Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен Страница 4

Дальше по коридору, ведущему в сад, располагалась гардеробная Николая, где в шкафах были развешаны аккуратно выглаженные царские мундиры. По соседству с гардеробной находилась большая библиотека с застекленными шкафами, полными французских, английских и немецких книг в переплетах из тонкой марокканской кожи. Книги были расставлены по полкам в продуманном, строгом порядке. По вечерам царь часто читал их вслух своей семье. Многих посетителей удивляло то, что они видели в Зале с горкой, расположенном далее. Этот зал, первоначально один из парадных залов, расположенных на первом этаже дворца, был превращен в игровую комнату для цесаревича Алексея. В центре этого элегантного зала, отделанного цветным мрамором, с кариатидами и зеркалами, стояла большая деревянная «американская горка»[5] – на ней с удовольствием катались дети предыдущих царей. Во время царствования Николая она по-прежнему занимала почетное место в зале. Кроме того, были там и любимые игрушки цесаревича Алексея: три модели легковых автомобилей. Возле двери, ведущей в сад, горьким напоминанием о трагедии, которая устанавливала свои правила в жизни последней русской императорской семьи, стояло «небольшое инвалидное кресло-коляска» цесаревича Алексея, «обитое красным бархатом». Во время жестоких приступов гемофилии, которые случались нередко, цесаревич был прикован к креслу, и бархат обивки до сих пор сохранил контуры его тела[6].

Два пролета каменной лестницы вели наверх в опустевшие комнаты детей. И там тоже, в большой игровой комнате обожаемого цесаревича Алексея, было множество деревянных и механических игрушек: музыкальная шкатулка, игравшая «Марсельезу», книги с картинками, коробки с кубиками, настольные игры и ряды его любимых оловянных солдатиков. Печальным стражем стоял у дверей большой плюшевый медведь[7] – один из последних, еще довоенных, подарков от кайзера Вильгельма. В примыкающей к игровой личной ванной комнате цесаревича посетители часто сочувственно вздыхали, глядя на «многочисленные устрашающего вида хирургические инструменты» – зажимы и «холщовые и кожаные приспособления для фиксирования и поддержки ног, рук и тела», которыми приходилось пользоваться, когда после очередного кровотечения цесаревич совсем ослабевал[8].

Дальше по коридору, в скромных, не в пример внушительным апартаментам цесаревича, комнатах (словно подчеркивая значимость Алексея по сравнению с княжнами в глазах народа) располагались спальни, классные комнаты, столовые и гостиные его четырех старших сестер – Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии. Их светлые и просторные спальные комнаты были обставлены простой, выкрашенной в кремовый цвет полированной мебелью лимонного дерева, на окнах висели занавески английского ситца[9]. В спальне младших сестер, Марии и Анастасии, розовые обои были украшены трафаретным фризом из розовых роз и бронзовых бабочек. Этот декор выбрали сами девочки. В комнате Ольги и Татьяны узор фриза был другим: цветы вьюнка и коричневые стрекозы. На одинаковых туалетных столиках девочек расставлены коробочки, футляры для украшений, маникюрные наборчики, лежат расчески и щетки, – так же, как они их здесь оставили[10]. В других комнатах на письменных столах стопки тетрадей с разноцветными обложками, и везде, где только можно, множество фотографий семьи и друзей. Среди всех этих характерных и незначительных предметов жизни девушек нельзя не заметить, что во всех комнатах сестер обязательно есть иконки, недорогие гравюры и фотографии на религиозные темы. На тумбочках у кроватей лежат Евангелие и молитвенники, вместо обычных девичьих безделушек поставлены распятия и свечи[11].

В шкафах оставалось много одежды девушек, шляп, зонтиков и обуви. Остались и мундиры, в которых старшие сестры с такой гордостью гарцевали бок о бок, сидя в дамских боковых седлах, на большом военном параде во время торжественных празднований трехсотлетия дома Романовых в 1913 году. Осталась даже их детская одежда и крестильные платья. В Сибири им были ни к чему их изысканные парадные одежды: четыре платья из розового атласа с серебряным шитьем, к ним в комплект головные уборы – кокошники из розовой парчи, а также четыре летних шляпки с широкими полями, поэтому все это было аккуратно уложено в коробки. Снаружи в коридоре стояли наполовину собранные чемоданы и корзины с девичьими вещами – то, что собирались взять с собой в последнюю поездку, но так и не взяли.

