Дилеммы XXI века - Лем Станислав Страница 11

А будущее? Оно скоро заставит людей распрощаться с «натуральным», так быстро устающим сердцем; быть может, придёт очередь подверженной стольким мучениям системы пищеварения. После этого первого вторжения механизмов и искусственных приспособлений – то есть более сильных, более выносливых, чем «натуральные», а также, и это самое важное, заменяемых! – придёт время сделать следующий шаг: осуществить ещё более смелое и более тонкое вторжение в глубь химизма, микроскопических процессов в наших телах. Очень многое в них ещё можно сделать, усовершенствовать! Но это будет означать уже «прощание с природой» – шокирующее современного человека, почти неприемлемое. Конечно, эта большая волна перемен, эта биологическая революция приведёт к достижению долголетия, какого сегодня мы себе даже представить не можем. Но и с ним беда, так как наш мозг наверняка не сможет служить телу веками: очень скоро, переполненный массой воспоминаний, он превратится в мозг старца, влачащего жалкое существование, лишённого динамизма и живости мышления, теряющего способность впитывать новые впечатления. Поэтому и мозг, эта «святая святых», должен будет в свою очередь стать объектом исследований и, быть может, переделок… Каких? Генетических? Но здесь снова следует уяснить себе, в насколько широком диапазоне можно было бы творчески, преобразующе и одновременно осторожно воздействовать на плод, развивающийся в искусственной среде, вне матки – и где установить границу вторжению техники и химии в глубь этого последнего элемента природы, которым является наше тело и который до сегодняшнего дня ещё устоял перед вторжением техники в наше окружение, в наш внешний мир?

Ответ на этот вопрос мы дать не можем. Только видим, что чем больше мы пытаемся мысленно удалиться от сегодняшнего дня, тем больше будущих достижений наполняют нас инстинктивным сопротивлением, протестом, беспокойством, нежеланием – хотя я говорю, всё время говорил только об операциях, об усовершенствованиях, должных служить жизни! Взглянув шире: будущее не может быть химически очищено от забот, боли и страхов современности, стать идеально удобным, роскошно скроенным костюмом для наших сегодняшних привычек, нужд и суждений. Ничего подобного – оно постепенно будет подвергать их ревизии, приводить к острым стычкам, конфликтам, будет принуждать к выбору, будет требовать расплаты за расширение физических границ жизни, будет – одним словом – отбрасывать, разрушать очень многое из того, что сегодня мы считаем бесценным, незаменимым, нерушимым. И будет в этом безжалостно, как сам прогресс, и, как он, – неотвратимо. Ибо однажды сделанное изобретение, открытие уже ничто не может уничтожить, разве только вместе со всем человеческим видом; идиллия некоего будущего «возвращения в природу» является фикцией, утопией – и именно поэтому путь, ведущий от современных открытий в гущу порой невероятных будущих последствий, не только трудно разглядеть. Ещё труднее современному человеку с ним согласиться.

До сих пор я умышленно говорил только о личностно-биологическом аспекте будущего, но кто знает, не будет ли иной, социологический аспект, ещё более радикальным относительно наших сегодняшних мечтаний и представлений. Провозглашать во времена планового хозяйства личную страусиную политику, сужая всё до размера судеб живущего поколения, постулировать в качестве идеальной цели тот же столь удобный и милый эгалитарный индивидуализм, который был (хотя бы в мыслях) уделом небольших элит общества на переломе XIX и XX веков, видеть в его массовом распространении решение основных проблем человеческого существования – это, использую не своё определение, что-то хуже, чем преступление: это ошибка. Это фикция, которой попросту нет места даже в современном мире, но сегодня ещё можно притворяться, что это не так. Бессмысленность такой позиции будущее докажет неоспоримыми фактами.

Первая крайняя проблема – демографическая политика, иначе говоря – вторжение государства, высшей власти в сферу жизни семьи, в глубь этой уважаемой элементарной ячейки человеческого бытия, показывает, стоит лишь коснуться её остриём статистики, математики, неизбежность в будущем именно таких операций, и причём всё более радикальных. Неограниченная рождаемость, естественный прирост, сдерживаемый только призывами и уговорами, окольными путями, это паллиатив решения, приемлемый сегодня. Однако, когда сторонники неограниченной свободы в этой сфере жизни утверждают в дискуссии, что земной шар может, как подсчитано, прокормить не три, а восемь, десять или даже пятнадцать миллиардов человек, то достаточно спросить, что тогда будет, и что делать после достижения этого состояния? А динамика роста населения говорит о том, что каждое последующее удвоение количества живущих на Земле людей будет происходить за гораздо меньшее время, чем предыдущее; в конце XXI века Земля окажется ужасно перенаселённой; что тогда? Экспансия на иные планеты? Словно такая космическая эмиграция может эту проблему решить. Словно бы не очевидно, что растущая численность людей рано или поздно взорвёт наконец тот универсализм, то объединяющее наш мир стремление, которое – пожалуй, наиболее очевидная тенденция развития нашей цивилизации – из отдельных племён, народов, рас создаёт в условиях принципиальных противоречий и столкновений единую расу, человечество, и это не только лозунг или громкие слова, но реальная суть, отражение происходящих перемен.

