Юрий Валин - Товарищ Марон

Annotation

Рассказ о войне

Валин Юрий Павлович

Валин Юрий Павлович

Товарищ Марон

margin="10pt"; margin-bottom="15pt"; align="center";>Товарищ Марон

Памяти бойцов и командиров 12-й отдельной,

241-й, 167-й танковых бригад.

В ваших контратаках рождалась победа

под Сталинградом.

На рассвете опять начало моросить, шпиль кирхи растворился в серости, и капитан Семечкин вновь лишился хорошего ориентира. Разве это весна? Хрень это, а не весна апрельская. Впрочем, ограда ближнего фольварка проступала все отчетливее, должна же облачность рассосаться.

Погода в Германии истинно фашистская. Вроде и не холодно, а сырость пробирает до костей. От двигателя тридцатьчетверки еще чуть ощутимо тянуло пахучим дизельным теплом, но больше наблюдателя спасала брошенная на броню башни телогрейка. Капитан Семечкин осторожно поелозил локтями по чумазой и порядком драной ватной защите и вновь поднес к глазам бинокль...

Там они, сидят и ждут. Около роты фольксштурма, бронетранспортер, еще какие-то приблудные немцы. Фаустников хватает, понятно. Но хуже зенитки у перекрестка. Дорогу фрицы, понятно, заминировали, все по инструкции. Это правильно, ордунг должен быть.

Капитан передернул плечами - утренняя зябкость настойчиво лезла под куртку и комбинезон. Пока ходил к разведчикам, взмок, теперь тело разом и чесалось, и мерзло. В баню бы...

До бани было далековато. Разведывательный мехотряд уже четвертые сутки действовал самостоятельно. После того, как батальон перерезал шоссе, группа капитана Семечкина выкинулась дальше к югу, разнесла разъезд с трудновоспроизводимым названием, растрепала обозы на шоссе и вышла к городку у перекрестка. Городок был так себе - задрипанный, но здесь русских уже ждали. И лезть "на арапа" капитан не собирался...

...Задница, считай, промокнет. Семечкин вздохнул и легко стукнул по люку:

- Петро, плащ-палатку подай.

Внутри зашебуршались, выбрался наводчик: морда щетинистая, глаза красные. Передал запятнанный маслом сверток плащ-накидки.

- Що тут?

- Да ни що. Сам видишь, опять кропит и тучи на башку садятся.

Сержант поморгал на серо-свинцовые небеса, на угадываемый за деревьями фольварк и дорогу:

- Так может, того? С ходу, с двух направлений? Они один разок пальнуть-то и успеют...

- Я вам дам "того-этого, разок". Сидите, дремлите.

Внутри машины перекинулись парой слов, повозились и утихли. Воздух набухал влагой, иногда с юной листвы скатывались здоровенные капли, плюхались на броню. Шелестел тростник у прудика - капитан глянул туда - разворачивающийся танк зацепил игрушечную дорожку, расшвыряв гусеницей камни, но сам мостик, аккуратный и узенький, уцелел. Светлела под ним полоса чистой воды... Не, ну его к черту: даже на взгляд ледяная. Отморозится все в тридцать секунд.

Капитану Михаилу Семечкину было двадцать два года и он собирался встретить победу вполне укомплектованным для мирной жизни. Ну, если повезет, конечно.

В стороне протарахтела пулеметная очередь. Не спят фрицы, переживают и томятся...

...Шпиль кирхи проявился из тумана где-то через полчасика. Капитан убедился, что прояснение не провокация фашисткой погоды и грюкнул каблуком по броне:

- Экипаж, подъем! Рассосались хляби небесные. Костя, связистов и командиров, ко мне.

Нет, дурацкая погода. Пока собрались, проглянуло блеклое рассветное солнце. Капитан ставил задачи - до подхода вызванных штурмовиков оставалось время перепровериться.

...- Накроем, - заверил командир минометчиков. - Огурцов полны бочки, отсыплем с горкой.

Трофейных мин на станции, действительно, прихватили с запасом, самоварники опытные, тут особых сомнений нет. "Спешенные" мотоциклисты и оба "голожопых фердинанда [1]" обозначат лобовую атаку вдоль шоссе, тридцатьчетверки с десантниками рванут под прикрытием фольварка, с дальнейшим поворотом вдоль канала - прощупано, там только цепочка окопов фольксштурма. Главное, на улице под зенитку не выскочить...

- Задача ясна?

Товарищи командиры кивали, затаптывая папироски.

- Да порвем немца, товарищ капитан, - не удержался командир "ноль третьей". - Тут до Берлина одна заправка, да два перекура.

- Отставить вычисления. Мы южнее вражьего логова идем, отловом бесноватого фюрера другие займутся. А ты, Минько, вообще завязывай с куревом и шапкозакидательством. К машине, бегом марш!

