Иоганн Генрих Песталоцци - Книга для матерей. Избранное Страница 12

Вот первые черты нравственного саморазвития, которое порождается естественными отношениями между ребенком и его матерью. Но в них в полном объеме заключается главный материальный зародыш того настроения, которое свойственно человеческой привязанности к виновнику своего бытия; т. е. зародыш всякого чувства преданности Богу через посредство веры есть, в сущности, тот же зародыш, который породил привязанность младенца к его матери. И способ развития этих чувств в обоих случаях один и тот же.

В обоих случаях младенец слышит – верит и слушается, но он не знает в это время, ни чему он верит, ни что делает. Между тем первые причины его веры и его тогдашних поступков скоро начинают исчезать. Развивающаяся собственная сила заставляет теперь ребенка бросать руку матери, он начинает сам сознавать себя, и в его груди развивается спокойная мысль: я больше не нуждаюсь в матери. Эта последняя читает в его глазах развивающуюся мысль, она крепче прижимает к сердцу своего любимца и говорит ему голосом, который он еще никогда не слыхал: дитя! если во мне ты больше не нуждаешься, то нуждаешься в Боге; Бог возьмет тебя в свои руки, если я больше не в состоянии тебя защищать, Бог приготовит для тебя счастье и радость, если я не в состоянии больше приготовить тебе их, – тогда начинает в груди ребенка бушевать нечто невыразимое, в груди ребенка поднимается нечто святое, некая склонность к вере, которая возвышает его над самим собою; он чувствует радость при имени Бога, когда мать произносит его. Чувства любви, благодарности, доверия, которые развились в нем у ее груди, расширяются, и с этих пор обнимают Бога, как отца и мать. Способность послушания получает более широкое поприще – ребенок, начинающий теперь верить в Всевидящее Око Божие, как прежде верил взору матери, поступает справедливо ради Бога, как до сих пор поступал справедливо ради матери.

При этом первом опыте со стороны материнской чистоты и материнского сердца соединить при помощи склонности к вере в Бога первое ощущение собственной силы с только что развившимся чувством нравственности открываются основные черты, на которые обучение и воспитание непременно должны обратить внимание, если хотят наверно достигнуть нашего усовершенствования.

Подобно тому как первый зародыш любви, благодарности, доверия и послушания был простым следствием совпадения инстинктивных чувств матери и ребенка, так и теперь дальнейшее развитие этих зародившихся чувств заключается в высоком человеческом искусстве, но в искусстве, нити которого тотчас же упадут из твоих рук, если ты хоть на мгновенье упустишь из вида начальные пункты, от которых исходит их тонкая ткань; опасность от этой потери велика для твоего ребенка и рано наступает; он лепечет имя матери, он любит, он благодарит, он верит, он слушается. Он лепечет имя Божие, он любит, благодарит, верит, слушается. Но мотивы благодарности, любви, веры исчезают при первом же появлении – он больше не нуждается в матери; мир, окружающий его теперь, взывает к нему со всей ласкающей чувства прелестью своих новых явлений: теперь ты мой.

Ребенок слушает голос новых явлений, он должен слушать. Инстинкт младенца в нем погас, место этого инстинкта занимает инстинкт растущих сил, и зародыш нравственности, поскольку он исходит из чувств, свойственных младенцу, внезапно глохнет и должен заглохнуть, если в это мгновенье никто не свяжет первое биение высших чувств его нравственной природы, как жизненную нить, с золотым веретеном творения. Мать, мать! свет начинает теперь отделять ребенка от твоего сердца, и если в это мгновенье никто не свяжет ему чувства его благородной натуры с новым явлением, с материальным миром, то все кончено. Мать, мать! Твой ребенок оторван от твоего сердца; новый мир становится для него Богом. Материальные наслаждения становятся для него Богом. Собственная сила становится для него Богом.

Мать, мать! Он потерял тебя, Бога и самого себя, светильник любви погас в нем; в нем нет более Бога, зародыш самоуважения умер в нем; он идет навстречу гибельному стремлению к материальным наслаждениям.

Человечество! Человечество! Здесь, при переходе от исчезающих младенческих чувств к первому ощущению прелести мира, независимой от матери; здесь, когда почва, на которой вырастают благороднейшие чувства нашей природы, впервые начинает колебаться под ногами ребенка; когда мать перестает быть для своего ребенка тем, чем была прежде, и, наоборот, в нем развивается зародыш доверия к новому явлению, к миру, и увлечение этим новым явлением начинает уничтожать и поглощать доверие к матери, которая теперь для него не то, чем была прежде, а вместе с этим уничтожает веру в невидимого и неведомого Бога, подобно тому как грубая ткань жестких, сильно переплетающихся корней сорных трав уничтожает и поглощает более тонкую ткань корней более благородных растений. Человечество, человечество! В это время разделения чувств доверия к матери и к Богу и чувств доверия к новому явлению, к миру и ко всему, что в нем есть: тут, на распутье тебе следовало бы пустить в ход все свое искусство и всю свою силу, чтобы сохранить в ребенке в чистоте чувства благодарности, любви, доверия и послушания.

