Коллектив авторов - Социология регионального и городского развития. Сборник статей Страница 8

Итак, перемещение населения в пространстве возможностей есть самоорганизующийся процесс общественного поведения индивидов, направляемый системой предпочтений, а их целенаправленная самоорганизующаяся деятельность определяется как размерами трудового дохода, так и другими факторами жизнедеятельности. Как все самоорганизующиеся процессы, участники которых оптимизируют свою деятельность в соответствии с собственными (имманентными) интересами, пространственная самоорганизация населения поддается регулированию извне лишь косвенным образом. Объектом управляющих воздействий выступает не сама пространственная самоорганизация, а совокупность факторов жизнедеятельности в местах выхода и входа переселяющихся индивидов. Изменяя их, можно ориентировать формирование предпочтений участников этого процесса в соответствии с целями управления.

1. Асланикашвили А. Ф. Метакартография. Основные проблемы. Тбилиси, 1974.

2. Гарнер Б. Дж. Модели географии городов и размещения населенных пунктов // Модели в географии. М., 1971.

3. Заблоцкий П. А. Оценка социальных условий расселения и логико-математическое моделирование развития городов // Социальные условия развития городов (социальные проблемы расселения). М., 1975.

4. Лазарсфельд П. Ф. Латентно-структурный анализ и теория тестов // Математические методы в социальных науках. М., 1973. С. 42–53.

5. Населення України, 2002 рік / Державний Комітет статистики України. К., 2003.

6. Осипов Г. В., Андреев Э. П. Методы измерения в социологии. М., 1977.

7. Панина Н. В. Технология социологического исследования: курс лекций. К., 1998.

8. Прибыткова И. М. Об использовании корреляционно-регрессионного анализа в перспективном планировании территориальной подвижности населения // Организация и планирование отраслей народного хозяйства. 1986. Вып. 83. С. 103–104.

9. Прибыткова И. М. Миграции и демографическое развитие Украины // Миграции и развитие. Серия «Международная миграция населения: Россия и современный мир». 2007. Вып. 20. С. 172–182.

10. Stewart J. Q. Demographic Gravitation: Evidence and Application // Sociometry. May 1948. № 11; Potential of Population and Its Relationship to Marketing, «Theory in Marketing», Illinois, 1950.

11. Stouffer S. F. Intervening Opportunities: A Theory Relating Mobility and Distance // The American Sociological Review. N. G., 1940. Vol. 5, № 6.

12. Ulman E. L. The Role of Transportation and the Basis for Interaction in Man’s Role in Changing the Face of the Earth. Chicago, 1956. C. 868–869.

Методология социологического анализа территориального поведения коллективного субъекта: новые подходы

А. Ю. Завалишин

Коллективный субъект (от диады до социально-территориальной (поселенческой, региональной) общности) в последние два десятилетия все больше привлекает внимание исследователей. Это связано как с регионализмом, каузально объективированным глобализацией, так и с усилением значения гражданского общества и роли массовых (коллективных) движений в мировом политическом и социокультурном процессах [1; 2; 16; 41; 51 и др.]. Всплеск интереса к данной проблематике в США и странах Западной Европы произошел после известных событий 11 сентября 2001 г., что побудило ряд авторов заговорить не только о коллективных (прежде всего территориальных) общностях как социальных субъектах, но и, присущих им коллективном сознании, коллективных действиях, коллективном поведении [25; 47 и др.]. В ряде опубликованных ранее работ мы также высказывались по различным аспектам данной проблемы [5–7; 14 и др.].

На наш взгляд, релевантный анализ территориального поведения коллективного субъекта возможен на пересечении двух фундаментальных социологических парадигм – методологического холизма и методологического индивидуализма. Необходимость и обоснованность такого подхода связаны с тем, что поведение человека объективируется по меньшей мере на трех уровнях – индивидуальном, групповом (коллективном), социетальном (общественном). Территориальное поведение, будучи частным случаем социального, по своей природе тяготеет к групповым и социетальным формам, что закономерно предполагает его анализ сквозь призму методологического холизма. С другой стороны, оно не является внутренне гомогенным и может быть «разложено» на составляющие его системы действий отдельных индивидов, социологический анализ которых требует обращения к принципам методологического индивидуализма.

