Вардан Торосян - Эволюция стиля мышления в исследованиях Вселенной. От древнейших времен до конца ХХ века Страница 7

Таким образом, продолжая рассматривать историю науки как историю развития и смены научных представлений,, теорий, идей, мы не можем выделить их в «чистом виде», отделяя развитие научных идей от тех норм и идеалов, которые направляли их формирование и последовательную смену. Научное познание предстает не просто как смена научных представлений, но «скорее как интеллектуальное предприятие, рациональность которого лежит в процедурах, управляющих его развитием»29. Поясним последнюю мысль.

Конечно, наука по праву считается наиболее рациональной из всех форм отражения действительности – это относится не только к научным представлениям, но и к самой деятельности по их выработке. Вместе с тем для любой стадии развития науки, для деятельности любых научных сообществ характерны те или иные стандарты рациональности, нормы и предписания, направленные на обеспечение максимальной эффективности деятельности, ведущей к получению научного знания. В таком случае рациональным для члена научного сообщества является, во всяком случае, следование принятым этим сообществом стандартам и нормам, в том числе стандартам рациональности. Однако сами эти нормы и стандарты, в том числе стандарты рациональности, оказываются исторически изменчивыми, что вынуждает, прослеживая такие изменения, искать рациональные основания этой изменчивости.

С позиций подхода, исходящего из принципов метафизического материализма, задачи науки неизменны, сфокусировавшись в одной общей основной и непреложной цели – поиске истины об объективном материальном мире и, благодаря ее нахождению, служению науки человечеству. Но мы не можем не видеть, сколь различным образом преломляются в различные периоды развития науки представления и о служении науки обществу, и о научной истине, и о путях ее достижения. Анализ истории науки (в том числе и современной) приводит философию науки к выводу, выраженному в несколько полемической форме С. Тулмином: «В развитии науки фундаментальный теоретический вопрос перестал быть: какие концептуальные инновации лучше решат наши важнейшие проблемы и наилучшим образом помогут нам в продвижении к согласованной интеллектуальной цели в данной области? – и сменяется вопросом: какие общие интеллектуальные цели нам следовало бы поставить на данном этапе? какие объяснительные задачи уместно поставить в данной области?»30.

Изменчивость целей, норм и идеалов научного познания можно рассматривать по-разному. Некоторые философы пытаются ее объяснить с позиций иррационализма, исходя из того, что в различные исторические периоды науки даже одна и та же цель или установка понимались по-разному, так что исторически изменчивым оказывается даже само понятие рациональности, а не только его стандарты. На наш взгляд, однако, рассмотренный феномен является как раз еще одним важным свидетельством естественноисторического характера развития науки. Конечно, объективные истины, которые ищет наука, не зависят от суждений научного сообщества, от симпатий и антипатий, вкусов, психологии ученого; тем не менее содержание понятий объективности, достоверности, рациональности, представления о сущности научного объяснения, о статусе науки, о возможностях и целях научного поиска (особенно конкретных, ближайших) могут быть и неизбежно бывают исторически изменчивыми. Такие изменения детерминированы как конкретным, фактическим ходом дел в самой науке, так и целым комплексом культурно-исторических, экономических, политических факторов.

При рассмотрении изменчивости целей, идеалов, норм и предписаний науки в широкой исторической ретро- и перспективе, во взаимодействии науки с социокультурной средой такая изменчивость не более иррациональна, чем изменения, происходящие в социокультурной среде. Даже самые нелепые и ненаучные, порой кажущиеся необъяснимыми, с современной точки зрения, нормы и предписания к маучному знанию, научной деятельности социокультурно детерминированы31. Это относится-как к самым архаичным формам научного знания и научной деятельности, так и к современной науке. Кстати, именно поэтому для члена научного сообщества гораздо рациональнее следовать пусть самым нерациональным, с нашей точки зрения, нормам и установкам, чем не следовать им. Ведь эти нормы и предписания являются порождением всего уклада жизни, не просто научной, но и всей производственной деятельности, всей культуры соответствующей исторической эпохи, и отход от них должен иметь еще более убедительные основания – как в самой науке, так и в социокультурных изменениях, сопровождающих ее развитие, неизбежно накладывающих на него существенный отпечаток.

При исследовании науки с таких позиций значительный интерес представляет одна из центральных идей известного американского специалиста по философии науки С. Тулмина. Согласно точке зрения С. Тулмина, развитие науки – как самих научных идей, представлений, теорий, так и концептуальных установок, норм и идеалов научного знания – происходит как процесс «избирательного закрепления» тех или иных из них, аналогично дарвиновскому отбору в живой природе. Как нам кажется, эту точку зрения можно распространить и на естественноисторически складывающиеся нормы и установки научной деятельности, в значительной степени определяющие характер отношений внутри научных сообществ и между ними. Можно убедиться, что вырабатываются, а из них в наибольшей степени сохраняются, утверждаются, реализуются те нормы и, соответственно, те формы научной деятельности, которые в наибольшей степени соответствуют принятым задачам науки, образования и т. д. (примеры – «Республика ученых», невидимые колледжи XVII в., философские школы античности, современные научно-исследовательские институты).

