Галина Гордиенко - Запах полыни Страница 7

Мама смеялась над его расспросами. Говорила, что переносит на бумагу свои сны, и Никита остро завидовал: ему сны почему-то не запоминались.

Нет, что-то снилось, это точно! Порой Никита просыпался, желая рассказать обо всем Сауле, но…

Пока вставал, пока бежал к ней… — все забывалось, оставалось лишь сожаление — снова не успел!

Еще Сауле любила читать. Денег лишних в доме никогда не было, и она записалась в городскую библиотеку. Носила оттуда все подряд — и фантастику, и классику, и женские романы, и детективы, и детскую литературу, которую читала с ничуть не меньшим интересом, чем взрослую, и почти все прочитанное обсуждала с Никитой.

Тетя Таня сердилась на нее за беспорядочное чтение. Называла синим чулком и белой вороной. Кивала на компьютер — вот, мол, чем нужно заниматься современному человеку, а не терять время на всякие глупости.

Никита знал: мама вечерами учится в университете, ей немного осталось, скоро она получит диплом.

Иногда Никита, просыпаясь ночью, видел ее склоненную над тетрадью или книгой голову. Мамины губы смешно шевелились, длинные ресницы бросали тени на нежные щеки. Рядом стояла чашка, остро пахло свежезаваренным чаем, и Никита поспешно зажмуривался, чтобы не помешать.

Нет, им хорошо жилось вдвоем!

Мама и он, Никита, такая маленькая семья.

И еще тетя Таня. Она тоже с ними, пусть и живет отдельно.

Никита торопливо попрощался с Анной Генриховной. Ему не хотелось, чтобы старуха заметила мамино перевернутое лицо. Сауле правда силилась улыбнуться, но получалось плохо, она совсем не умела притворяться.

Никита закрыл за няней дверь. Обернулся и встревоженно поинтересовался:

— Ма, что случилось?

Щеки Сауле запунцовели. Не отвечая, она поцеловала сына в макушку и в который раз удивилась: волосы у Китеныша как проволока, жесткие, непослушные, никак не уложить. Приходится стричь его коротко-коротко. Китеныш на ежа похож, волосы вокруг головы иглами стоят, смешной…

Никита сбросил кроссовки и осторожно предположил:

— У тебя в автобусе снова вытащили кошелек?

Сауле вздрогнула: «Этого еще не хватало! У нас осталось всего две тысячи, когда я еще найду работу…»

Рассмеялась и мягко посоветовала:

— Ты хотя бы в комнату зайди.

Никита кивнул и бодро сказал:

— Ну и пусть украли! У меня в кармане джинсов триста рублей, тетя Таня на компьютерные игры дала, нам повезло, я их еще не потратил.

Сауле хмыкнула и пробормотала:

— Ох уж эта тетя Таня! Что она еще скажет, когда узнает…

— А ты не говори, — сочувственно посоветовал Никита. — Зачем ее расстраивать?

— Хорошая политика, — вздохнула Сауле. — Только… — но продолжить не захотела, как Никита ее ни теребил.

Не объяснять же Китенышу, что Татьяна наверняка обо всем уже знает, не было случая, чтоб от нее удалось что-то утаить. У Сауле сердце от страха сжималось, как только представляла объяснение с подругой.

«Вот ведь напасть! — горько усмехнулась Сауле. — Я меньше переживаю, что потеряла работу…»

Никита снял свитер. Бросил быстрый взгляд на письменный стол и обрадованно воскликнул:

— Ты сегодня рисовала? Что? Покажи!

Сауле испуганно ахнула:

— А как ты…

— Мам! Да ты же стол толком не вытерла! Смотри — весь в разводах!

Никита снисходительно смотрел на смущенную мать: ну и что тут такого страшного, если и рисовала? Тети Тани нет, ругаться некому, или…

— Что, тетя Таня должна зайти?

Сауле тщательно протерла стол. Критично осмотрела столешницу, но ни одного пятнышка больше не обнаружила. Признательно улыбнулась сыну и кивнула:

— Угадал.

Никита забрался с ногами в кресло:

— Ма, а почему ты ее боишься?

— Я не боюсь, — запротестовала Сауле, — я… — Она запнулась.

Никита явно ждал ответа. Круглые темно-коричневые глаза — слава богу, от отца Китенышу достался лишь цвет! — светились любопытством. Он действительно не понимал, как можно бояться кого-либо, тем более — тетю Таню. Нет, конечно, тетя Таня иногда любит покомандовать, но на самом деле…

Сауле пожала плечами и неуверенно сказала:

— Понимаешь, Кит, как-то сразу так получилось… Ну, с тех пор, как мы впервые увидели друг друга…

Никита потянул Сауле к креслу. Он любил сидеть в нем, тесно-тесно прижавшись к матери. Не важно — молчала ли она, читала, придумывала свои истории, рассказывала о прошедшем дне или просто отвечала на его вопросы.

