Макс Шелер - Проблемы социологии знания Страница 3

Таким образом, в духовно-культурной сфере существует потенциальная «свобода» и автономия происходящего в отношении так-бытия, смысла и ценности, всегда приостанавливаемая (suspendierbar) в своем реальном выражении собственной каузальностью «базиса»; ее можно было бы назвать «libertе1modifiable» «suspensible».

В сфере реальных факторов существует, наоборот, лишь та «fatalite modifiable», о которой метко и правильно говорил О. Конт.

В первом случае реальные отношения действуют высвобождающе на то, что́ из духовных потенций становится действительным.

Во втором случае дух действует приостанавливающе в смысле временной задержки на то, что́ соответствует судьбоносному характеру исторических тенденций.

2. Второе свойство искомого закона каузальных факторов – это то, что он охватывает и связывает воедино три вида динамических и статических отношений:

А) отношения идеальных факторов между собой: а) статически, б) динамически, в) так, что имеющиеся всякий раз «состояния», «статика» оказываются следствием, относительным моментальным образом динамики, т. е. напластованием более молодых и более старых силовых влияний каждая конкретная культура имеет слоистую структуру; Б) отношения между отдельными видами реальных факторов между собой – опять-таки в этих трех аспектах; С) отношения трех главных групп реальных факторов к отдельным идеальным факторам – естественно, в рамках только что определенной и описанной всеобщей закономерности идеальных и реальных факторов вообще.

Во все времена и повсюду, где мы имеем дело с человеческим обществом, мы встречаем нечто вроде «объективного духа»[10], т. е. воплощенный в какой-либо материи или воспроизводимых психофизических деятельностях смысл, например, орудия труда, произведения искусства, язык, шрифт (письменность), институты, нравы, обычаи, ритуалы (обряды), церемонии, и его субъективно точный аналог – изменчивую структуру «духа» группы, духа, обладающего по отношению к отдельному существу значимостью и силой, которые являются более или менее обязывающими или переживаются как «связывающие». Существует ли порядок, по которому эти объективные смыслы культуры, с одной стороны, и те комплексы духовных актов, в которых они конституируются, сохраняются и изменяются, с другой, – закономерно обосновывают друг друга? Как соотносятся между собой генетически, например, миф и религия, миф и метафизика, миф и наука, сказание, соответственно, легенда и история; религия и искусство; искусство и философия; мистика и религия; философия и наука; царство значимых ценностей – с теоретически «предполагаемым» наличным бытием и так-бытием мира? Одновременные смысловые отношения и отношения становления (мотивации) между этими объективными смысловыми системами чрезвычайно многообразны, и каждое такое отношение требует особого пространного исследования. Есть мнение, что все это везде находится как бы в зависимости «друг от друга» и, так сказать, во взаимной мотивации, однако закономерного порядка в обосновании этих вещей не существует. Мы противоположного мнения, хотя и не можем здесь доказать его in extenso.

Идеальные факторы связывают эссенциальные, а не только случайно-экзистенциальные зависимости друг от друга в бытии и становлении – как бы трудно ни было их выявить. Такие зависимости существуют, например, между религией, метафизикой, позитивной наукой, между философией и позитивной наукой, между техникой и позитивной наукой, между религией и искусством и т. д. Они в точности соответствуют порядку происхождения и построения («фундирования») актов, данных вместе с сущностью человеческого духа: например, познавание ценностей и бытия, ценностная оценка, соответственно, ценностное предпочтение, с одной стороны, воля и действие, с другой стороны; восприятие, соответственно, представление предметов и взволнованность, вызванная инстинктивными импульсами определенного направления влечений (как условия этих перцепций); практический волевой и двигательный импульс и лишенный цели выразительный импульс; мышление и речь – все они выстраиваются друг по отношению к другу не «то так – то иначе», а по строгим законам их сущности[11]. Поэтому все фактические зависимости объективных содержаний культуры, которые мы эмпирически обнаруживаем, коренятся в конечном счете в общем учении о сущности человеческого духа. Тот, кто в данном случае говорит о каком угодно «взаимодействии», ошибается.

