Питер Уайброу - Мозг: Тонкая настройка. Наша жизнь с точки зрения нейронауки Страница 8

К аналогичным осложнениям при адаптации к изобилию приводит и наше инстинктивное поведение. В процессе эволюции не только генетические механизмы контроля метаболизма, но и наши инстинкты были запрограммированы на недостаток пищи. В среде, где пищевых ресурсов постоянно не хватало, человек должен был собирать и есть все, что возможно и когда возможно, потому что не мог рассчитывать на постоянный приток калорий. В то же время, как я покажу дальше, мозг, который управляет нашим поведением, не слишком хорошо подготовлен для выполнения требований конкретного момента{25}, потому что механизмы его функционирования сохранились с древнейших времен и их не так-то просто изменить. Когда наступает период изобилия, это оказывается проблемой. Процесс эволюции по своей сути консервативен: выбор из различных моделей адаптации наиболее подходящих для успеха и выживания происходит в течение долгого периода. Адаптивные механизмы, которые оказались ценными, остаются неизменными из поколения в поколение и даже в процессе появления новых видов. Таким образом, какие-то черты инстинктивного поведения, характерные для фазана Генри, имеются и у нас с вами.

В борьбе за существование боль и удовольствие служат соответственно красным и зеленым светом, которые формируют наше поведение и управляют адаптивной стратегией мозга. Страх и боль предупреждают нас о том, что мы можем пострадать, и заставляют отступать, а удовольствие является наградой за успешные действия, стимулируя любопытство и дальнейшие эксперименты в этом направлении. В нашей эволюционной истории мы часто сталкивались с болью, а получить вознаграждение было нелегко. В условиях постоянного поиска еды такая черта, как самоограничение, требовалась очень редко. Районы Африки к югу от Сахары, где произошло зарождение человека как вида, мало что могли предложить, и на это малое было много охотников. Таким образом, потребление энергии в виде калорий регулировалось скудностью источников пищи и жесткой конкуренцией. Когда древнему человеку везло – например, он натыкался на усыпанное фруктами дерево или останки крупного зверя, – этот опыт сохранялся в его эмоциональной памяти, что порождало желание пережить его вновь. Но такие счастливые моменты были крайне редки. Интересы каждого человеческого существа требовали хвататься за любую моментальную выгоду. Иначе говоря, дофаминовая система вознаграждения, порождающая ощущение удовольствия, была настроена на кратковременную активность: тот, кому сопутствовала удача на охоте, как можно быстрее съедал сколько мог и прятал остальное, чтобы никто не успел оспорить у него право на добычу.

В сегодняшнем мире изобилия все совсем иначе. В конце XX в. дешевая готовая еда, насыщенная солью и жирами, и безалкогольные напитки с высоким содержанием кофеина и кукурузного сиропа стали повсеместно доступны в США и других богатых странах; появилась в том числе возможность их доставки на дом. Это легкое изобилие сделало нас уязвимыми. Перед таким высококалорийным рационом – дешевым, удобным и обладающим притягательностью новизны – трудно устоять. Способность делать рациональный выбор была искажена интересом к новым продуктам и возможностью быстрого их получения. Система внутреннего вознаграждения, сформировавшаяся в нашем мозге в древние времена, в такой ситуации включается очень быстро и начинает доминировать, что может в конце концов привести к развитию реальной зависимости. Если человек постоянно поддается подобным искушениям, его организм начинает запасать излишки энергии и, соответственно, со временем набирать вес. Осложняет ситуацию то, что в краткосрочной перспективе такое поведение физиологически никак не наказывается, а, напротив, только вознаграждается. Когда уровень сахара в крови падает, что является признаком потенциальной угрозы голодания мозга, у нас, как и у наших далеких предков, в организме срабатывает тревожный сигнал: мы чувствуем себя слабыми и голодными. В то же время избыточное потребление калорий не вызывает у нас никаких предупредительных реакций – только приятное чувство сытости. На бензоколонке специальный предохранительный клапан не дает залить в машину больше бензина, чем нужно, у нас же такого клапана для лишних калорий нет. Таким образом, при развитии ожирения повышенный уровень сахара в крови, предвестник диабета, может годами оставаться незамеченным.

