Елена Рождественская - Биографический метод в социологии Страница 3

Венская линия биографических исследований была поддержана другим классическим качественным исследованием 30-х годов ХХ в. – «Безработные в Мариентале» [Jahoda, Lazarsfeld, Zeisel, 1980]. Содержательная проблема исследования – безработица в Австрии – методологическая попытка объективно отобразить социально-психологические последствия этого факта. Особенностью дизайна этого исследования были отсутствие предваряющей теории и методического плана, список открытых вопросов и одно методическое условие (оно же – этический принцип): каждый исследователь, помимо задач познания, должен выполнять социально-конструктивную функцию в поле: каритативную, просветительскую, консультационную или педагогическую. Методические уроки «Безработных в Мариентале» суммированы П. Лазарсфельдом:

1) для охвата социальной действительности необходимо сочетание качественных и количественных методов;

2) должны быть замерены объективные факты и субъективные установки;

3) современные наблюдения должны быть дополнены историческим материалом;

4) должны применяться скрытые наблюдения за спонтанной жизнью и прямые, запланированные опросы.

Эта венская линия развития была прервана во времена национал-социализма, поскольку его центральная идеологема – раса, наследственность – чужда гуманистическому биографическому подходу. Далее, уже в середине 50-х годов, группа психологов во главе с Х. Томаэ занялась собиранием и интерпретацией биографических данных в проекте «Психологическая биографика» [Thomae, 1968, S. 103]. Особенностью этого проекта были долгосрочные наблюдения и анализ бюджета дня, попытка достичь своего рода полноты жизненно-исторического свидетельства. Правда, это осталось узкопарадигматическим достижением и не привело тогда к широкому распространению биографического метода в социальных науках. Подобное было характерно и для направлений медицинской биографики [Clauser, 1963], для автобиографий в педагогике [Henningsen, 1962], для этнографических историй жизни.

Из классических крупных качественных исследований в Европе, которые внесли вклад в развитие биографического направления, можно назвать также исследования авторитарной личности Т. Адорно [Adornj, Frenkel-Brunswick, Levinson, Sanford, 1950]. Эта во многом пионерная работа объединила на одной основе качественного подхода психоаналитические и социально-психологические вопросы. Развитие авторитарных структур личности эмпирически исследовалось с помощью анализа отдельных случаев, проективных методов, качественного (клинического) интервью, а также стандартизированных инструментов измерения, шкал антисемитизма, этноцентризма, F-шкалы и шкалы анализа политэкономических идеологий. Центральным концептом были немецкие работы «Исследования авторитета семьи», «Бегство от свободы» Фромма и американская «Авторитарная структура личности» Маслоу. При этом понятие «авторитарный» в исследовании понималось расширительно: не только как авторитарная доминантность, но и как авторитарное подчинение с большим акцентом на втором аспекте. В рамках клинических полуструктурированных интервью изучался генезис предубеждений. Лейтмотив интервью содержал спектр вопросов о социальном статусе, о профессии, о семейных отношениях, об отношении к родителям, родственникам, себе самому, политические и религиозные вопросы. Отбор респондентов зависел от их ответов в стандартизированном опросе со шкалами антисемитизма и этноцентризма. Таким образом, проведению интервью предшествовала процедура количественного опроса.

Послевоенный период в европейском социологическом контексте биографии привлекал внимание исследователей в основном для иллюстративных целей. И только в конце 70-х годов одновременно в Германии, во Франции, в Канаде, Италии и в других странах возникает ренессанс биографического метода. Совершенно различные научные дискурсы – социология, клиническая социология, этнография, антропология, психология, социология гендера, этнология, визуальная социология – пересекаются, составляя сегодня развитую и интернационально распространенную сферу биографических исследований. Более того, в социологии говорят о «конъюнктуре биографического исследования в 80-е и 90-е годы» [Nassehi, 1996, S. 130]. Этот ренессанс метода уже не сопряжен с прежним ресентиментом, поскольку адепты биографического метода вынуждены прилагать больше усилий для его методологического обоснования, чем это делали, например, Ф. Знанецки и У. Томас. Другой оптимизирующий фактор связан с тем, что социологическая биографика наследует теоретическим усилиям социологии жизненного пути, в рамках которой самостоятельно сформировалась исследовательская потребность в присоединении реабилитированной субъективности и расширенном понимании социализационных процессов. По совокупности эти тенденции создают шансы для институционализации биографических исследований и широкого применения в социологии.

В потоке биографических исследований конца ХХ в. в Европе Х. Буде [Bude, 1984] выделяет в основном четыре направления:

1. Исследования социальной обусловленности жизненных путей. Это, например, исследования профессиональных биогрaфий [Deppe, 1982], разделенных/не разделенных по гендерному признаку; социоде-мографические когортные исследования. Здесь в центре внимания социальные механизмы регулирования жизненных траекторий, увязывающие возрастную дифференциацию, социально-классовое расслоение, конъюктурные циклы и кризисы, а также исторические события.

2. Исследования, нацеленные на реконструкцию социального опыта и его смысловых структур. Это исследования сознания рабочего класса [Bertaux, 1980], коллективного исторического сознания [Niethammer, 1991], субкультурных стилевых форм и др. Эта исследовательская стратегия ведет к уяснению способа построения личного опыта и внутренней структуры матриц объяснения/толкования.

3. В отличие от предыдущих направлений, нацеленных на реконструкцию связного личного опыта и господствующих в социуме смысловых структур, можно выделить и такие, которые направлены на изучение генезиса образов опыта и смысловых структур, например, на изучение того, как происходит процесс социализации и интернализации культурных образцов (Ф. Шютце – о поколении эпохи национал-социализма [Schuetze, 1989; 1992]).

