Вардан Торосян - Эволюция стиля мышления в исследованиях Вселенной. От древнейших времен до конца ХХ века Страница 3

По мнению С. Р. Микулинского и Л. А. Марковой, главным достоинством проводимого Т. Куном подхода является то, что в центре его концепции развития науки находится понятие научного сообщества, выступающего в куновском контексте как логический субъект научной деятельности в различные ее периоды. Ученый, согласно Т. Куну, может быть понят как ученый только в связи с его принадлежностью к научному сообществу, члены которого придерживаются определенной «парадигмы» (способ действования, модель, образец постановки и решения исследовательских задач); парадигма, в свою очередь, формируется в значительной мере научной картиной мира, общим стилем мышления соответствующей эпохи и целым рядом других факторов (многие из которых, на первый взгляд, находятся заведомо вне науки) – в итоге даже при сосуществовании и конкуренции в одну и ту же эпоху различных парадигм все они являются детищем своей эпохи, так или иначе преломившейся в сознании и деятельности соответствующего ученого или научгого сообщества. В то же время, скажем, возникновение и конкуренция различных научных теорий на основе одних и тех же фактических данных значительно лучше могут быть поняты Q связи с формированием и конкуренцией различных парадигм, что заставляет обратить особое внимание на целый комплекс факторов, явно или неявно определяющих «сдвиг парадигмы».

Таким образом, «в противоположность интерналистскому, или имманентному направлению в историографии науки, для которого история науки – это лишь история идей, Т. Кун через понятие научного сообщества вводит в свою концепцию человека»6, субъект познания.. Но, как можно видеть, и этот принципиально важный подход не нов. Подобные требования к рассмотрению познания отчетливо прослеживаются у К. Маркса, начиная уже с гениальных «Тезисов о Фейербахе», такой подход характерен для К. Маркса в исследовании любых явлений, в частности, в политэкономии, где суть подхода, как это тонко подмечено В. И. Лениным, в том, что К. Маркс начинает с «отношений между людьми», а не между вещами, лишь на основе этого получая возможность исследовать «отношения вещей»7. Соответственно, и в анализе научного познания оказывается невозможным обойтись без учета «производственных отношений» в процессе выработки знания.

Вместе с тем резонанс, вызванный работой Т. Куна, лишь отчасти может быть объяснен слабым знакомством с трудами К. Маркса западных философов или ученых-естественников (тем более, что даже последнее предположение не так уж и соответствует дйствительности). Наконец, чем тогда объяснить тот живой интерес, который вызвала работа Т. Куна в нашей стране? Мы целиком согласны с С. Р. Микулинский и Л. А. Марковой, которые объясняют международный интерес к концепции Т. Куна прежде всего своевременностью ее появления. «Естественноисторическим» образом она родилась в тот момент, когда этого потребовало само развитие науки, впитав в себя при этом ряд ключевых идей, которые не могли быть в должной степени оценены и ассимилированы научным сообществом до этого. Дело в том, что значение, которое приобрела наука в жизни современного общества, тот интерес, который неизбежно возникает ко всему, что связано с развитием науки, необходимость задумываться не только над научными результатами, но и – для понимания их, их более успешной выработки, над особенностями развития науки в самых различных ее отраслях – эта ситуация не имеет аналогов даже в не столь далеком прошлом. Уместно обратить внимание в этой связи, что даже революция в физике на рубеже XIX – XX вв., радикально изменившая представления не только о мире, но и о его познании, потребовала серьезного анализа скорее чисто гносеологических проблем научного знания, но не рассмотрения науки как деятельности, как социального предприятия. Характерно, между прочим, что многие идеи, положенные в основу «Структуры научных революций», развивались тем же Т. Куном в его более ранней работе «Коперниканская революция»8, но не привлекли тогда особого внимания. Этот частный штрих не заставил бы на нем останавливаться, если бы сам по себе так не вписывался в общую концепцию самого Т. Куна и в развиваемые в настоящей работе взгляды.

Одно из важных наблюдений Т. Куна касается того, что нередко многие глубокие и плодотворные идеи не бывают по достоинству оценены научным сообществом по ряду причин, включая и «чисто психологические». Так бывает в тех случаях, когда положение дел в науке таково, что оно еще не поставило соответствующие проблемы (или соответствующий подход к ним) на достаточно важное место в повестке дня, не сделало их, скажем так, «естественными» для научного сообщества, парадигма которого лежит в иной плоскости. Чем же в таком случае определяется стихийная, как подчеркивает Т. Кун, выработка парадигмы и, что не менее важно, ее изменение, в результате которого, как образно пишет Т. Кун, с глаз ученых как бы спадают шоры и они видят мир в совершенно ином свете, и тогда для научного сообщества происходит «переключение гештальта»?

Концепция Т. Куна, равно как и дискуссии вокруг нее, достаточно известны во всем мире, в том числе и в СССР, и не имеет смысла увлекаться пересказом ее положений. Наиболее ценным и перспективным в общем подходе Т. Куна является то, что ход развития науки, включая и самые подчас неожиданные зигзаги в нем, связывается с максимально широким социокультурным влиянием.

