Неизвестно - Ерёменко Вблизи сильных мира сего Страница 10

После долгой паузы Кружков заключает рассказ фразой: "Действия Сталина не комментируются и не обсуждаются..."

Если я скажу, что личность Жукова волновала меня больше, чем личность любого нашего военачальника, это никого не удивит. Такое происходило с большинством его современников, переживших войну. Но у меня этот интерес шёл от отца-воина, который ценил Жукова самой высокой мерой и всегда высказывал сожаление, что ему за всю войну так и "не выпало счастье повидать этого человека".

— В дивизии нашей Георгий Константинович был два раза. Многие видели его, а мне не довелсь! — как о самой большой потере на войне говорил отец. — А теперь где ж?

Когда Сталин, уже через год после войны, отстранил Жукова и отправил командовать сначала Одесским, затем и Уральским военными округами, отец сильно переживал "за своего любимого маршала" и всё допытывался у меня: "Откуда такая несправедливость? Какой же Булганин полководец? — спрашивал у меня отец, когда уже Хрущёв разжаловал Георгия Константиновича. — Почему он заменил Жукова? А теперь Жукова на Урал? В ссылку, что ли?"

Вспомнив эти обжигающие разговоры с отцом, я переадресовал его злые вопросы всезнающему Кружкову.

— Почему отправили Жукова в Свердловск? Неужели боялись, что убежит за границу?

— Ну, что ты. Все знали Жукова.

— А замов Жукова посадили, — не унимался я. — Да и на самого Георгия Константиновича дело стряпалось...

Сейчас многое валится на Сталина. Он не ангел. Но при нём были такие личности... Один Берия чего стоит! Я думаю, Сталин не поверил ему, когда тот уже собирался сожрать Жукова. А отправил его подальше от Москвы... Чтоб спасти...

— Как?!? — недоумённо спрашиваю я.

— А вот так... — отвечает Кружков и сердито умолкает.

Я уже знаю, что он сердится на себя, что сказал лишнее, и тоже умолкаю.

Рассказы о Жукове очевидцев мне довелось слышать не раз. Слышал я их и от свердловчан, которые наблюдали за его жизнью, когда он командовал здесь округом. Драматург Афанасий Салынский, он тогда ещё жил в Свердловске, поведал такой эпизод, о котором я слышал потом и от других свердловчан.

В октябрьскую годовщину Жуков, как и в Москве, выезжал принимать парад войск на коне. И вот однажды на обледенелой брусчатке площади "1905 года" конь споткнулся, и Жуков слетел с него. Упал, но повод удержал. Тут же вскочил в седло и поскакал. Но случилась ещё одна беда. Перед самыми трибунами, где стояло местное начальство, подкова его коня попала в жёлоб трамвайной рельсы. Конь растянулся в шпагате, и теперь уже Жуков спрыгнул сам. Высвободив ногу коня, маршал вновь легко взлетел в седло и продолжил своё приветствие войсковым построениям. Ему уже было под шестьдесят, но кавалерийская закалка выручила маршала.

Подобные рассказы об удивительном самообладании и выдержке Жукова доводилось слышать и от других очевидцев, в том числе от тех, кто хорошо знал маршала.

Брал интервью у сменившего Жукова на посту командующего Уральским военным округом Якова Григорьевича Крейзера, Героя Советского Союза и, по-моему, тогда ещё генерал-полковника.

Беседовали мы в том же особняке, в парке Свердлова, где жил Жуков. Яков Григорьевич сказал, что ничего не изменилось после отъезда Жукова, та же мебель, те же дорожки и ковры. И в кабинете всё так же, как и при Жукове.

Тема интервью была "Шефство и помощь офицеров округа в подготовке допризывников". Крейзер говорил, что эту шефскую работу в округе начинал Георгий Константинович. И я, помню, написал в интервью об этом. Интервью прошло по ТАСС, было напечатано в газетах, а упоминание о Жукове сняли...

И всё же мне пришлось видеть Георгия Константиновича. Случилось такое в Москве. Первый раз в октябре 1965 года (есть дневниковая запись, и я приведу её позже в главе о Твардовском). Второй раз уже незадолго перед его кончиной. Это было в начале семидесятых, и тоже в ЦДЛ.

Не помню, чему была посвящена эта встреча, может, выходу его воспоминаний, которые тогда все рвали из рук.

Писатели устроили в большом зале нашего Дома такую громовую авацию и так долго не давали начальству открыть встречу, что из президиума несколько раз призывали собравшихся на встречу успокоиться. А люди не унимались.

Зал переполнен. Я стоял у правого бокового выхода, недалеко от сцены и, через головы в проходе, рассматривал Жукова.

