У ангела болели зубы… - Алексей Николаевич Котов Страница 10

Я страдал?.. Нет! Я даже не чувствовал себя обманутым и уж тем более простофилей или доверчивым глупцом. Монолог, который звучал во мне, я мог бы выразить следующими словами: «Да уж действительно, к черту все!.. Я устал от выкрутасов Любочки больше, чем от проделок самого оголтелого пионера-проходимца Мишки Егорова. Жениться на такой стерве, это все равно что спать в обнимку с ядерной бомбой. Не успеешь оглянуться, как она окажется в постели с другим. Любочка наверняка будет рассказывать ему обо мне всякие пошлости. О-о-о!.. Все будет выглядеть как личная жизнь королевы. Королева – увы! – успела вступить в династический брак и она, как вы уже успели заметить, очень несчастна. Ах, пожалейте ее, сэр!.. Почему вы так робки? Смелее! Вас ждет не такая трудная победа. Тьфу, черт!.. Да пусть провалятся все бабы на свете!..»

Время шло и о попытке примирения с Любочкой не могло быть и речи. Иногда, натолкнувшись взглядом на ее хмурое лицо, я спрашивал себя, а что бы получилось, если бы я вдруг действительно сошел с ума и решил помириться с ней?.. Ответ напрашивался сам собой: Люба просто-напросто расхохоталась бы мне в лицо. Здесь я с облегчением вздыхал и искренне пытался выбросить из головы все мысли о Любочке. Но одна мысль все-таки оставалась – я не без удовольствия замечал, что день ото дня красивое лицо Любочки становится все более и более мрачным…

До конца последнего потока оставалось чуть более недели. Руководство пионерского лагеря решило блеснуть перед визитом наших шефов – высокого заводского начальства механического завода. После некоторых размышлений было решено поставить детский спектакль на революционную тему…

Тут стоит рассказать об одном мальчике из моего отряда. Его звали Сережа, это был полный, спокойный мальчик лишенный какого-либо эмоционального восприятия нашего солнечного и, в общем-то, довольно веселого мира. Речь Сережи была тихой, вкрадчивой, он словно пережевывал слова и находил в них какой-то особенный, одному ему понятный вкус и смысл. Этот странный мальчик ни с кем не ссорился и не дрался, он был всегда одинок, но настораживало не его одиночество, а то, что он совсем не тяготится им. Спорить с Сережей было не то что трудно, а практически невозможно. Мягко улыбаясь, он согласно кивал в ответ головой и как по полочкам раскладывал ваши аргументы, ну, допустим, «за». Потом он излагал свои доводы «против». Возражать ему было бесполезно, операция с разложением по полочкам повторялась (по-моему, этих полочек у юного поклонника ортодоксальной логики было бесчисленное множество) и вы опять налетали головой на каменную стену. Весь парадокс состоял в том, что логические доводы мальчика были, мягко говоря, не очень убедительны, а порой откровенно неумны. Но поражало его лицо!.. Оно не выражало ничего кроме спокойной удовлетворенности. Сереже было глубоко безразлично продолжите ли вы беседу с ним или поспешите ретироваться. Эмоциональная подоплека спорного вопроса (ну ведь взялся же откуда-то этот вопрос, черт бы его побрал?!) совершенно не интересовали мальчика. Короче говоря, Сережа был хроническим победителем и, не скрою, я всегда с удовольствием обыгрывал его в шахматы. Но однажды я проиграл… Разбор шахматной партии привел меня в ужас: оказывается, я должен был проиграть эту партию, едва сделав первый ход!..

Так вот, пионер Сережа написал пьесу про «комиссаров в черных кожаных тужурках». Я не помню точно содержания пьесы, но, кажется, красные командиры то и дело расстреливали врагов революции по ходу ее действия, а потом долго и напыщенно говорили о революционной законности и справедливости.

Любочка, как старшая пионервожатая, взялась за техническое обеспечение спектакля. Она привезла из города куртку из «чертовой кожи» и очень похожий на настоящий маузер. Ставить пьесу было, конечно же, поручено мне, как самому низшему руководящему звену, обладающему минимумом педагогических познаний.

Да-да, я все-таки не был строгим начальником!.. Дети весело бегали по сцене и, едва взяв в руки тетрадку с текстом своей роли, тут же норовили стукнуть ей по голове своего соседа. Только один Сережа, – автор спектакля – как сфинкс, сидел в первом зрительском ряду и снисходительно улыбался, поглядывая на играющих ровесников.

Особенной популярностью у подрастающего поколения пользовались овеянные легендарной славой черная комиссарская куртка и маузер. Маузер был тяжел (его создатель ухитрился залить в деревянную рукоятку свинец) и прекрасен. Стоило нажать на его курок, и он издавал резкий щелчок.

В конце концов, веселая возня и борьба за обладание «революционным» оружием истощили мое терпение. Я поспешил установить некое подобие порядка, и мы приступили к репетиции. Диалоги учились по ходу действия. Но уже вскоре я вынужден был прекратить наш театральный урок, дело в том, что наш главный герой – облаченный в черную куртку Петя Иваницкий – то и дело направлял оружие на своих ближних. Он совсем не считался с тем, «свой» ли перед ним или «беляк» и постоянно издавал победоносное «бах-бах!..» Веселый и добрый Петя, став комиссаром, вдруг почему-то стал испытывать страстное и парадоксальное желание пристрелить любого из своих многочисленных друзей.

К явному неудовольствию Пети я заменил его другим. Этот другой, не менее веселый и подвижный, конопатый Сашка, едва почувствовав на своих плечах «груз революционной ответственности» в виде черной куртки из «чертовой кожи», не менее рьяно взялся за «уничтожение» своих ближних. Не предусмотренное сценарием «бах-бах!» то и дело прерывало действие. Я снова вмешался. На этот раз «революционная» куртка была предложена анемичной худенькой и скромной до слез Анечке. К моему безмерному удивлению облаченная в «чертову кожу», Анечка тут же «пристрелила» Петьку и Сашку. Девочка победоносно улыбнулась и дунула в ствол маузера.

За один час я сменил пятерых «комиссаров», но все было без толку. Куртка из чертовой кожи каким-то магическим образом превращала веселых, добрых и смешливых детей в хладнокровных карателей. Конечно же, это была только игра… Но ее действие повторялось с механическим постоянством маятника и мне стало немного страшно. Вразумить и наставить детей на путь истинный не смогли даже подзатыльники. Я ругался и топал ногами…

Неожиданно сзади, за моей спиной, раздалось очередное громкое «бах!». Дети громко рассмеялась. Я оглянулся… Очередной «комиссар» виновато улыбаясь, смотрел на меня наивными, васильковыми глазами. Понимаете?.. Меня больше не было. Я – руководитель этого