В последнее время в целом ряде серьезных, фундаментальных исследований в нашей стране и за рубежом9, на обширном историческом материале показывается, что при рассмотрении науки как социального явления, а не просто как совокупности или последовательности идей, для понимания происхождения тех или иных представлений, даже при строгом следовании за внутренней логикой развития науки, следует учитывать, что последняя может проявлять, реализовывать себя в самых разнообразных формах, в зависимости от исключительно обширного социокультурного фона (включающего экономические и политические факторы, разнообразные формы общественного сознания – философию, искусство, религию (в соответствующие периоды) и т. д.), к которому привязано развитие науки и из которого она черпает свои мировоззренческие, ценностные, эстетические идеалы, нормы и представления10. В этом плане, как особо оговаривают ряд авторов (Т. Кун, М. Поланьи, Л. А. Микешина, В. С. Стёпин), нельзя сбрасывать со счетов даже влияние так называемого «здравого смысла», приписывая ему при этом не только традиционно тормозящий характер, поскольку в нем, наряду с издержками обыденной психологии, сконцентрирован критический опыт многих поколений.

Вновь подчеркнем, что основные принципы излагаемого здесь подхода, рассмотрения и обоснования социокультурной детерминации науки – как знания и как деятельности – были выдвинуты еще К. Марксом. Известно, что Марксов анализ науки как социального феномена развивался шаг за шагом, в ходе проводимого им всестороннего исследования различных форм общественного сознания в их связи со способом производства, развиваясь от «Тезисов о Фейербахе» через «Немецкую идеологию» и «Нищету философии» и достигнув логического завершения в «Критике политической экономии» и «Капитале». В своем анализе развития общества и различных форм общественного сознания К. Маркс, как известно, ключом к пониманию любых форм деятельности общества делает «отношения, составляющие экономическую структуру общества». Как показывает К. Маркс, они являются определяющими для развития и производства, и науки. К. Маркс прослеживает, какой огромный толчок дало развитие капиталистического производства росту и разработке научных знаний о природе и как это, в свою очередь, дает новый мощный импульс развитию производства. В XVII и XVIII вв. экономические интересы буржуазии обусловили ее возрастающее внимание к техническим проблемам, которые стимулировали все более усиливающийся практический подход к вопросам натурфилософии, приобретший форму социального заказа науке. С течением времени «новая натурфилософия» начала создавать и практически эффективные научные знания, используемые в экономике. По мере же того, как научные знания совершенствовали производство, росли и ресурсы, направляемые государством м частными лицами на поддержку научных исследований, впервые в сферу деятельности государства вошла организация науки, «политика науки».

Эти исследования К. Маркса ныне общеизвестны, получив в XX в. широчайшее всемирное признание. В то же время (и это известно уже в значительно меньшей степени, по «естественноисторически» сложившимся причинам) К. Маркс вовсе не ограничивал социальное влияние на развитие науки чисто экономическими факторами. В действительности Марксов подход к анализу науки, не оцененный тогда в полной мере, состоит в рассмотрении ее в качестве социального продукта в весьма широком смысле: значение науки, характер ее использования, общее направление и конкретные пути ее развития могут быть поняты, по К. Марксу, только во взаимосвязи со всем социальным контекстом, включающим как материальные, так и духовные факторы. В частности, исключительно новой и ценной была мысль К. Маркса о том, что даже «производственная» детерминация научного знания не исчерпывается стимулирующим воздействием экономических и иных потребностей, интересов тех или иных социальных групп, но распространяется и на характер образов и представлений, «естественных» для науки того или иного периода, на руководящие идеи и принципы научного исследования. Классическим можно назвать проведенный К. Марксом и Ф. Энгельсом анализ механистического естествознания, в котором механикой детерминированы не только метод, ведущие принципы исследования, но и основные представления о мире, суммированные в картине Вселенной как гигантского механизма. Одновременно с этим К. Маркс и Ф. Энгельс выявляют и ограниченность тех или иных научных представлений, особенностями, характерными для господствующего в соответствующую эпоху способа производства. Так, чрезвычайно интересно и методологически ценно и для современных исследований вскрытие К. Марксом социокультурных корней характерной для метафизико-материалистической теории познания: объективистской установки на рассмотрение исследуемых явлений совершенно вне связи с субъектом. Эту естественную и очевидную, с точки зрения научного мышления той эпохи, установку К. Маркс считает в значительной степени порождением особого «жизненного мира» капиталистической общественно-экономической формации с обусловленными ее способом производства особеностями духовного освоения мира. К. Маркс полагает одним из важных каналов порождения указанной установки видимое отделение производителей от средств производства и производимой продукции, в результате которого производственные отношения принимают вещный характер, внешне независимый от их контроля и сознательной индивидуальной деятельности. Как показывает К. Маркс, этот подход столь же ошибочно распространяется и на производство научного знания, в котором «готовые результаты» познания рассматриваются вне связи с самими производителями знания11. Можно заметить, что принятию такой установки вполне способствовали особенности науки того периода, когда успехи математического естествознания, казалось бы, неуклонно приближали к идеалу абсолютного, окончательного знания. Не менее интересное марксово рассуждение подобного же рода касается происхождения другой, столь же характерной для механистического, метафизического материализма, идеи: «Декарт, с его определением животных как простых машин, смотрит на дело глазами человека мануфактурного периода, в отличие от средних веков, когда животное представлялось помощником человека»12.