Роберт Уилсон - Новая инквизиция Страница 7

Бросая свифтовский взгляд на современную Лапуту, я не отстаиваю ни одну из парадигм, а как любой свободомыслящий политик ратую за агностицизм и терпимость к чужим взглядам. Как сказал лорд Эктон, власть продажна, а цитадель приобрела такую власть и степень продажности, что стала не менее опасной для открытого независимого расследования, чем сама церковь.

Понятно, что цитадель» — это удобная метафора. Многие талантливые ученые второй половины XX века резко отмежевались от официальной догмы цитадели и даже погрязли в «ереси», а подавляющее большинство «научных» материалистов оказались вовсе не учеными, а капризными деревенскими атеистами — реликтами доавтомобильной эпохи.

А теперь рассмотрим парадокс о коте, который жив и мертв одновременно. Впервые это грациозное существо, обязанное славой нобелевскому лауреату в области физики д-ру Эрвину Шредингеру, упоминается в 23-м томе «Der Naturwissenschaft» (1935). Многие из вас наверняка вздохнут с облегчением, узнав, что этот кот существует лишь теоретически. Возможно, остальные немного утешатся, узнав, что в туннеле реальности квантовой физики этот чертов кот Шредингера кое-что значит, хотя все знакомые мне квантовые физики расходятся во мнении, что именно он значит. Точно так же многим людям приятно узнавать, что в эмической реальности западной классической музыки Бетховен кое-что значит, пусть даже для вас более значим Бах или Моцарт.

Итак, внутри атома, или на субатомном уровне, есть такие штуковины (точнее не скажешь), которые иногда называют волнами, а иногда — частицами. Для читателя, «переварившего» первую часть этой главы, переведу: часть времени эти штуковины эффективно описываются волновой моделью, а часть времени — корпускулярной.

Если мы захотим узнать, что делает и куда направляется одна из этих субатомных штуковин, то найдем «ответ» в решении одного из уравнений, за которые Шредингер получил Нобелевскую премию. Не будем забивать формулами головы отважных гуманитариев, лишь упомянем о наличии в них символического обозначения компонентов

«вектора состояния». Обратите внимание на множественное число в слове «компоненты». Мой друг-физик Сол Пол Сираг дал точное и понятное неспециалистам определение вектора состояния:

Вектор состояния — это математическое выражение, описывающее одно из двух или более состояний, в котором может находиться квантовая система; например, электрон может находиться в одном из двух спиновых состояний: «спином вверх» и «спином вниз». Квантовая механика особенно интересна тем, что каждый вектор состояния можно считать суперпозицией других векторов состояния.

Любой вектор состояния содержит не менее двух компонентов. В этом заключается причина широко известной квантово-механической неопределенности. Физики не могут предсказывать поведение квантовой системы; они могут лишь рассчитать вероятность ее перехода в каждое из двух или более вероятных состояний с помощью этого уравнения. Только вероятности, а не определенности.

Эта неопределенность стала горькой пилюлей для физиков, и даже для самого Шредингера, который разработал для нее математический аппарат. Тогда-то и появился живой-мертвый кот, привлекший внимание физиков к философскому анализу вопроса о роли квантовой неопределенности в наших представлениях о реальности.

Предположим, в коробке вместе с котом находится орудие убийства (заряженный пистолет со взведенным курком или шарик с ядовитым газом), которое на каком-то этапе квантового распада может сработать и убить кота. Если мы хотим узнать, сработало ли это устройство в данную секунду t, то решаем уравнение и в «самом лучшем случае», когда известны значения всех остальных функций, выясняем, что этот чертов вектор неопределенности по-прежнему находится в двух состояниях. А отсюда следует, что кот одновременно жив и мертв.