4. Следующий путь эмпирического биографического исследования служит обоснованию теоретических концепций, например, в психологии развития, в теории личности, психопатологии. В качестве результата здесь выступает эмпирически обоснованное знание о природе психического и социального поведения.

В России импульсом к развитию биографического метода послужило исследование биографий семей под названием «Век социальной мобильности в России», инициированное французским социологом Д. Берто и возглавленное В.В. Семеновой. В рамках этого проекта с участием В.В. Семеновой, В.Ф. Журавлева, Е.Ю. Мещеркиной, С.М. Рождественского, Е. Фотеевой, М.М. Малышевой реконструировались индивидуальные стратегии трех поколений семей, жизнь которых иллюстрирует бурные события ХХ в. [Судьбы людей: Россия ХХ век, 1996]. К этому методу также обращались в своих исследованиях Н. Козлова, Е. Трубина, А. Готлиб, Н. Цветаева, И. Голубович, В. Безрогов, О. Кошелева, Е. Здравомыслова, А. Темкина, А. Вардоматский, Е. Ярская-Смирнова, В. Голофаст, В. Нуркова, И. Разумова, С. Чуйкина.

В методологическом плане начиная со структурирования биографического опыта явна теоретическая связь социально-конструктивистской парадигмы [Бергер, Лукман, 1995] с таким понятием в биографическом подходе, как жизненная конструкция (или конструкция жизни). Исследователь социальных биографий (генеалогий, жизненных путей, траекторий, историй, рассказов и т. д.) исходит из того, что жизнь личности пронизана определенным способом конструирования. Все события в жизни индивида не являются ни чисто случайными, ни результатом воплощения чисто субъективных замыслов. Личностная активность определенным образом упорядочена, подчинена определенным правилам. Эти правила неосознаваемы в отдельных действиях, а сфера их влияния – жизнь в целом. Неосознанность подчинения определенным социальным правилам в повседневной жизни отражает парадоксальную структуру субъективных действий: человек выражает в своих действиях больше смысла, чем субъективно полагает. Эта парадоксальность несколько размывается, если будем различать два модуса субъективной жизни: скрытый интенциональный способ выражения событий в субъективной жизни и рожденное опытом осмысление связи между событиями в жизни субъекта. Различие интенций личности и интернализуемого смысла весьма плодотворно в методическом плане, поскольку можно исследовать логику целеполаганий независимо от теоретических схем, связанных с понятиями идентичности, Я-концепции и т. д. То есть понятие жизненной конструкции (конструкции жизни) основано на скрытых способах выражения индивидуальной жизни, а не на субъективных взглядах, планах, самопонимании субъекта. Поэтому в ходе интервью исследователь провоцирует респондента на рассказ о событиях, фактах и менее всего на оценку и комментарии, зачастую привлекаемые для сокрытия истинного смысла произошедшего. Жизненные конструкции лежат в основе повседневной активности индивида как «социально валидные правила когеренции» [Bude, 1984, S. 12]. Именно благодаря им возникает чувство интуиции, дающей понимание взаимосвязей социальной жизни. В методологии биографического исследования понятию жизненной конструкции соответствует методический прием так называемой структурной реконструкции, по Х. Буде, объединяющей поиск социального содержания в биографическом материале со следующих точек зрения: 1) герменевтической перспективы, поскольку ищется доступ к пониманию смысла субъективной жизни; 2) структуралистской перспективы, поскольку в поле анализа находится система смысловых координат; 3) наконец, социологической перспективы, так как постулируется социальная типика скрытых смыслов. Возникает закономерный вопрос: каким образом от «реконструкции» отдельной биографии можно прийти к заключениям, релевантным для социальной системы в целом? Ведь в социальных науках распространено представление о том, что утверждения социальной типики возможны лишь с доказательством средней частоты данного случая. В то же время в среднем частое поведение может и не отражать закономерно упорядоченное социальное содержание случая. Так, например, Л. Колберг в своих исследованиях развития моральных суждений показал, что два идентичных по содержанию ответа на один моральный вопрос могут следовать совершенно различным формам моральных суждений [Kohlberg, 1974]. И наоборот, содержательно различные ответы могут вытекать из идентичной структуры морального суждения. Таким образом, закономерность морального суждения здесь вовсе не зависит от частоты определенной содержательной реакции на моральную проблему. А определение частоты определенных моральных комментариев не может вести к доказательству социальной закономерности моральных суждений. Для этого необходимы иные подходы. Что касается биографического исследования, то здесь социальная типика познается в образе конституирующих ее моментов, которые социолог отделяет от ситуативных «остаточных факторов». Улавливание типики индивидуального случая еще ничего не говорит о частоте его появления, т. е. о его репрезентативности. Но «историческая редкость не является контраргументом, историческая регулярность не является доказательством закономерности, поскольку понятие закономерности строго отделимо от регулярности, а понятие неукоснительности закона – от понятия исторической константности» [Levin, 1930, р. 450]. Таким образом, типика в биографическом исследовании и репрезентативность далеко не одно и то же. Основная же проблема, которой озабочены исследователи, использующие биографический метод, заключается в том, каким образом из конкретной биографической истории вылущить эти «конституирующие социальную типику моменты», или, по словами Ф. Шютце, «когнитивные фигуры». Не менее увлекательна для исследователей и проблема того, при каких условиях индивид «примеряет», перенимает типичную жизненную конструкцию, внося в нее индивидуальное своеобразие, каким образом вообще складывается тот или иной социальный тип…