Сильно постаревший и потучневший маршал выглядел всё ещё молодцом. Светлый военный мундир. Четыре золотых звезды Героя и цветные колодки символов орденов и медалей заняли весь борт мундира почти до пояса.

Жуков стоял и хлопал тоже. Чисто выбритое лицо со складками старческого увядания в довольной полуулыбке. Во всей приземистой и сохранишей военную выправку фигуре, в посадке головы — достоинство и самообладание, какое, видно, воспитал в себе с войны и после той короткой, но оглушительной славы.

Смотрел и думал. Какая странная и вместе с тем типичная судьба великих полководцев! Суворов, Наполеон, Кутузов, Жуков — все доживали и доживают жизнь в забытьи и одиночестве. И хотя Наполеон дал Франции знаменитый гражданский кодекс, посмертную его славу составляли всё же наполеоновские войны. Да и умел он лишь воевать блестяще. Мудрый Суворов создал науку побеждать и весь был в войне. Кутузова из деревенского небытия востребовала война 1812 года... А Жуков?

О его "заслугах перед советским отечеством" сейчас говорил Константин Симонов. Он, пожалуй, больше всех в зале, лично знал Жукова. Говорил хорошо, умно. Стал вслушиваться, и мне показалось, что всё это где-то слышал или читал? И вдруг вспомнил. Ба! Да это же симоновские воспоминания о живом Жукове. Они были в нашем секторе журналов ЦК партии. Дисциплинированный Симонов передал рукопись (помню, более двадцати машинописных страниц) в отдел пропаганды. Он собирался опубликовать военные мемуары, кажется в "Новом мире", поэтому они и попали в наш сектор журналов.

Добро на публикацию дано не было. Видимо, потому что в это время страну захлестнула кампания по изучению и обсуждению мемуаров другого выдающегося полководца — Леонида Брежнева, и центр всей войны переместился на "Малую землю". В то же время гулял анекдот, который, на мой взгляд, характеризует отношение народа к "переживаемому моменту".

Обсуждают Жуков и Сталин очередную военную операцию. Сталин спрашивает:

— А ви, товарищ Жюков, посоветовались с полковником Брежневым?

Грустный анекдот. Грустная судьба полководца...

Окончилась война. И не обученному военному делу генералиссимусу незачем делить славу и лавры Победы с маршалом...

Прорвался на пост руководителя страны другой неуч с генерал-лейтенантскими погонами. Ему нужна военная поддержка и опора в борьбе с другими конкурентами, и он снимает опалу с полководца. А когда дело сделано и претенденты убраны, мавру, увы, нужно уходить... И его "уходят"...

Стоял, смотрел, слушал и думал: "Хорошо, хоть эта встреча... Она отогрела душу старого солдата-воина. (Так, говорят, любил он себя называть! Да и название его воспоминаний подтверждает это!) А ведь её могло и не быть. Три десятка лет (с небольшим хрущёвским перерывом) умолчания и забытья. Ни слова в газетах, ни звука по радио, ни картинки на телевидении... Все военачальники, ходившие под Жуковым, и даже те, кого он, видимо, и не знал, издали тома своих военных мемуаров, а Жуков молчит..."

И вот прорыв, отдушина... Говорят, что к истинным героям слава приходит только посмертно. Тогда и книги о них пишут, и памятники им ставят...

Слава Богу, что Георгий Константинович хоть в самом конце своей жизни увидел свою "историческую перспективу".

3. Интервью с Великими.

Когда я ходил по комнатам особняка командующего Урал ВО, а потом сидел в кабинете и беседовал с Яковом Григорьевичем Крейзером, и он рассказывал о Жукове, я несколько раз ловил себя на мысли: "Вот же какая невезуха! Ну появись я раньше в Свердловске (а ведь мог, ведь уже работал в ТАСС) и сидел бы в этом кабинете перед бывшим хозяином, брал бы тоже интервью.

Мог бы обо всём рассказать отцу и обрадовать старика, который тогда уже неизлечимо захворал...

А уж порадовался бы он обязательно! Они одногодки, оба из простых сельских многодетных семей, в один год призывались в царскую армию, прошли без перерыва две войны, империалистическую и гражданскую.

В первую мировую они дослужились до унтер-офицеров, а в гражданскую — до командиров взводов...

А вот дальше их дороги круто расходятся. Отец возвращается в крестьянство, а Жуков остаётся в армии и вступает в партию в 1919 году. Одно начало, но разные жизни! Отцу, естественно, и в голову не приходило это сравнение.

Да и я раньше никогда не думал об этом... Но теперь, когда их обоих уже давно нет, вдруг...

А вот согласился бы Георгий Константинович на интервью даже в его опальном положении, почти не сомневался. Журналистской смелости и молодого нахальства мне тогда было не занимать.