Марина Кравцова - Воспитание детей на примере святых царственных мучеников Страница 6

Мы уже говорили о том, что государь, безусловно, воспринимался супругой и детьми как глава семьи. Этому во многом способствовали его необыкновенная выдержка и сила воли – качества, о которых едва ли не слово в слово рассказывают все более или менее близко знавшие государя. «Тщательно скрываемая болезнь наследника объясняет многое в жизни императорской четы, – пишет баронесса Софи Буксгевден о трагедии царской семьи – наследственном заболевании царевича Алексея гемофилией. – Они всегда надеялись, что будет найдено какое-нибудь средство для лечения недуга. Это было тяжким испытанием – постоянное беспокойство за жизнь любимого ребенка, которое вдобавок они должны были скрывать и даже улыбаться. Умение владеть собой у государя помогало ему в этом. Сдержанность была второй его натурой. Многие спрашивали: отдавал ли он полностью себе отчет в трагичности некоторых событий? – настолько спокойно было его отношение, настолько скрытно было выражение его лица. На самом деле это была маска».

«В своих основных, главных, крепко им продуманных и выношенных убеждениях он не сомневался никогда, – писал флигель-адъютант А. Мордвинов. – Сомнения вызывали лишь подробности тех путей, которыми он стремился возможно лучше, без особых потрясений подойти к намеченной цели.

В глубине это была душа нежная и чувствительная, хотя он делал все, чтобы скрывать свои порывы и не давать им вырваться наружу. Наивность, жар, горячее убеждение других – все это в его глазах, вероятно, казалось “странным” знаком чрезмерной уверенности в себе, чего он так не любил.

Он был деликатен чрезвычайно, даже до утонченности, и умел, как никто, ценить искренность и, как никто, умел хранить в себе тайну, доверенную ему в порыве искреннего чувства другими, но своими, собственными тайнами ему было трудно делиться из чувства все той же утонченной деликатности, но не недоверия…»

Историк Ольденбург отмечал, что «у государя поверх железной руки была бархатная перчатка. Воля его была подобна не громовому удару. Она проявлялась не взрывами и бурными столкновениями».

Юлия Ден, подруга императрицы, писала: «Николая II упрекали за слабоволие, но люди были далеки от истины. Ее величество, которая была в курсе всего, что говорится о государе и о ней самой, очень переживала из-за ложных наветов на императора.

– Его обвиняют в слабоволии, – сказала она как-то с горечью. – Как же плохо люди знают своего царя! Он сильный, а не слабый. Уверяю вас, Лили, громадного напряжения воли стоит ему подавлять в себе вспышки гнева, присущие всем Романовым. Он преодолел непреодолимое: научился владеть собой, и за это его называют слабовольным. Люди забывают, что самый великий победитель – это тот, кто побеждает самого себя…

Ее величество клеймили за то, что она якобы оказывала вредное влияние на государя, и этому вредному влиянию приписывали все беды, выпавшие на долю России. Но ее влияние ничем не отличалось от влияния на своего мужа любой любящей женщины.

Главным для себя лицом ее величество считала государя императора. Только и было слышно от нее: “Так угодно Его Величеству”, “Так сказал Его Величество”, она была очень нежна с ним. Материнское чувство ее проявилось даже в любви к своему супругу. Государыня очень заботилась об императоре. Как супруги, они составляли одно целое. И стремились к простому человеческому счастью».

«Однажды С.Д. Сазонов (министр иностранных дел) высказал свое удивление по поводу спокойной реакции императора в отношении малопривлекательного в нравственном отношении человека, отсутствия всякого личного раздражения к нему. И вот что сказал ему император: “Эту струну личного раздражения мне удалось уже давно заставить в себе совершенно замолкнуть. Раздражительностью ничему не поможешь, да к тому же от меня резкое слово звучало бы обиднее, чем от кого-нибудь другого”» (из книги Олега Платонова «Император Николай II в секретной переписке»).

Таким выдержанным и волевым был Николай Александрович и в отношениях с семьей. Вспомним, как восхищалась подруга императрицы Анна Танеева тем, что царь не позволял себе ни одного раздражительного слова, ни единого угрюмого или сердитого взгляда. Строгость к детям государь применял-таки по мере необходимости, но одного его со властью сказанного слова, а иногда и сурового отеческого взгляда было достаточно, чтобы утихомирить не в меру расшалившихся детей. Они боялись отца самым лучшим и воистину святым видом страха – страхом любви.