Бог в этих чувствах, и вся сила твоей нравственной жизни тесно связана с их сохранением.

Человечество! Твое искусство должно прилагать все старания, чтобы при бездействии физических причин, порождающих чувства у младенца, иметь под рукой новые средства к их оживлению, и прелесть нового явления, мира, не иначе представить своему подрастающему ребенку, как в связи с этим чувством.

Вот когда ты должен впервые не вверять его природе, а все делать для того, чтобы вырвать руководство им из ее слепых рук и предоставить влияние на него тем мероприятиям и силам, которые даны опытом тысячелетий. Мир, являющийся теперь пред глазами ребенка, не первое творение Бога, он есть мир, одинаково пагубный и для чистоты материальных наслаждений ребенка, и для духовных чувств, мир полный борьбы из-за эгоистических побуждений, полный противоречий, насилия, притязательности, обмана.

Не первое творение Бога, а этот мир привлекает твоего ребенка в ту пучину водоворота, в глубине которого живут ненависть и нравственная смерть. Не Божье творение, а насилие и собственную порчу представляет этот мир твоему ребенку.

Бедный ребенок! Твоя комната есть твой мир, но твой отец привязан к своей мастерской, у твоей матери сегодня – досада, завтра – гости, послезавтра – капризы; тебе скучно; ты спрашиваешь, твоя служанка не отвечает тебе; тебе хочется на улицу, ты не смеешь; теперь ты споришь с сестрой из-за игрушки – бедный ребенок! Что за злосчастная, бессердечная, губящая сердце вещь твой мир; но он для тебя нечто большее, когда ты прогуливаешься в раззолоченном экипаже под тенью деревьев; твоя руководительница обманывает твою мать, ты меньше страдаешь, но ты становишься хуже всех страдающих. Что ты приобрел? Твой мир еще более в тягость, чем всем страдающим.

Этот мир так убаюкан в порче, в этом следствии его неестественного искусства и неестественного насилия, что более не имеет понятия о средствах сохранить чистоту сердца в груди человека, и, напротив, совершенно оставляет без внимания человеческую невинность в самый опасный момент, как бессердечная мачеха своего пасынка, и эта беспечность в сотне случаев против одного имеет и должна иметь решающее значение в деле крушения главной цели человеческого усовершенствования, потому что новое явление, мир, ставится в это время пред глазами ребенка без всякого противовеса односторонним и односторонне-возбуждающим чувственным впечатлениям, получаемым от него, и, таким образом, его увещание, и благодаря своей односторонности, и своей живости, получает у ребенка решительный перевес над впечатлением, производимым опытом и чувствами, которые лежат в основе умственного и нравственного развития человеческого рода. Вследствие этого, с этих пор эгоизм и порча ребенка получают такое великое и сильное развитие; в то же время душевное настроение, на материальной основе которого утверждены главнейшие его способности к нравственности и просвещению, также погибает, сами по себе узкие ворота его нравственности, так сказать, загромождаются, и вся его физическая природа должна принять такое направление, которое отделяет путь разума от пути любви, развитие ума от склонности к вере в Бога, делает более или менее тонкий эгоизм единственным мотивом для применения его силы и вследствие этого направляет к его погибели последствия его развития.

Непонятно, как люди не знают этих общих источников своей порчи; непонятно, почему общей целью их искусства не является стремление уничтожать их и подчинить воспитание человеческого рода принципам, которые должны не разрушать дело Божие, развивающее уже у младенцев чувства любви, благодарности и доверия, а содействовать в этот опасный момент большему развитию самим Богом данных нам средств к соединению воедино нашего умственного и нравственного совершенствования; содействовать также согласованию обучения и воспитания, с одной стороны, с законами физического механизма, на основании которых наш ум переходит от неясных наблюдений к ясным понятиям, с другой – с внутренними чувствами, с помощью которых постепенное развитие возвышается до признания и уважения нравственного закона. Непонятно, как люди не возвысятся до того, чтобы открыть непрерывный ряд всех способов к развитию ума и чувства, главной целью которых должно быть следующее: преимущества, даваемые обучением и его механизмом, основывать на сохранении нравственного совершенства; путем сохранения душевной чистоты предохранять эгоизм разума от его односторонних пагубных заблуждений и вообще подчинять чувственные впечатления убеждению, вожделения – благорасположению и благорасположение – исправленной воле.