Количество может – а точнее должно – перейти в дезинтегрирующий взрыв, в разрушение, которое своими центробежными силами преодолеет консолидирующее воздействие техники. Техника объединяет человечество, так как едина для чёрных, белых, жёлтых, так как представляет собой наиболее рациональную платформу для взаимопонимания и сотрудничества, так как с помощью реактивных самолётов сокращает расстояния, перемешивает, сплавляет в тигле взаимных массовых контактов, совместной работы, сотрудничества, помощи. Но представьте себе существование этого двадцатимиллиардного человечества, пусть даже не страдающего от голода, не изнывающего от мучений перенаселённости, бездомности. Сокращение рабочего времени, увеличение свободного времени, личного времени каждого человека предоставляет возможности для колоссального развития культуры. Но какова будет эта культура, выращенная на обломках индивидуализма, земного универсализма? На этот вопрос мы должны искать ответ уже сейчас. Это кажется невозможным. Но только кажется. Люди, творчески одарённые, составляют определённый, достаточно стабильный, процент всех поедателей хлеба; учёных, мыслителей, художников становится всё больше относительно всех живущих. Заметьте: сегодня более-менее заслуживающих внимания талантливых скульпторов, художников в мире уже слишком много, чтобы проявления их индивидуальности могли распространяться далеко за пределами одного государства; последствия этой многочисленности удивляют и одновременно огорчают. О том, заблестит ли, выбьется ли, получит ли творческий человек признание, теперь начинает решать слепой случай, стечение обстоятельств, этот успех становится следствием «рекламирования в Париже» или в иной столице мира; на художественных биржах происходит как бы «розыгрыш вслепую», и время от времени массы узнают о каком-нибудь новом «открытии» специалистов и знатоков. Конечно, я преувеличиваю, но лишь немного. Значительная индивидуальность в основном как-то добивается признания, хотя порой через много лет, но то, что сегодня является проблемой непризнанных талантов или случайно пробившихся личностей, то есть в общем-то проблемой не очень важной, второ- и даже третьеразрядной, в будущем, в этом воображаемом двадцатимиллиардном муравейнике станет неопровержимой закономерностью. Значимых книг, произведений искусства, музыкальных произведений, размышлений и новых теорий будет возникать просто слишком много, чтобы даже самый завзятый потребитель культурных ценностей мог противостоять этой лавине. То, о чём сегодня говорят с улыбкой, что поэтов читают не только почти исключительно поэты, что даже тиражи поэтических томиков определяются количеством живущих поэтов данного языка, культурного региона – это неизбежно станет достойным сожаления правилом будущего мира – мира безграничного увеличения количества. Ни аппетиты читателя, ни жажда знания не обеспечат любой личности непосредственный контакт с совокупностью даже наиболее выдающихся творений человеческой мысли, когда тысячи Рафаэлей, Моцартов, Ферми будут одновременно действовать и творить. Вырисовывающаяся таким образом тенденция специализации в области культурного потребления будет всё более явной, поэтов будут читать уже только поэты, художники будут творить для художников, музыканты – для музыкантов, поскольку всей жизни едва хватит, чтобы только ознакомиться с тем, что возникает где-либо в одном, определённом виде творчества. Очевидно, что параллельно будет развиваться распространяемая на всю планету спутниковыми антеннами телевизионно-цвето-осязаемо-обоняемая, и бог весть ещё какая, массовая культура и таким образом возникающее противоречие между двумя культурами будет только углубляться. Наконец, если космическая эмиграция в массовом масштабе станет панацеей, то наступит уже явное, не поддающееся никаким обоснованиям или прикрытиям, четвертование, расчленение земной культуры, ибо никто, ни один человек не будет в состоянии объединить в себе её наивысшие ценности, зная только, благодаря случайности происхождения, рождения, общественно-групповой принадлежности, какой-то один небольшой её фрагмент. И с чем же он сможет отправиться на заполненном такими же, как он, корабле в поисках среди звёзд новой родины? С осознанием, что когда-то, во времена наполовину варварского примитива, войн, тьмы и страха, именно в этой ушедшей эпохе вспыхнуло однажды Возрождение, и это было время, когда один человеческий ум мог объединить всю сумму человеческих достижений, человеческой мысли, после чего наступили неумолимые сумерки, эпоха миллиардных муравейников?