Нравственность и мораль

Внутренняя сила, присущая императору, его право на власть сочетались в его натуре с редкой скромностью, добротой и отзывчивостью. Даже в книге Н.А. Соколова об убийстве царской семьи, повторяющей местами общераспространенные сплетни о царственных мучениках, ничего общего с действительностью не имеющие, мы найдем такую характеристику императора Николая II: «Государь император Николай Александрович получил воспитание, какое обыкновенно давала среда, в которой родился и жил он. Оно привило ему привычку, ставшую основным правилом поведения: быть всегда ровным, сдержанным, не проявляя своих чувств. Всегда он был ровен, спокоен. Никто из окружающих не видел его гнева. Он любил книгу и много читал по общественным наукам, по истории. Он был очень прост и скромен в своих личных привычках, потребностях.

Не только русская пресса времен революции, но и некоторые историки и ныне стараются внедрить в сознание масс, что царь при всех его недостатках отличался еще склонностью к спиртным напиткам. Это неправда. Вино никогда не было для него потребностью. Он выпивал за завтраком, за обедом обычно не более рюмки сливовицы. Не пил коньяка, не любил шампанского. Если ему приходилось пить по необходимости, он пил столько, сколько требовала обстановка…

Будучи весьма религиозным, царь был наделен сильным чувством любви к простому русскому народу. В заключении, если только позволяли обстоятельства, он шел к солдатам, сидел с ними, разговаривал, играл в шашки, проявляя чрезвычайную простоту. Он вел к ним и детей.

Самой типичной чертой его натуры, поглощавшей все другие, была доброта его сердца, его душевная мягкость, утонченнейшая деликатность. По своей природе он был совершенно неспособен причинить лично кому-нибудь зло. Этим своим свойством он оставлял почти у всех людей одно и то же впечатление – очарования.

Были два свидетеля, вынужденные всей своей ролью около царя давать отрицательное о нем толкование. Это Керенский и князь Львов. Первый видит в царе скрытность, недоверчивость к людям, презрение к ним, ограниченность интеллекта, не отрицая, однако, у него “какого-то чутья к жизни и к людям”. Князь Львов говорит о царе как о “лукавом византийце”.

И в то же время оба они: и Керенский, и князь Львов, характеризуя царя, употребляют одно и то же выражение. Керенский говорит о его “чарующих глазах”. Львов говорит об “очаровании”, которое он производил на людей. Эта черта его натуры приводила к тому, что люди в общении с ним забывали в нем императора». Последнее утверждение нельзя принимать однозначно. Преданная подруга государыни Анна Танеева пишет иное: «Несмотря на доброту государя, великие князья его побаивались. В одно из первых моих дежурств я обедала у их величеств; кроме меня, обедал дежурный флигель-адъютант, великий князь. После обеда великий князь стал жаловаться на какого-то генерала, что он в присутствии других сделал ему замечание. Государь побледнел, но молчал. От гневного вида государя у великого князя невольно тряслись руки, пока он перебирал какую-то книгу. После государь сказал мне: “Пусть он благодарит Бога, что ее величество и вы были в комнате, иначе бы я не сдержался!”»

Так что гневаться государь все-таки умел: он был живым человеком, чуткая душа которого возмущалась всякой фальшью и неправдой, которых не водилось в собственной его семье. Танеева отмечала, сравнивая его с царицей: «У государыни был вспыльчивый характер, но гнев ее так же быстро и проходил. Ненавидя ложь, она не выносила, когда даже горничная ей что-нибудь наврет; тогда она накричит, а потом высказывает сожаление: “Опять не могла удержаться!” Государя рассердить было труднее, но когда он сердился, то как бы переставал замечать человека и гнев его проходил гораздо медленнее». Но в другом месте Танеева пишет то, что полностью созвучно воспоминаниям других людей: «От природы он (государь. – М. К.) был добрейший человек… В нем не было ни честолюбия, ни тщеславия, а проявлялась огромная нравственная выдержка, которая могла казаться людям, не знающим его, равнодушием. С другой стороны, он был настолько скрытен, что многие считали его неискренним. Государь обладал тонким умом, не без хитрости, но в то же время он доверял всем. Удивительно, что к нему подходили люди, малодостойные его доверия. Как мало пользовался он властью и как легко было в самом начале остановить клевету на государыню! Государь же говорил: “Никто из благородных людей не может верить или обращать внимания на подобную пошлость”, не сознавая, что так мало было благородных людей».