Данный, сравнительно новый подход приобретает легитимность во многом и благодаря тому, что на рубеже XX–XXI вв. наметился поворот мировой социологической мысли от методологии сугубого индивидуализма, доминировавшей в течение нескольких последних десятилетий XX в., к методологическому холизму, восходящему к парадигме социологизма Э. Дюркгейма. Такой переход отнюдь не случаен и вызван главным образом реакцией мирового сообщества на усиливающийся процесс глобализации, провоцирующей все возрастающее стремление людей к коллективной идентичности и коллективным действиям как условиям противостояния глобализму, к возрастающей социокультурной и политической гомогенности всего мирового сообщества.

Ниже мы обозначим методологические фреймы социологического анализа территориального поведения коллективного субъекта в проекции обеих этих перспектив.

В современной (прежде всего западной) социологии холистский подход к исследованию коллективных общностей применяется в рамках социологии региона (регионализма), рассматривающей их преимущественно с позиций политико-экономического детерминизма. Региональные исследования, западноевропейская и англо-американская традиция которых восходит к концу 1950-х – началу 1960-х гг., закономерно включают в себя изучение коллективных общностей, групповой идентичности, межгрупповых интеракций, регионального развития и межрегиональной интеграции, рассматриваемых в территориальной экспликации [20; 29; 45; 55 идр.]. Вместе с тем, до самого последнего времени коллективистская (холистская) компонента региональных исследований имела второстепенный характер. Основное внимание исследователи (не только в предметном поле социологии, но и политической экономии, политологии, социально-экономической географии) уделяли эволюции и взаимодействиям властных структур как сугубо регионального, так и государственного (national-state) и надгосударственного (ООН и др. международные организации) уровней; функционированию и динамике региональных институтов; процессам возникновения, эволюции и элиминации самих регионов, рассматриваемых главным образом как политико-экономические системы.

Существующие в настоящее время в западной (преимущественно экономической) социологии методологические перспективы, ориентированные на региональные исследования и имеющие холистский компонент, включают два основных направления: рационалистическое и рефлективистское. Первое представлено методологиями неореализма, либерального институционализма, синтезом теорий неоклассической и неолиберальной региональной экономической интеграции, второе – подходом мирового порядка, новым регионализмом, синтезом нового регионализма и нового реализма (см. подробнее [50]).

Представители рационалистического направления [22; 23; 31; 43; 46; 53 и др.] анализируют регионализм преимущественно как функцию от макросоциальных, макрополитических и макроэкономических переменных, динамика которых имеет объективную природу. Придавая определенное значение в коррекции их общей направленности влиятельным политическим силам (great powers, неореализм), действию политических и экономических институтов (либеральный институционализм), абстрактным «рыночным силам» (синтетический подход неоклассической и неолиберальной региональной экономической интеграции), они практически полностью элиминируют сознательную целеориентированную активность коллективных субъектов (региональных общностей и/или составляющих их сообществ).

В отличие от «рационалистов» сторонники рефлективистской парадигмы региональных исследований делают упор на осознанных коллективных действиях (поведении), коллективной рефлексии глобального и регионального процессов, активном и сознательном участии в них. Так, например, представители подхода мирового порядка [21; 30; 38 и др.] апеллируют к методу исторических структур Р. Кокса, определяемых им как конфигурации сил, состоящих из материальных возможностей, идей и институтов [27, р. 33]. Исторические структуры означают здесь постоянные социальные практики, порождаемые и изменяемые коллективной человеческой деятельностью. Вслед за Р. Коксом исследователи утверждают, что материальные возможности, идеи и институты взаимодействуют на трех взаимосвязанных уровнях: 1) социальных сил, порожденных в процессах производства; 2) различных форм государственных/общественных комплексов (но не государств); 3) типов мирового порядка [50, р. 27].