Борис Минаев - Театральная собака в поисках хозяина

Минаев Борис

Театральная собака в поисках хозяина

Борис МИНАЕВ

ТЕАТРАЛЬНАЯ СОБАКА В ПОИСКАХ ХОЗЯИНА

- Как "Макбет"?.. - задумался я. - Понимаешь, у меня наушники сломались в конце первого действия. Их, оказывается, надо было как-то там подергать. Но об этом я узнал только в антракте. А так чего, сижу, слушаю все по-литовски. И мне показалось, что текста там совсем мало. Какие-то прямо обрывки. За сюжетом и то следишь с трудом В воскресенье вечером на меня вдруг нападает необъяснимая дурная тоска. И тогда я сажусь в метро и еду в первый попавшийся театр. В театре тепло, светло, почти всегда премьера. Люди раскланиваются, обнимаются, целуются, как на свадьбе или на дне рождения. - Людочка, только обязательно позвони! - кричит какая-нибудь одна светская дама другой светской даме. Но не грубо так кричит, по-театральному мило. И кокетливо машет ручкой кому-нибудь еще, вон в том ряду. ...Словом, обожаю театральную публику. Только тут я начинаю чуть-чуть верить, что не одинок во вселенной. И даже в то, что таких, как я, немало на этом свете. Хотя и сомнения тоже одолевают. Ну скошу я взгляд на чей-то симпатичный носик в антракте. Ну махну перед первым действием коньяку в буфете. Ну похлопаю от души. Что от этого изменится на нашем белом свете?

Впрочем, на "Золотой маске", главном театральном фестивале года, думать об этом было совершенно некогда. И на публику глазеть тоже. В театр ходил просто как на работу. Даже устал.

СОБАКА НЕКРОШЮСА

Первым сильнейшим театральным впечатлением был для меня доберман-пинчер, встреченный во дворике Театра Моссовета сразу после спектакля. Люди знают, что в этот самый дворик выходит не только театральное парадное, не только стенка от другого театра, Сатиры, и не только американский гриль-бар с бильярдом, но также и жилые подъезды (в одном из которых, кстати, погибла Елена Майорова). И вот некоторые люди гуляют с собачкой прямо на этих квадратных метрах, пропитанных искусством и жаждой иных наслаждений. Правда, они, конечно, прекрасно знают, когда какой спектакль кончается, и четко рассчитывают свое время. Но тут "Золотая маска", спектакль всемирно знаменитого Некрошюса, наплыв почетных гостей, опять же пьеса в трех частях и с двумя антрактами - и вот, представьте, стоит этот милейший доберман, писает, совершенно без поводка, как и положено приличной собачке, и тут на него вываливает из театра полуторатысячная толпа и, громко галдя, идет, почти что наступая на лапы! Я прямо застыл. Что же, думаю, ты будешь делать? И смотрю на хозяина. Хозяин лениво поворачивает на нас, многотысячных, холеную голову, доберман лениво поворачивает голову на хозяина. И все! И оба стоят на месте. Театральный доберман. Все знает, все понимает. Небось лучше любого критика отличает хороший спектакль от плохого - по этой вот валом валящей публике. Если галдят, хорошо идут, весело - значит, порядок. Если скучно разбегаются, пытаясь рассказать друг другу пошлые анекдоты, или спрашивают гнусным голосом: ну как, мол, - полная ерунда. Интересно, думаю, как же ты, доберман, оцениваешь спектакль Некрошюса "Макбет"? И я стал рассматривать творение великого Шекспира и великого Некрошюса с точки зрения достойнейшего этого пса. Просто так, из интереса.

- Ну как тебе "Макбет"? - спросила жена, когда я вернулся домой поздно вечером. - Как тебе сказать... - задумался я. - Понимаешь, у меня наушники сломались в конце первого действия. Их, оказывается, надо было как-то там подергать. Но об этом я узнал только в антракте. А так чего, сижу, слушаю все по-литовски. И мне показалось, что текста там совсем мало. Какие-то прямо обрывки. За сюжетом и то следишь с трудом. - А что же вместо сюжета? - А вот там есть такая медная кастрюля, типа деревенского казана. И вот все на ней лежат, сидят, стоят, в ней колдуют, из-под нее извлекают дохлую ворону, в ней таскают воду, льют, втыкают в бревна топоры, носят булыжники. И так весь спектакль. - Здорово, - неожиданно сказала жена. - Я всегда знала, что в настоящем театре должно быть мало слов. Так вот, с точки зрения собаки (которая не понимает ни слова), спектакль мне показался абсолютно понятен. Капающая и льющаяся вода с этой точки зрения - водопад. Перевернутая кастрюля - гора. Воткнутый топор война. Каждый предмет - опасен. Каждый звук - землетрясение. И мы почти собачьими глазами смотрим на все эти непонятные магические действия. По древней легенде, Макбет поверил лесным старухам, поддался злой магии предсказаний, замочил старшего братца, шотландского короля. А потом всю жизнь мучился. Магия - она не для нашего брата, добермана-пинчера. Она, скорее, для кошек, которые могут кокетливо изгибаться и перебирать босыми ногами по нашей усталой спине. Но звенящий, шипящий, грохочущий, падающий с грохотом, опасный мир простых предметов, увиденный с точки зрения собаки, не может быть сам по себе, без хозяина. А значит, спектакль лишен для добермана всякого смысла. Ну судите сами. ...Во-первых, все персонажи одеты как бомжи - и король, и солдаты, и придворные шотландские рыцари. Единственное исключение - три миловидные ведьмы. Собственно, про них-то литовец и сделал спектакль. Правда, у Шекспира они почти наверняка были отвратительными старухами. А здесь они порхают, как бабочки, кокетливо изгибаются, перебирают босыми ножками. Абсолютно свободные, красивые, раскрепощенные. Одно слово - ведьмы. Так вот, с ведьмами, как и с бомжами, разговор у собаки был бы короткий. Не жалуют псы нечистую силу. В спектакле Некрошюса слишком много плохих (для собаки) предметов и действий. Огромный новый топор - свежая рукоятка со штампиком, остро отточенное топорище - сам по себе неприятен. А если их пятнадцать? И если их втыкают в бревно со всей силы? И прямо рядом с сидящей женщиной? А потом кладут в стальное корыто для строительного цемента и тянут на лебедке под потолок? А потом сыплют оттуда прямо на сцену с грохотом? А зачем выносят настоящую печку с раскаленным булыжником внутри? И бросают в воду со страшным шипением? А зачем поджигают на сцене какой-то типа порох, создавая пожароопасную обстановку? Никакая собака, даже театральный доберман, не выдержал бы подобного.

