Александр Мазин - Мастер текста Страница 8

Однако и писателей, которые при словах «литературный редактор» начинают злобно рычать, я тоже понимаю. Скверных редакторов значительно больше, чем хороших.

Сейчас, после почти тридцатилетней практики, я по одной-двум страницам текста могу совершенно точно определить как «графоманистость» автора, так и наличие у него литературных способностей. Но…

…Если я этих способностей не вижу, это еще не значит, что их нет. Они могут быть попросту не проявлены.

Однако если после многолетней литературной деятельности способности так и не проявились, значит – не дал Бог. Ничего не поделаешь. Будем считать, что такому человеку повезло и участь библейского Ионы его миновала.

Тем же, кому придется нести Божий Дар людям очень важно понять: действительно ли они хотят стать успешными, то бишь, читаемыми большинством? Может быть их удел – не общечитательская масса, а малый круг избранных? Как лучше?

Еще несколько лет назад я уверенно ратовал за первый вариант, потому что профессиональный писатель – это тот, кто лучшее время своей жизни отдает творчеству. И может это делать, потому что получает за свои произведения деньги. Достаточные, чтобы продолжать заниматься творчеством. Сейчас ситуация изменилась и «средний класс» писателей практически уничтожен. Остались лишь те, кто «обеспечивает» проекты. Будут вас читать десятки тысяч или просто десятки – с финансовой стороны разница не слишком велика, потому что эти десятки тысяч скачают вашу книгу бесплатно. Так стоит ли им потакать и создавать «массовые» истории, отвечающие потребностям умственно ограниченного и вдобавок невероятно жадного (сто рублей за файл – это ведь сущая мелочь) большинства? Почему бы творцу не заняться действительно свободным творчеством, не загоняя себя в рамки четких сюжетов, логически выстроенного событийного ряда и активных персонажей? Зачем вгонять себя в шаблон, если покупать всё равно не будут?

Если вы принимаете такое решение – вы не одиноки. И далеко не в первых рядах. Множество более-менее одаренных людей официально заявляло: мы не хотим потакать тупому большинству. Мы – свободные художники. О да! Свобода творчества – это важно. Но…

Не могу удержаться, чтобы не пересказать историю столетней давности. О том, как Илья Репин набирал учеников в свою студию. Как мне рассказывали: принимал он всех. Независимо от направления. Имажинистов, суперматистов и прочих …истов. И всем давал одно задание: нарисовать лошадь. Не в виде конструкции геометрических фигур, а в манере реалистической. Кто справлялся – брал.

Если вы ищете свой путь, путь свободного творчества, овладев основами мастерства формы, то да, вы – художник. В противном случае вы – просто бездельник. В лучшем случае. В худшем – графоман.

Но, допустим, формой, то бишь искусством создавать последовательную, событийно выстроенную историю, активных героев, достоверный мир и прочими навыками литературного профи, вы овладели. И теперь хотите потрясти мир чем-то неординарным.

Многие полагают, что вывернуть наизнанку общепринятые ценности, поставить во главу угла свое «Я» – это и есть неординарность. Большая ошибка. Если творец любит себя больше, чем творчество, если использует творчество для самовозвеличивания, ничего путного не получится. А если выход за всяческие рамки – повеление души?

Есть авторы, причем, талантливые авторы, которые делают логикой отсутствие логики. Сюрреализм, сон, абсурд… Вот это уже искусство. Причем требующее высочайшего уровня мастерства и таланта. Герои, существующие в мире без привязок, в мире без причинно-следственных связей, подвешенные в воображаемом пространстве и, тем не менее, не падающие… Это круто. Это требует невероятного напряжения и писателя и читателя…

Если читатель пожелает напрягаться. Если зритель доверяет художнику настолько, что готов поверить: эти разноцветные кривые на холсте несут в себе некий высший смысл… Хотя и выглядят так, будто художник вытер о полотно замаранную кисть.

Однако чтобы завоевать доверие, следует добиться успеха, а чтобы добиться успеха, придется вернуться к трем необходимым успешному писателю «китам», с которых начиналась данная глава.

Умение создать историю, способную заинтересовать, увлечь как можно большее число людей или, как вариант, как можно большее число тех, на кого история ориентирована.