Итак, в сегодняшней Америке широта возможностей в сфере питания возросла невероятно, но при этом наше инстинктивное поведение никак не изменилось. Даже если мы пытаемся предпринимать какие-то сознательные усилия для поддержания веса в норме, удобство и доступность фастфуда застают наш мозг врасплох, и любые рациональные поползновения со стороны нашего сознания оказываются подавлены древним инстинктивным стремлением к быстрому получению вознаграждения. Усугубляет ситуацию малоподвижный образ жизни, связанный с развитием технологий, которые заменили физический труд. Кроме того, свою роль играет и экономический застой, заставляющий граждан, особенно среднего достатка, стремиться получать больше калорий за меньшую цену. В городских районах, где доступ к здоровой пище, как правило, ограничен, этот третий фактор в совокупности с первыми двумя приводит к тому, что ожирение в Америке становится болезнью бедных, а не богатых. В прошлом, как известно, было наоборот: избыточный вес обычно свидетельствовал о статусе и богатстве, обеспечивающем бóльшую доступность еды.

Надо отметить, что такими факторами, как генетическая предрасположенность, сформировавшиеся в древности желания и обретенные только сегодня возможности, дело не исчерпывается. Хотя они, несомненно, имеют очень большое значение, их недостаточно для того, чтобы объяснить лидирующее положение американцев в списке самых «толстых» наций. Среди жителей Соединенных Штатов много людей африканского и южноамериканского происхождения, генетически предрасположенных к запасанию калорий и, следовательно, к ожирению, однако в последнее время такие же тенденции наблюдаются при исследовании других групп населения – людей кавказского и европейского происхождения, особенно мужчин. Так, в 1999–2010 гг. процент страдающих ожирением (измеряемый по ИМТ) среди мужчин кавказского происхождения составил 36,2, афроамериканского – 38,8, а испанского – 37,0. Значит, помимо генетики имеются еще и некие общие культурные факторы{26}, влияющие на все группы.

Важность этих культурных обстоятельств подтверждается статистическими данными. Хотя средний вес тела увеличился в последние десятилетия XX в. у граждан большинства процветающих государств, это увеличение, как показывает статистика, было неравномерным и не зависело от дохода на душу населения. Несмотря на распространение американского фастфуда по всему миру (так что журнал The Economist даже использует цену на бигмак{27} как сравнительный показатель покупательной способности в разных регионах), большинство исследований показывает, что в начале списка стоят богатые англоязычные страны с Америкой во главе. В начале XXI в. распространенность ожирения в США, Великобритании, Австралии, Новой Зеландии и Канаде оказалась выше, чем в других процветающих странах, в том числе европейских (в частности, скандинавских), где доход на душу населения сопоставим с перечисленными выше.

Так что же отличает эти англоязычные нации? Возможно, философия рынка. Это предположение было высказано Авнером Оффером, профессором Оксфордского университета, специализирующимся на истории экономики. Профессор Оффер в ходе своих исследований, посвященных ожирению, заметил, что экспоненциальный рост этой болезни по всему миру совпадает по времени не только с увеличением распространения высококалорийных продуктов, но и с быстрым развитием глобальной, лишенной государственного контроля рыночной системы, первыми и ярыми поборниками которой стали в 1980-х гг. США и другие англоязычные страны. Вместе со своими оксфордскими коллегами Рэйчел Печи и Стэнли Ульячеком Авнер тщательно проанализировал 96 научных работ, посвященных весу людей (исследования проводились в одиннадцати странах мира в период с 1994 по 2004 г.). Ученые выявили положительную корреляцию между ожирением и кластером англо-американских экономических систем, в отличие от государств со сходным доходом на душу населения, но с меньшим разбросом в распределении доходов и более развитой социальной инфраструктурой.

Подтверждением этой гипотезы могут служить определенные черты американского образа жизни. Факторы, часто связанные с либеральной экономикой, такие как бóльшая продолжительность рабочего дня, увеличение конкуренции и финансовой нестабильности, могут приводить к постоянному метаболическому стрессу{28}, который, в свою очередь, способствует набору веса. Американцы работают каждый день дольше, а отпуск у них короче, чем в европейских странах. Более того, в сегодняшнем высокотехнологичном обществе многие факторы, ранее ограничивающие продолжительность рабочего дня, утратили свое влияние. Удобство работы с использованием Интернета, мгновенные электронные способы связи и революция транспортной системы разрушили барьеры для глобальной коммерческой активности, связанные с временем и пространством. Сосредоточенная на росте экономика порождает «быстрый новый мир», главной движущей силой которого служит потребительский спрос{29}. Этот мир никогда не отдыхает, так что работа становится нашим главным делом двадцать четыре часа в сутки, вытесняя из жизни семью, занятия физкультурой, свободное время и сон.