Стол в детской столовой, как и раньше, был накрыт фарфоровой посудой с монограммами Романовых – так, словно он подготовлен для следующего обеда или ужина. «Кажется, что дети играют где-то там, в саду, – написал один из посетителей в 1929 году, – но в любой момент могут вернуться»[12]. Однако парк, простирающийся за высокой чугунной решеткой, окружающей дворец, пришел в запустение: когда-то аккуратные, ровные липовые аллеи заросли, из мягкого подлеска с обеих сторон дорожек выглядывали сибирские лютики, «большие, махровые и ароматные, как розы», весной было много анемонов и незабудок[13]. Сам дворец еще поддерживали в сохранности как исторический памятник, но когда-то превосходный парк уже зарос сорняками, местами трава была по пояс. Длинные аллеи, укрытые зеленью крон, где царские дети некогда играли, катались на пони и велосипедах; ровные каналы, по которым они плавали на лодке со своим отцом; маленький бело-голубой расписной домик для игр на Детском острове – там всегда росло много ландышей, а рядом с домиком было маленькое кладбище, где дети хоронили своих питомцев… Все вещи и места, так или иначе связанные с этими людьми, которых больше нет, несли печать заброшенности и запустения.

Александровский дворец был когда-то резиденцией ныне преданных анафеме «бывших», ликвидированных революцией как класс, о которых простые люди, чем дальше, тем больше, опасались даже упоминать. Однако, как говорил преданный хранитель дворца, совсем уничтожить здесь неуловимый «аромат той эпохи» так и не удалось. Во дворце продолжало медово пахнуть пчелиным воском, которым натирали паркет, и запах марокканской кожи, в которую переплетены многие тома в царской библиотеке, все еще витал в воздухе, как и слабый аромат розового масла в лампадах в спальне царицы. Так было вплоть до Второй мировой войны, когда немецкое военное командование заняло дворец и практически уничтожило его[14].

В довоенные времена экскурсии по залам царской резиденции завершались в расположенном вдоль садового фасада дворца центральном Полукруглом зале, где царь когда-то проводил официальные приемы и обеды для высокопоставленных гостей. Здесь во времена Первой мировой войны семья собиралась вместе субботними вечерами, чтобы посмотреть фильм. И в последний вечер, 31 июля – 1 августа 1917 года, семья Романовых несколько длинных, томительных часов терпеливо дожидалась здесь, когда им принесут окончательное распоряжение покинуть свой дом навсегда – момент, которого они ждали и боялись одновременно.

Известие о скорой высылке пришло за четыре дня до этого. И четыре дня подряд сестрам пришлось с болью в сердце решать, что из всего своего драгоценного достояния – множества альбомов с фотографиями, писем друзей, одежды, любимых книг – следует взять с собой. Им пришлось оставить кукол, которыми играли в детстве, аккуратно рассаженных по миниатюрным креслам и диванчикам, пришлось оставить и другие дорогие сердцу игрушки и памятные вещицы, в надежде, что те, кто придут сюда, тоже отнесутся к ним с любовью[15]. Согласно легенде, именно через центральные двери Полукруглого зала Екатерина Великая впервые вошла во дворец в 1790 году со своим двенадцатилетним внуком, будущим императором Александром I. Это произошло, когда дворец, построенный по ее указанию, а позже подаренный ею внуку, был завершен. Вскоре после восхода солнца 1 августа 1917 года, 127 лет спустя, семья последнего императора России, миновав гулкий, эхом откликавшийся на каждый шаг зал с полукружьем окон, через те же застекленные двери навсегда покинула этот дворец, творение великого итальянского архитектора XVIII века Джакомо Кваренги. Снаружи их уже ждали машины, чтобы увезти в неизвестное будущее за 1341 милю (2158 км) отсюда в Западную Сибирь, в Тобольск.