Надо заметить, что среди приверженцев развиваемой С. Тулмином (а еще раньше К. Поппером) концепции «дарвиновского отбора» научных идей немало исследователей, которые, принимая своеобразный естественный отбор, сохранение в науке победивших, т. е. принятых научным сообществом идей и теорий, и сдачу позиций и даже последующее отживание терпящих поражение представлений, приписывают этому процессу иррациональный характер. Решающее значение приписывается самым разнообразным, порой нелепым случайностям, связанным подчас не только с научными факторами. Сторонники такой позиции, например, известный американский исследователь в области истории и философии науки П. Фейерабенд, в первую очередь ссылаются на то, что в истории пауки нередки случаи, когда предпочтение научного сообщества, порой даже на длительное время, отдается ошибочным представлениям или даже целым концепциям (геоцентрическая система, «музыкальная гармония мира»,, алхимические «симпатии», теплород, флогистон, эфир и т.. д.)32.

Действительно, давно известно, что в науке далеко не всегда преимущество получают сразу более адекватные реальности представления, что в научном знании часто бывают тесным и весьма причудливым образом сплетены элементы и истины, и заблуждения: нередко их сложно выделить и дифференцировать даже ретроспективно, более того, порой характер их выражения и функционирования в системе научного знания оказывается взаимообусловленным и взаимополагающим (причем так бывало не только в науке прошлого, скажем, в алхимии, но и в современной науке). Даже если бы такие случаи были единичны, исключительны, все равно бы они потребовали объяснения, между тем, описанный феномен весьма характерен для развития науки. Для понимания и объяснения этого явления необходимо принять во внимание, что было бы упрощением успехи тех или иных идей в «естественном отборе» однозначно связывать только с их истинностью, к тому же расцениваемой ретроспективно, с позиций современных научных представлений, точно так же как неуспех, неприятие научным сообществом однозначно относить на счет неадекватности отвергнутых, неоцененных, наконец, незамеченных представлений. История науки показывает, что в естественном отборе научных представлений, а также норм и идеалов научного исследования, происходящем в социокультурной среде, дело обстоит даже сложнее, чем в дарвиновском отборе видов и родовых признаков в природной среде.

Анализ истории науки приводит к выводу, что при всех обстоятельствах одним из важнейших условий принятия (или непринятия) тех или иных представлений – идей, теорий, картины мира, создаваемой в тон или иной науке, шаг за шагом, из этих представлений, а также норм и идеалов, направляющих развитие науки, является их «вписанность» в общий социокультурный фон соответствующей эпохи, согласованность с общим стилем мышления эпохи, общенаучной картиной мира, являющейся не просто совокупностью научных сведений, но важным репрезентатором, срезом всей культуры данной эпохи, в котором эти сведения преломляются. Безусловно, в конечном счете решающим фактором в выборе научного сообщества является истинность выдвигаемых представлений, теорий и т. д., (в таком случае признание получают не только идеи, но и путь, который вел к ним, характерные для их выработки черты стиля мышления и т. д.). В то же время критерии истинности далеко не всегда достаточно очевидны и однозначны. Чаще всего приходится опираться на такие критерии, как способность новых идей, гипотез, теорий, объяснять большее количество явлений, чем конкурирующие концепции, большая предсказательная сила и т. д. Нередко такие факторы, как экстенсивный объем, предсказательная сила, внутреннее совершенство теории не сочетаются однозначным образом, а выработка новых представлений вовсе не всегда вынуждается неспособностью старой теории объяснить те или иные новые факты33(сошлемся лишь на один пример – создание системы Н. Коперника). С другой стороны, было бы неверным относить негласное требование вписанности научных представлений в принятую картину мира, соответствия стилю мышления эгохи лишь к издержкам обыденного сознания, консервативности человеческой психологии, присущей даже самым выдающимся ученым. Примем во внимание, что идеи, понятия и конструкты, которые, при их неадекватности реальности оказывались достаточно жизнеспособными на протяжении длительного периода развития естествознания (например, теплород, эфир), не просто удачно вписывались в принятую тогда картину мира, соответствуя при этом идеалам и нормам научного исследования, но и объективно сыграли важную эвристическую роль, для реализации которой максимально благоприятные условия создавали именно такие ( в данном случае механистические) нормы и принципы, картина мира ( в рамках которой, кстати, и изжили себя эти и другие подобные им теоретические конструкты, что и вынуждало к новому подходу). В том-то и дело, что па любой стадии развития науки научная картина мира, идеалы и нормы исследования соответствущего периода открывают эвристические возможности, оптимальные именно для согласующихся с ними представлений. Само же наличие эвристических потенций картины мира, принятых научным сообществом принципов описания и объяснения, организации знания на любой стадии развития науки является следствием того, что они непременно отражают объективные черты системной организации мира – в той степени, в какой последние исследованы наукой соответствующего периода. Научная картина мира, идеалы и нормы научного исследования так или иначе вбирают в себя как результаты, достигнутые в наличной системе знания, так и весь опыт деятельности, обеспечившей их получение. Не в последнюю очередь этим объясняется, почему столь редки не только принятие, но и вообще появление радикально новых («не вписывающихся») научных представлений, равно как и новых норм и установок. Тем более редки так называемые научные революции, которые ряд исследователей правомерно связывает не только с самими научными представлениями, но и с принципиальными изменениями в способах производства знаний34. В ходе развития науки «революционные» и «эволюционные» («нормальные», в терминологии Т. Куна) периоды часто даже не просто чередуются, а сочетаются, и порой развитие научных представлений в той или иной области происходит как серил «микрореволюций», как своеобразная перманентная революция35.