Алексей Ельянов - Заботы Леонида Ефремова Страница 10

А ему, резкому, длинноволосому, хотелось бодаться, растопырив руки. Или, быть может, сердито разгребать воздух, или изображать неуклюжий бокс. Ему, кажется, больше всего хотелось быть неуклюжим и грозным и даже немножко страшилищем. Но все равно получалось так, что она хорошо знала, какой он не страшный и не сердитый.

Он и Она — их было много в зале. Этот зал мог напоминать шабаш, или огромную сковороду, на которой извиваются грешники, или весеннюю поляну счастливых влюбленных. Это уж кто как захотел бы увидеть.

Как бы так сделать, чтобы мои ребята навсегда остались естественными, самозабвенно доверчивыми, как в танце? У них что в жестах — то и в эмоциях, что в глазах — то и в душе. Жалко, что я не остался с ними, а ведь как настойчиво клянчили: «Леонид Михайлович, пойдемте вместе, ну пойдемте хоть раз, что вам стоит сходить с нами в «лягушатник». Сидел бы сейчас в кафе и ел мороженое...

«Тюх-тюх-тюх-тюх, разгорелся наш утюх», — запричитал какой-то полнотелый дядька возле ванной комнаты и пошел наступать на пожилую бойкую женщину. Свадебное веселье, оказывается, было еще в силе. «Уходить, уходить, немедленно уходить», — говорил я себе, незаметно открывая дверь на лестничную площадку. Но вслед за мной туда сразу же выбежал Мишка, а за ним и Катя.

Глава шестая

— Ты куда? — спросила Катя.

— Да вот, прогуляться немного.

— Мишка, пройдемся тоже, подышим.

— Это как же, со своей свадьбы сбежать? Неудобно.

— А никто и не заметит. Не хочешь — я с Ленькой пройдусь.

— Да брось ты, — недовольно сказал Мишка. — Давайте тогда возьмем три-четыре такси и всей свадьбой, с ветерком...

— Не хочу, чтобы все. Или мы втроем, или я с Ленькой. Выбирай.

Катя смотрит на Мишку, Мишка смотрит на меня.

— Тогда уж на мотоцикле, — начал было Мишка и вдруг воодушевился: — А что? Поехали! Только не по улицам, по набережной. Там поменьше движение.

Вышли во двор. Мотоцикл словно бы ждал нас. Катя села в коляску, я на заднее седло. Мишка завел мотор.

— Эх, прокачу, — ухарски сказал он и увеличил обороты. Мы погнали мимо домов, мимо фонарей. Ветер хлестал в лицо. Так можно ездить только со зла. Галстук Мишки перелетал через плечо и трепыхался за спиной.

Мы мчались, обгоняя машины, под мостом чуть было не задели за металлические опоры. Ночь была теплой, безветренной, ехать было хорошо и странно. Свадьба на милицейском мотоцикле. Мишка что-то кричал, но я не слышал: ветер относил его слова. Катя оборачивалась и тоже что-то кричала непонятное. Слева, по другую сторону Обводного канала, черной скалой поднимался к небу семиэтажный дом с башенкой на крыше. На последнем этаже, там, где округляется угол дома, бледно горели три окна. Это комната нашего бывшего общежития. Кто-то живет в ней теперь? Кто спит у окна? И почему так долго не гаснет свет: «режутся» ли парни в домино, поют ли песни, справляют ли день рождения, готовятся ли к зачетам?

— Стой! — закричала Катя. — Стой, больше не хочу!

Но Мишка все гнал и гнал вдоль темной и неказистой набережной.

— Стой, Мишка! Стой! Выпрыгну.

Остановились.

— В чем дело? — спросил Мишка.

— Пойду пешком, мне плохо.

— Не выдумывай, давай вернемся.

— Не могу, поезжайте одни. Я сама.

— Не дури. Тут далеко.

— Все равно не могу.

— Садись, я потихоньку, — сказал Мишка.

— Нет, поезжайте, я пойду одна.

— Вот еще, — сказал Мишка. — Садись и поехали.

— Не командуй, — сказала Катя. — Пусть вон Ленька меня проводит. А ты поезжай.

— А ну вас, как хотите! — Мотоцикл взревел, рванулся, и только красные огни долго еще плыли по набережной канала.

— Что с тобой, Катя? Зачем ты так?

— Давай-ка и ты уходи домой. Никто мне не нужен. Иди-иди.

— Нельзя так. Что ты?

— Помолчал бы ты, Ленька.

— Ладно, не сердись, а то возьму и оставлю, — пошутил я.

— Впервые тебе, что ли? — как-то странно ответила Катя.

Я порылся в карманах. Не оказалось ни сигарет, ни спичек, забыл в кухне.

Придется стрельнуть. Но пока никого не вижу.

Я стал отыскивать какого-нибудь прохожего с огоньком. Сам даже не знаю почему, не мог я смотреть в глаза Кате, и она тоже не хотела встретиться со мной взглядом, я это чувствовал. Мы остались одни и теперь не знали, что нам делать, что можно, а что нельзя. Какое счастье, что вынырнул из-под черного моста зеленый огонек такси.

