мысли представляло один акт. Тогда все положение осветилось и я понял его». Таким образом, испытуемый утверждает, что понял мысль в одном акте, а между тем традиционная психология учит, что здесь должно быть много процессов. Этот результат представляет, несомненно, огромную важность еще в том отношении, что доказывает возможность состояний сознания, имеющих не конкретный характер. Этот вывод опровергает, по-видимому, то, что до сих пор являлось общепризнанным в психологии23.