Естественно, здравый смысл подсказывает, что это не может быть правдой, и если мы откроем коробку, то найдем в ней или мертвого, или живого кота, а не живое-мертвое чудище…

Но математическая квантовая физика об этом не «знает», а «знает» лишь, что вектор состояния находится в «неопределенном состоянии» (такой термин действительно применяется), поэтому предсказывает, что кот тоже находится в «неопределенном» состоянии…

Так чему же нам верить: математической физике или здравому смыслу? Если читатель, знакомый лишь с той или иной формой фундаментализма, подозревает, что я собираюсь ответить на этот вопрос, то я его разочарую. За полвека, прошедшие с момента постановки Шредингером этой проблемы, физики так и не смогли прийти к общему мнению и до сих пор ведут жаркие споры.

Любая аргументация в пользу здравого смысла непосредственно связана с гносеологией, о которой ведется речь в данной главе. Все физические модели представляют собой выведенные из опыта абстракции, которые кодируются в полезные в данное время и в данной области исследований символические или формальные языки. Когда при расширении модели формализм придает ей неопределенность и приводит к «явно» абсурдным результатам, как в примере с котом Шредингера, нужно вспомнить, что любая модель — это полезный эмический инструмент, который создан человеческим умом и вовсе не тождествен этической (невербальной) реальности.

Итак, если человек слепо верит в истинность какой-то модели, то непременно становится ее идолопоклонником.

В то же время, здравый смысл нас тоже подводит, и «очевидное» с точки зрения здравого смысла — не всегда правильно. Достаточно вспомнить «абсурдное» учение Коперника, противоречившее «знанию» и уверенности в неподвижности Земли, или «абсурдное» учение Дарвина о том, что люди — это приматы, или «фантастическую» теорию Эйнштейна, противоречившую «объективному знанию» о том, что у стержня может быть лишь одна длина.

«Абсурдная» с точки зрения здравого смысла квантовая механика оказалась одной из самых полезных областей современной науки; на ее принципах построена не только современная физика (с разработками страшного ядерного оружия), но и телевидение, микроэлектроника и молекулярная биология. Если квантовая модель так эффективна, возможно, она истинна? А если квантовые уравнения ничего не значат, почему тогда работают квантовые технологии?

Эта неопределенность привела к созданию теории множественных вселенных, или модели ЭУГ, разработанной учеными Эвереттом, Уилером и Грэхемом. Согласно этой теории, каждый вектор состояния приводит к двум или более результатам. Эти результаты не могут одновременно существовать в одной вселенной, но могут существовать в разных вселенных. Отсюда вывод: существует множество вселенных. Значит, все, что может произойти, происходит в пространственно-временном континууме разных вселенных.

Сторонник этой теории Джон Гриббиы, редактор физического раздела журнала «Нью сайентист», в книге «В поисках кота Шредингера» откровенно пишет:

Есть живой кот, и есть мертвый кот, но они находятся в разных мирах… В момент принятия решения весь мир — наша вселенная — распадается надвое… [Эта теория] похожа на научную фантастику, но она гораздо глубже любой научной фантастики. Основанная на точных математических уравнениях, эта последовательная и логичная теория возникает при буквальном толковании квантовой механики.

Великий квантовый физик Джон Арчибальд Уилер, участвовавший в разработке этой модели, ныне утверждает, что больше в нее не верит. Д-р Брюс де Витт, вначале насмешливо относившийся к этой теории, ныне стал одним из ее активных пропагандистов. Многие физики пытаются найти способы обойти проблему этого чертова живого-мертвого кота.

Когда наше знание математических основ физических структур находится в таком плачевном состоянии, а физики не могут договориться, что реально возможно, а что — игра воображения, любой фундаментализм кажется несколько преждевременным.

НЕКНЕВСЕ…

Новое чудодейственное лекарство? Последняя модель японского компьютера? «Туалет» на языке суахили? Очередное словечко из «Поминок по Финнегану»?

На мой взгляд, нам крайне необходимо слово некневсе, которое означает «некоторые, но не все».

Вспомним, что восприятие предполагает потери (или вычитание): когда мы смотрим на яблоко, то видим не все яблоко, а только часть его поверхности. Поэтому наши заключения, или модели, или туннели реальности, строятся на совокупности таких энергетических потерь. Мы никогда не знаем «все», — в лучшем случае мы знаем некневсе.