Слава Бродский - Дело Лейкина

Слава Бродский

Открытое письмо

 моему однокурснику Сереже Белоголовцеву

по поводу его эссе-воспоминания

«Дело Лейкина» *

Дорогой Сережа!

Прежде всего, хочу сказать тебе, что ты мало изменился за последние сорок пять лет. Когда я рассматривал фотографии февральской встречи нашего курса, я поначалу узнал только четверых. Сразу узнал я только тебя и Сашу Хелемского. Ну, конечно, вы возмужали несколько. И, я бы даже сказал, прилично возмужали. Но были все-таки легко узнаваемы.

Потом мне показалось, что я узнал Сашу Рабиновича. Не потому, что он не изменился. Просто я подумал, что в такой облик не смог бы преобразоваться никто другой из наших.

И еще я разглядел на стенке свою фотографию, которую послал накануне Люде Калининой как раз с такой целью: повесить где-нибудь на стенке. И, благо фотография была сделана только несколько месяцев тому назад, легко себя узнал.

Потом я стал рассматривать наклейки с именами. И вот тут-то я узнал и всех остальных. И где-то на интернете среди всех этих фотографий я обнаружил твои воспоминания («Дело Лейкина») о том, что случилось на мехмате Московского университета в далеком 1961 году.

Сразу скажу тебе, что я прочитал эти воспоминания со смешанными чувствами. Конечно, все мы, твои однокурсники, должны быть благодарны тебе за то, что ты взялся за такой труд. И позволил нам вспомнить то неспокойное время, в котором мы жили. С другой стороны, я не всегда был вполне согласен с твоей трактовкой событий. Поэтому я и решил послать тебе письмо с изложением моей позиции, где я иногда добавляю некоторые детали этой печальной истории.

Осенью шестьдесят первого года на механико-математическом факультете Московского университета разразился политический скандал. Студент третьего курса Миша Лейкин публично выразил свои политические взгляды, которые шли вразрез с официальными, и резко критиковал тогдашнего советского лидера. Партийцы и гэбэшники рекомендовали комсомольцам исключить Мишу из своих рядов. Боясь, что исключение из комсомола повлечет за собой исключение из университета, общее собрание курса ослушалось партийцев. Те надавили посильнее. И второе собрание исключило Мишу из комсомола. Вскоре он был исключен и из университета. Вот, коротко, и вся история, которую помню я и которую ты, Сережа, описываешь в своих воспоминаниях.

«Чтобы лучше представить события, связанные с “делом Лейкина”, которые происходили на мехмате МГУ осенью 1961 года», ты, Сережа начинаешь с того, что вспоминаешь, что этому предшествовало:

«1 сентября 1959 года произошло самое знаменательное событие в моей жизни. Я стал студентом мех-мата МГУ – самого престижного ВУЗа СССР. Казалось, случилось нечто невозможное: сын неграмотных глухонемых колхозников, в 10-летнем возрасте полностью потерявший зрение, мог на общих основаниях сдать 5 экзаменов и пройти по конкурсу… Этот факт произвел особенно большое впечатление на односельчанку А.И.Предтеченскую, преподавателя литературы и русского языка Сосновской средней школы Бековского района Пензенской области, где прошло мое детство. Анастасия Ивановна поместила в районной газете “Колхозник”статью с пафосным заголовком “Это может быть только в Советской стране”».

Я понимаю, что не обязательно надо предполагать, что ты, Сережа, разделяешь точку зрения Анастасии Ивановны. Но, тем не менее, у меня создалось впечатление, что ты, уж по крайней мере частично, с ее словами согласен. Что я могу тебе сказать по этому поводу?

Ну, думаю, что все, чего ты добился в жизни, явилось следствием только твоих трудов и природного таланта. Но это – только во-первых. А теперь, чтобы было понятно, что еще вызывает у меня неприятие тобою сказанного, я хотел бы посмотреть на все это с другой стороны, отталкиваясь уже от твоих слов.

Для меня и моих друзей поступление на мехмат МГУ тоже представило собой самое знаменательное событие в жизни. Нам тоже казалось, что случилось нечто невозможное. Мы были детьми образованных родителей. У кого отец, у кого мать, а у кого и оба родителя были евреями. И, тем не менее, мы смогли на общих основаниях сдать пять экзаменов и пройти по конкурсу.