Но в чрезвычайно широких и формальных рамках этих общих законов духовных актов существуют изменчивые, возникающие и преходящие, особенные структуры и особенные функциональные организации групповых духов, выявление которых в каждом конкретном случае означает высшую цель начинающегося как описательное познания индивидуальной исторической групповой культуры со всех ее сторон и во всех видах имеющихся в ней ценностей и благ. Если отвлечься от тех общих сущностных законов духа, которые как раз потому и не законы «одного» данного в действительности духа, «одной» данной в действительности группы или «одного» отдельного существа, то дух изначально существует только в конкретном множестве бесконечно многообразных групп и культур. Таким образом, бесполезно, да и вредно говорить о каком-то фактическом «единстве человеческой натуры» как предпосылке истории и социологии. Общая структурная и стилистическая закономерность лишь пронизывает живые элементы культуры отдельной группы, пронизывает религию и искусство, науку и право конкретной культуры. Разработать ее применительно к каждой группе в главных фазах ее развития – одна из самых высоких целей, которую могла бы поставить перед собой история духа[12]. Мы, таким образом, безусловно отрицаем как предпосылку социологии фактически и изначально данный всем людям, определенный «врожденный» функциональный аппарат разума – этот идол эпохи Просвещения и Канта, – а также учение о монофилетическом происхождении человека, в большинстве случаев тесно с ним связанное. Духовное единство (как и кровное родство всех рас) является, может быть, целью всей истории (как она фактически является и историей нивелирования различий по крови) но оно наверняка не является исходным пунктом исторически происходящего и предпосылкой социологии[13]. Плюрализм групп и форм культуры вот, скорее, отправной пункт всякой социологии. Мы можем "понять" становление структур духа, всякий раз принимаемых за относительно "первоначальные", разве только в принципе, но не in concreto; это означает, что мы способны понять, как духовные структуры, передаваемые через традицию, могут и должны вообще возникать из некоего аморфного духа, если они возникают; а именно посредством постепенной "функционализации" истинных постижений идей и их взаимосвязи (в "случайно" действительном) "функционализации", которая сначала вершится пионерами, а затем "совершается и воспроизводится" массами, но не через внешнее "подражание", подобно движениям и действиям. А потому аппараты духа и разума каждого большого культурного круга и каждого большого культурного периода, невзирая на их великое множество и разнообразие, вполне могут быть частичными и неадекватными в отношении их истинности и бытийной значимости (хотя, конечно, они не обязательно должны быть таковыми). Ибо все они рождаются из постижения одного онтического царства идей и рангового порядка ценностей, который вплетён в эту "случайную" действительность мира. Таким образом, несмотря на то, что мы допускаем множество организаций разума, нам удаётся избежать философского релятивизма, аналогичного тому, в который впадает, к примеру, Шпенглер. Но этого релятивизма нам удаётся избежать не за счёт того, что мы, подобно дешёвым абсолютистским философиям ценностей нашего времени, отрицаем или ограничиваем сам по себе ясно познаваемый факт относительности организаций разума, а потом впадаем в такой же дешёвый "европеизм" или ещё в какую-нибудь точку зрения, которая, ориентируясь только на масштаб одной культуры, полагает эту "точку зрения" значимой для всего человечества и всей истории; также не за счёт того, что мы, как того весьма странно желает, например, Э.Трёльч[14], как раз и "утверждаем" эту нашу европейскую точку зрения, несмотря на познание её относительности, просто как "постулат", т. е. "sic volo, sic jubeo"[15]. Но мы избегаем его подобно тому, как это сделала теория Эйнштейна в своей области, словно бы вознося царство абсолютных идей и ценностей, соответствующее сущностной идее человека, намного выше всех систем ценностей, фактически существовавших до сих пор в истории, – рассматривая, например, все иерархии благ, целей, норм человеческого общества в этике, религии, праве, искусстве как всего лишь относительные, исторически и социологически обусловленные всякий раз теми или иными точками зрения, – ничего не оставляя, кроме идеи вечного объективного Логоса, проникнуть в глубочайшие тайны которого в форме сущностно-необходимой для этого истории духа суждено не одной нации, не одному культурному кругу, не одной или всем прошлым культурным эпохам, но только всем вместе, включая будущих субъектов культуры, каждый из которых внутри сложившейся в данный момент солидарной пространственно-временно́й кооперации незаменим, так как индивидуален и уникален[16].