Сауле послушно села и нежно подула на колючую макушку. Никита рассмеялся и нетерпеливо напомнил:

— Ма, продолжай!

— Ты маленький деспот, Китеныш, знаешь, нет?

— Ага. Ты говорила.

Сауле приобняла сына за плечи:

— Понимаешь, в дружбе часто так бывает…

— Как?

— Кто-то оказывается… э-э… старшим.

— По возрасту?

— Нет, мы с тетей Таней ровесницы. Просто так вышло — она сразу же стала помогать мне…

— Почему не наоборот?

— Именно я тогда нуждалась в помощи.

Никита поднял голову: мамино лицо показалось ему печальным, и мальчик пожалел, что пристал с вопросами. Он легко коснулся ее руки и виновато пробормотал:

— Ма, не хочешь, не говори. И не нужно так расстраиваться из-за кошелька, это всего лишь деньги, сама говорила…

Сауле покраснела: Китеныш слишком хорошо о ней думал. Она покачала головой и с болью сказала:

— Я не теряла кошелек, солнышко, я потеряла работу!

— Опять опоздала? — понимающе посмотрел мальчик. — Но ты ведь сегодня рано встала, я помню… — И Никита сочувственно погладил мать по щеке.

Голос Сауле дрогнул:

— Глупо вышло. Я взяла краски…

— И забыла о времени? — подсказал Никита замолчавшей матери.

Сауле кивнула.

— Поэтому боишься тети Тани?

— Да. Она нашла мне работу, а я… — Сауле в сердцах шлепнула по подлокотнику кресла. — И я сама во всем виновата! Понимаешь, Китеныш? Сама!

Сауле опустила голову, объяснения с Татьяной действительно ее пугали. Никита забавно сопел под материнской рукой — размышлял. На кухне звонко тилинькнула микроволновка, оповещая о готовности куриной грудки. В комнате вкусно запахло мясом и луком.

Никита серьезно сказал:

— Мам, ты не очень виновата, честно.

— Не оправдывай меня, не нужно.

— Нет, правда, ты просто такая…

— Какая «такая»? Безалаберная? Безответственная? «Инфантильная», как говорит тетя Таня? — с угрюмым смешком подсказала Сауле.

— Нет. Ты такая, какая есть. И ты мне нравишься.

— Спасибо, солнышко. Я тебя тоже люблю.

— Пойдем на кухню. — И Никита неожиданно признался: — Я есть страшно хочу, а оттуда та-ак пахнет…

Тане открыл Никита. Ей даже показалось, что мальчишка дежурил под дверью: та распахнулась сразу же, едва Таня вышла из лифта. Она и не дотронулась до звонка.

Таня встревоженно взглянула на насупленное, озабоченное личико, но спросить ничего не успела. Никита прижал палец к губам и прошипел:

— Тс-с-с!

— Гусаком прикидываешься? — хмыкнула Таня, впрочем понижая на всякий случай голос.

— Нет, я не играю, — серьезно ответил Никита.

Он прислушался и осторожно прикрыл дверь, оставшись на лестничной площадке. Таня прислонилась плечом к стене и подумала: что же такого интересного припасла для нее Саулешка? Ну, кроме увольнения, вернее, вылета с работы.

Никита смотрел исподлобья и молчал.

Таня насмешливо поинтересовалась:

— Хочешь поделиться своими секретами? Непременно здесь?

— Ну… почти.

— Тогда давай, не теряй времени, а то мама заметит, что ты слишком долго торчишь в прихожей.

— Не заметит.

— Что так?

— Она читает.

— Ах ты ж боже мой, ее величество еще и читает! — неожиданно рассердилась Таня. — Нет чтоб слезы лить, нет чтоб каяться, нет чтоб висеть на телефоне, обложившись газетами…

— Ты не будешь ругать ее! — сурово прервал Танины причитания Никита.

— С чего бы? — искренне удивилась гостья.

— Я не хочу, — твердо сказал мальчик.

Его темные глаза вдруг показались Тане удивительно похожими на Саулешкины. Не внешне, выражением.

— А конкретнее?

— Она просто любит читать. И рисовать. И мечтать. Другие мамы не любят, но мне другие и не нужны.

Никита смотрел не по-детски строго, и Танино сердце дрогнуло. Она присела на корточки. Тронула пальцем круглый подбородок с симпатичной ямочкой по центру и задумчиво пробормотала:

— Ты не прав, Китеныш. Хоть кто-то должен ругать человека, иначе в мире что-то не сложится. Вот смотри: меня ругают родители, то мама, то папа. А то и сестрица старшая прицепится как репейник со своими нравоучениями…

— И тебе это нравится?

— Скажешь тоже! — возмутилась Таня. — Я злюсь на них, ясное дело. Просто… они ведь ругают, потому что волнуются за меня, я им не безразлична, понимаешь? — И смущенно признала: — Ну и мне как-то спокойнее, когда обо мне кто-то заботится, отвечает за меня, что ли…