По каким причинам такая неожиданность могла произойти в Советской стране, я не знаю. Но пятьдесят девятый год был самым счастливым годом для еврейских ребят. Даже в медицинские институты в этот год поступили те, кто тщетно пытались поступить туда в предыдущие годы.

Мне кажется, что когда ты, Сережа, говорил о том, что тебе удалось поступить на общих основаниях, ты допускал возможность каких-то льгот, которых у тебя либо не было, либо которыми ты не воспользовался. И ты неявно считал общие основания худшей возможностью для поступления. И у меня создается ощущение, что ты не осознавал, что для многих общие основания были только мечтой (часто несбыточной). На общие основания другим детям надо было только еще надеяться.

Один наш однокурсник, еврей, через много лет после окончания университета пытался добиться справедливости для своего сына, собирающегося поступать на мехмат. Он долго вел переговоры со своими университетскими знакомыми, которые на тот момент оказались ответственными за прием. Просил их, чтобы его сын не был дискриминирован при поступлении. В конце концов, его личное обаяние и научный вес сделали свое дело. Ему обещали, что его сын может поступать на общих основаниях.

Ты, Сережа, радовался, что тебе удалось поступить на общих основаниях, безо всяких льгот. А наш общий сокурсник радовался просто тому, что его сыну предоставили такую возможность – поступать на общих основаниях. Как сказал поэт, дьявольская разница. Не правда ли?

А вот еще одно событие, которое произошло всего за пару месяцев до нашего поступления на мехмат. В начале мая 1959 года ко мне домой зашел мой школьный товарищ Володя Сафро и сообщил, что мы с ним включены в сборную страны для участия в первой международной олимпиаде, которая должна была состояться в июле того же года в Румынии. Мы учились с ним в одном классе все десять лет. И еще вместе четыре года (с осени пятьдесят пятого до весны пятьдесят девятого) ходили на математический кружок Саши Олевского при Московском университете, с самого первого его занятия, когда еще учеников было ровно столько же, сколько преподавателей.

Учениками были Володя Сафро, Валя Вулихман, Валера Косарев и я. Все мы были из одной школы и узнали о кружке от нашей замечательной учительницы математики Веры Васильевны Кучук. Нашими преподавателями на первом занятии кружка были Саша Олевский, Валя Войтинский, Лада Маркушевич и Аркадий Львович Онищик. Так они нам представились. Ну, они представились нам по имени, то есть как Саша, Валя, Лада и Аркадий Львович. Фамилии мы их только потом узнали.

Все было очень степенно, пока Лада не задумала показать нам одну простую игру с зачеркиванием палочек на доске. Она пригласила Аркадия Львовича сыграть против нее и стала комментировать: вот, мол, Аркадий Львович зачеркивает эти две палочки, а я вот эту одну. Аркадий Львович – одну, а я тогда две. И когда дело подошло к концу, сказала радостно: «Я зачеркиваю вот эти две палочки, и Аркашка проиграл!»

Постепенно кружковцев становилось все больше и больше. Конечно, сейчас я уже не помню имена всех. Но помню тех, кто потом поступил на мехмат. Это Валя Вулихман, Витя Фирсов, Марик Мельников, Володя Сафро, Леша Поманский, Бэла Беленькая, Гена Хенкин, Саша Хелемский, Галя Школенок, Света Озерецковская, Андрей Тоом, Юра Заславский.

Лада и Аркадий Львович недолго занимались с нами. И, начиная с какого-то времени, Саша Олевский и Валя Войтинский руководили кружком вдвоем. А когда кружковцев стало много, Валя организовал параллельный кружок. И на все оставшиеся школьные годы Саша стал нашим единственным математическим ментором. Он продолжал нас опекать и позднее, в университете.

Годы кружка были яркими и светлыми для всех нас. Мы занимались там только математикой. У нас не было субботников, не было комсомольских собраний, не было даже комсорга. И гэбэшники как-то не догадались еще наложить свою лапу на наши занятия. (А если и наложили, то тогда это никак не ощущалось.) Но все это было до поры, до времени.

Настал последний школьный год и последняя для нас школьная олимпиада при Московском университете. И вот в начале мая Володя Сафро сообщил мне о первой международной математической олимпиаде для школьников. Он сказал мне, что команда от Советского Союза образована по результатам Московской олимпиады. И в кандидаты включены все, кто получил премии и похвальные отзывы первой степени. Но основная команда будет состоять из восьми человек.