Урысил лейтенант, молодой и обиженный. Разошлись командиры подразделений. Капитан еще раз глянул на часы: десять минут до подлета определенно имеется.

- Петро, полотенце изыщешь?

- Да ты що, капитан? Там, считай, ледок по кромке.

- Согреться мы успеем, - Михаил скинул куртку...

...А тогда было душно. Конец сентября, на светлеющем небе ни облачка, в рычащем безветрии волочет бензиново-солярные клубы дыма и пыли. Степь кругом, серо-рыжая, еще полу-ночная, с неглубокими ложбинами, оспинами воронок и шрамами траншей. Бои за прорыв к Орловке шли не первый день, землю умучали в полусмерть.

Бригада развернулась для атаки. Свежая, полноценная танковая бригада: сорок восемь машин, практически новеньких, ленд-лизовских. И сосед рядом не слабее: - двадцать девять английских "Валентайнов" [2], подкрепленных двумя десятками легких отечественных Т-70 [3]. Взревывала двигателями, звенела металлом гусениц, и хриплыми перекличкой пехоты предрассветная степь. Лопались гаубичные снаряды обеспокоенных немцев - предчувствуют гады, уже заерзали, но пока наугад кладут.

Мишка сидел на корточках за компактной башней "стюарта" [4], придерживал на голове пилотку и думал, что напрасно каску не прихватил - не такая уж она тяжелая. Гришка, высунувшись через люк, ободряюще скалился:

- Да ладно тебе. Броня крепка и танки наши быстры. Перекурить не успеете, как подтягиваться к Орловке придется. Возьмем мы эти горки несчастные. Вон, кулак какой массированный собрали. Опрокинутся фрицы на "раз-два".

- Ладно, пойду, - кивнул Мишка. - Бывай здоров.

Пятерня у Гришки-Марона была в солидоле. И где он в чистеньком "М3л" так мгновенно вымазываться успевает?

...Сержант Семечкин бежал, перепрыгивая через окопчики, в тыл и думал что никакой справедливости в таком положении дел не имеется. Росли на одной улице, дрались и в футбол вместе играли, потом судьба в одно училище свела, потом в одну бригаду откомандировала. Везло ведь. А сейчас... Кто-то зайцем скачет в тыл к своей ремлетучке, а кто-то в бой идет.

Судьба действительно дурила не по совести. Когда Мишка на первом построении увидел в шеренге соседнего взвода знакомую конопатую личность - глазам своим не поверил. Гришка Заварчук тоже земляка узнал и радостно показывал кулак - весь в сомнительных ссадинах. Видимо, своих якиманских ухваток Гришка по пути в училище не растерял.

От Москвы до Горьковской области путь длинный. Для эвакуированных так и вовсе непредсказуемый. Но призвались военкоматом, считай, в один день, встретились в одном Горьковском учебном бронецентре, готовились на командиров машин, потом переучивались на новых "американцев", ждали выпуска и лейтенантских званий, холодали-голодали, мерзли в караулах и на полигоне. Все было. И та "ничейная" буханка, и самоходы в поселок. Учеба, будь она неладна... Гришка, конечно, механиком по крови родился - и батя у него сколько лет наладчиком станков на голутвенском "Красном текстильщике" трудился. Болты-гайки под умелыми руками Заварчука сами закручивались, а уж за рычагами Гришка давал жару - лучший мехвод роты, в пример ставили. Мишке с его полуинтеллигентным воспитанием приходилось туже - матчасть не давалась, с вождением и строевой тож не особо. Стрелял, правда, "на отлично". Но стрельбище оно бывало нечасто, из пушки так и вообще четыре раза за курс бабахнули. А клапана и фрикционы каждый день зубри до одури. Не складывалась механика в голове курсанта Семечкина, упрощенные разъяснения друга помогали зачеты сдавать, но все равно не особо... Собственно, не теорией и техобслуживанием врага поражают, а непосредственно огнем, гусеницами и личным мужеством.

В общем, в роте курсант Семечкин числился Мишкой-Москвичом, а товарищ Заварчук продолжил носить давешнее гордое прозвище - Гриха-Марон . Ничего поповского в этом прозвище не имелось, что исторически и культурно подковавшийся по теме Гришка легко доказывал на пальцах, а если надо и на кулаках. Родным Мароновским переулком курсант гордился, выводя название к личности какого-то воинственного древнего грека. Вообще-то, этого античного воителя в тихом и тенистом Замоскворечье мало кто знал, куда известнее была церковь Марона-Пустынника, что как раз и располагалась за новенькой школой, которую недавно возвели над старинным переулком. Впрочем, в разжалованной церкви уже который год располагалась модельная мастерская, может и прав Гришка: переименовали переулок по созвучию в честь античного бойца-героя, что абсолютно верно с точки зрения исторического интернационализма и экономии на новых домовых табличках.