— Эй, такси! — крикнула Катя и выбежала на дорогу, как будто хотела броситься под машину. Заскрипели колеса, высунулся шофер:

— Куда?

— Угостите, пожалуйста, сигареткой.

Шофер качнул головой, улыбнулся:

— И чего только не встретишь. На, держи, молодуха. Со свадьбы удрали? Может, покатать?

Катя поколебалась недолго, взглянула на меня.

— Поехали, — сказала она. — Это будет моим свадебным путешествием.

В машине похрустывало сиденье. Спинка кресла рядом с водителем была перетянута брезентовым ремнем, рессоры шумно, с бряканьем вздрагивали на выбоинах.

— Куда?

— Говори, — сказала Катя.

— Куда хотите, — сказал я. — Может быть, к центру, к Неве? А может, не стоит? — спросил я Катю. — Ты представляешь, что там будет?

— Боишься? — спросила Катя.

— За тебя.

— А ты не бойся. Выходить замуж пострашнее...

— Что, сердитый он у тебя? — спросил шофер.

Мы промолчали.

— А мое свадебное путешествие было по льду, — сказал шофер. — Немец бомбил, а мы ехали. В кузове детишки детдомовские, человек тридцать, а в кабине жена с малышом. Тогда она еще была воспитательницей, не жена мне, и малыши были не нашими. Тогда мы еще и не знали, что да как будет. Везли детей, вывозили их из ада. Немец молотит по Ладоге, а мы по льду шпарим. Дети орут, мотор ревет, воспитательница голову малышу закрыла и зажмурилась сама. Ничего, проскочили. Даже не верилось. А когда поверили, стали обниматься. С детишками и с ней. Обнялись, целуемся на радостях, я и говорю:

— Как звать?

— Нюрой.

— А меня Иваном. Может, еще встретимся.

— Может, встретимся, — говорит она. И так мне ее не захотелось отпускать, что я говорю ей:

— Может, поженимся, когда кончится война?

— Может, и поженимся, — улыбается она.

— Что, не верите? — спрашиваю ее.

— Да как-то странно, — говорит она.

— А что, говорю, странного, чего только в жизни не бывает! Вот если мы выживем — это будет странным. А уж если выживем, никого мне другого не нужно в жены. Мы хоть и знаем друг друга час-другой, зато вон как, — говорю я. — Это не на танцах знакомиться. Вы уж поверьте.

И дал я ей свой адрес. Ей-то ведь некуда было писать. Еще не ясно, что да как устроится. И что вы думаете? Поверила. Мой дом разбомбили, адреса не стало. Сам я пошел мотаться по фронтам да госпиталям. И все думал о ней и все ждал, когда кончится война. Война кончилась, я снова в Питере. У меня новый адрес. Общежитие. Ну уж, думаю, все, не найдет она меня. Да и времени сколько прошло. И вдруг приходит ко мне письмо. От нее. Через розыск! Что было со мной, и не расскажешь. В общем, через две недели мы уже встретились. Глянули друг другу в глаза — все чисто, все ясно, как тогда, на Ладоге. Теперь уже у нас своих трое. Внуки скоро пойдут. Нет, доверие — это что и говорить, — заключил шофер. — Доверие и правда. Мужу и жене врать нельзя, все поломается. И еще, конечно, нужно терпением запастись, уступать научиться, а иначе только треск пойдет. Теперь, я смотрю, часто разводятся. А чего, спрашивается? Да ничего, просто так. Каждому нужна власть. Жене над мужем, мужу над женой. А спроси у них, для чего им эта власть? И сами не знают. Так, лишь бы покуражиться один над другим. А вместе жить — это не забава, и даже не любовь, какая в юности, это что-то совсем другое, это и дружба, и обязанность, сто плюсов и сто минусов заодно. Не важно, как это все называется, важно прожить хорошо. Честно и красиво. Я вижу, вы пара хорошая. У вас получится.

Машина затряслась на булыжнике, что-то внизу под нами забрякало, захрустело.

— Старушка, пора на слом, — сказал шофер, — пятьсот тысяч прошла, — и он замурлыкал какую-то песенку.

Бежит еще себе и бежит, подумал я. Влево руля, вправо, прямо, на все четыре стороны. А вот мы куда?.. Молчим. Боимся. «Хорошая пара. У нас получится...» Всем так казалось. Всех обманули. Себя тоже.

Катя. Катя! Что мы делаем?! Я опять как дурак, как безвольный мальчишка. Ты самая большая моя радость и беда. И как это все случилось? С чего началось?

Не бомбы рвались и не снаряды в нашу первую встречу — орала радиола. В нашем общежитии танцевальные ритмы разлетались по всему этажу. Я не сразу сообразил, что звуки доносятся из нашей комнаты. Открыл дверь. В полумраке, рядом с радиолой, сидела спиной ко мне девушка, и больше никого не было. Девушка сидела так, что мне показалось, будто она не слушает музыку, а прислушивается к каким-то шорохам, к шагам в коридоре, ко всей этой чуждой для нее атмосфере мужского жилища с плохо заправленными койками, с галстуками на гвоздиках и всяким барахлом, перекинутым через спинки стульев и кроватей...