Конечно, оторвать взгляд тут невозможно - можно рычать, скулить, дыбить шерсть, но то, что досмотришь до конца, это точно - ведь того и гляди, что-то взорвется, упадет на голову актеру (когда старшая ведьма понесла на ухвате раскаленный огромный булыжник, да как-то в темноте, чуть не валясь с ног от усталости, тут стало и впрямь страшно). Это верно, что ТАКОГО зрелища вы ни в каком российском театре не увидите - но с другой стороны, можно ведь на сцене во время спектакля и фокусы показывать, и бои без правил. Чтоб юшка из носа потекла. Впечатление будет не менее сильное. Тогда зачем театр?

СОБАКА ГРИШКОВЦА

Мысль собачья между тем меня никак не оставляла. Да и название следующего спектакля было просто пугающим - "Как я съел собаку". Евгений Гришковец. Это уже было на сцене Театра "Эрмитаж", в небезызвестном саду, где, напротив, ни одной собаки я не встретил, хотя, казалось бы, святое дело. Видимо, штраф берут, оттого и нельзя. Гришковец - маленький черный человек в очках, спокойный и тихий. На хозяина похож. Что он делает на сцене - не знаю. Но что-то явно хорошее. Потому что я не знаю, как пересказывать исповедь. Бессвязную чистую откровенку, которую гонят только по пьяному делу, без всякой утайки. Причем мутный поток чистого сознания - это не чья-то чужая история, а своя. Вот Гришковец садится против меня на стул (тут-то я, театральная собака, очень нужна, тут без меня никуда не деться, тут я торжествую!) и рассказывает о своей жизни. Один! В течение полутора часов! Это что театр? Или что-то другое? Вот он доходит до того момента, как во время службы на Тихоокеанском флоте один кореец Коля И (фамилия такой) поймал собаку и приготовил ее на свой корейский праздник. И уже я как бы проехал с ним на очень долгом поезде до Владивостока с призывниками, и уже съел с ним последнее яблоко из дома, и уже привык к жуткому Русскому острову, и уже понял, зачем нужен "перессык", и научился драить палубу, и написал письмо домой, и так мне от этого стало и больно, и грустно, и страшно, а зал почему-то ржет, хохочет, не может удержаться, уж больно Гришковец невероятен, дик, смешон со своими байками - и вот он дошел до этой собаки... И тут у меня все вдруг кончилось и стало так страшно, так страшно... То ли потому, что я сам почти стал театральной собакой и не выдержал надругательства. То ли потому, что я понял - а ведь Женя рассказывает эту историю в сто двадцать второй раз! Свою. Собственную. Историю. Ну не может хозяин есть собаку! Не должен!

БЕЗДОМНАЯ МАГНИТОГОРСКАЯ СОБАКА

Пошел разгонять собачью тоску в ТЮЗ, на Театр драмы города Магнитогорска. Есть такой город металлургов (и лучшей в Европе хоккейной команды). Магнитка, по-нашему. И есть в этом городе театр. И в том театре спектакль "Кто боится Вирджинии Вульф?" по знаменитому американскому драматургу Олби. И приехал этот театр на "Золотую маску". И я пошел. И лом был страшный. А мне Андрюша Максимов, член жюри, билет обещал. И вот стою я, переминаюсь с ноги на ногу, в толкучке у входа (а Максимов, как назло, опаздывает), нервничаю, и как-то нехорошо у меня внутри. Как будто я уже попал в эту пьесу Олби, туда вовнутрь, и отчего-то мне уже и стыдно, и муторно, и страшно. И тут, как назло, проносится мимо меня Максимов, никого вокруг не замечая, стеклянные двери захлопываются (опоздал член жюри минут на двадцать), и я стою, как в фильме "Берегись автомобиля", прижимаясь носом к стеклу, и чуть не плачу. Народ между тем ни фига не уходит, все продолжают умолять устроителей пропустить на вожделенный Магнитогорский театр. Ну ладно, думаю я, это уж совсем неприлично. Театралы они, понятно, народ психованный, но мне-то унижаться зачем?! И пошел я по Тверской, дыша острым морозным воздухом. Мимо гуляющих граждан, работающих девушек и сверкающих витрин капитализма. Неужели, думаю, это и будет моим главным театральным впечатлением? За всю "Золотую маску"? Всю ночь я ворочался, думал, представлял себе эту магнитогорскую Вирджинию, и как она там чувства свои полощет в реке забвения, ну и прочую роскошь. А потом заснул и проснулся почти счастливый. Потому что мне снова хотелось в театр!