Умение создать полноценный мир, в котором происходят описываемые события и действуют герои истории, способные вызвать сопереживание читателя.

Умение оформить всё вышесказанное в виде текста так, чтобы читатель получал удовольствие не только от перипетий истории, но и от самого процесса чтения.

Все три пункта важны, однако третий – важнейший. Без него и история, и мир, и герои так и останутся в вашем воображении. Задача писателя – создание текста, а это возможно лишь в том случае, если в совершенстве владеете главным инструментом писателя. Литературным языком.

Глава вторая. Язык произведения и его соответствие конкретной литературной задаче

Что есть язык в обычном понимании? Это набор «инструментов» для обмена информацией. В том числе – информацией чувственной, сакральной.

Условно его можно разделить на две составляющие: лексичскую и интонационную. Нетоторые специалисты добавляют еще и третью, ритмическую, но я склонен считать ее частью второй составляющей.

1. Лексическая.

Это, собственно слова, их части и соединения во всевозможных комбинациях.

Словарный запас:

ваш лично;

социальных групп;

народа в целом, то есть всё, что создано всеми носителями языка за всю историю его существования.

Лексика – динамичная часть культурно-информационного слоя, поскольку меняется и обновляется непрерывно. Именно лексическая часть русского языка объединяет входящие в этнос малые и большие социальные группы и обеспечивает преемственность поколений, несмотря на все архаизмы и неологизмы.

2. Интонационная.

Интонация применительно к устной речи – это понятие очевидное.

Интонация в речи письменной – это звукопись, то бишь весь спектр языковых фонетических приемов. Плюс управление длительностью с помощью знаков препинания, плюс… Впрочем, об этом ниже.

Очевидно, что в многообразии средств передачи информации письменный язык уступает устному, ведь в первом нет ни мимики, ни моделирования по высоте и громкости звука, ни обертонов, ни акцентирования отдельных элементов фразы и реплики. То, что в письменной речи мы пытаемся сделать с помощью знаков препинания и шрифтовых выделений, в устной возникает естественно. Когда гениальный актер читает посредственное стихотворение, он способен превратить его в шедевр.

Но мы – не актеры. Нас, мнекающих, бекающих, мусорящих словами-паразитами и неформальной лексикой, подавляющее большинство. И наше прочтение, скорее всего, не украсит текст. И это при том, что большинство из нас причисляет себя к культурному слою социума. Более того, это так и есть. Мы знаем много слов… Но лишь в критических ситуациях используем этот потенциал. Зачем, если нас и так понимают? А затем, что мы – писатели. То бишь – мастера слова. И не использовать эти возможности – все равно, что балерине ходить скукожившись все свободное от танца время.

Но вопрос не в этом. Он звучит так: если рассматривать язык как средство информационного обмена, то зачем человеку такое, явно избыточное, запредельно избыточное изобилие слов? Ведь в обиходе вполне достаточно русского матерного или, в расширенном варианте, полутора-двух тысяч слов?

Ответ прост. Человеку нужен полноценный и многообразный язык, потому что он – человек. Творение и подобие Божие. Следовательно, по сути своей – беспределен и бесконечен.

Осознайте это. И осознайте, что язык – это ярчайшее проявление этой сути. Языковое пространство, созданное миллионами людей, культурная среда, океан, в котором мы живем, оно – живое. Оно постоянно обновляется, отбрасывает старое, взращивает новое… И делают это не филологи и не государственные чиновники из Управления Культуры, а весь народ целиком. Естественным образом. Лишь некая часть общества занимается обновлением языка по призванию. Писатели. Разумеется, не все. Единицы, может быть, десятки – в каждом поколении.

Не те, кто выдумывает неологизмы вроде рабфак или газпром, а те, кто реализует, открывает некие истинные, гармоничные, божественные языковые слои и пласты, которых мы ранее не слышали. И такую возможность дает им Дар. Прозревать невидимое. Вернее, слышать неслышимое. Привносить его в мир, делать доступным для всех. Вот истинный, сакральный смысл языковой прозы.

Это не пафосное «О, великий язык! Великая культура! Давайте очистим язык Пушкина от матерщины!»

Отмечу, что сам Пушкин вряд ли согласился бы с такой санацией…