Алексей - Синдром подводника Страница 11

— Куда уж дальше идти, товарищ старший лейтенант! Дальше передней крышки, извините, ну никак не получится, хоть при всей моей радости. Если только вы не соизволите открыть переднюю крышку торпедного аппарата, и тогда я поплыву туда, куда вы меня пешком послали.

Меня опять спутали с другими

Меня часто принимали за кого-то другого, особенно когда я служил и носил форму, во многом способствующую этому. Люди в форме многим кажутся похожими друг на друга, как китайцы (морская форма у военных моряков все-таки отличается от формы гражданских моряков или это что-то другое?). Как-то при поездке в очередной отпуск я находился в аэропорту города Артем, что под Владивостоком. Там сел в самолет, идущий рейсом на Ленинград. Рядом со мной плюхнулась женщина лет тридцати пяти.

— Здорово! — вдруг запанибратски сказала она.

— Привет! — хоть и с недоумением, но в том же духе ответил я.

— С корабля? — как ни в чем не бывало, продолжила странная попутчица.

Так как мы нашу подводную лодку называли в том числе и кораблем, то я соответственно и ответил:

— С корабля.

Я уже понял, что меня принимают за другого человека. Но не знал причины, почему это происходит. И это насторожило — по ошибке или умышленно. Ведь если верно второе, то, возможно, я столкнулся с мошенницей. Тем не менее я решил подыграть. Женщина задала еще несколько стандартных вопросов, так что наш диалог имел примерно такое содержание:

— Как дела?

— Нормально.

— Домой?

— Домой.

И так далее, пока она не спросила такое, чему я не смог подыграть, на что не мог ответить без обмана.

— Извините, кажется, вы меня не за того принимаете, — сказал я.

Она вытаращила на меня глаза и только тут решила уточнить:

— Как это «не за того»? Ведь ты же Леня?

— Можно и так сказать, — усмехнулся я, — хотя меня Леней не называют, а больше Лешей.

— Радист с нашего корабля? — уже не так уверенно продолжила она.

— Во-первых, не радист, а торпедист, во-вторых, я все-таки не Леонид, а Алексей и, в-третьих, я не работаю на гражданском судне, а служу на военной подлодке.

Глаза у попутчицы округлились, а челюсть почти отвалилась. Ее состоянием и продолжительной паузой, заполненной изумлением, я наслаждался долго. Слегка оправившись от шока, она сказала с укором:

— Ты же вылитый наш радист Леня, с которым я только что рассталась на судне.

— Ну... — только и ответил я.

Всю дорогу бедная женщина находилась в прямом и переносном смысле в подвешенном состоянии, между небом и землей. К тому же сомневалась в ответе и с подозрением посматривала на меня. Видно, теперь она прикидывала, уж не мошенник ли этот странный попутчик, или того хуже — какой-нибудь шпийон империалистического государства. В Ленинграде она попрощалась со мной с некоторой осторожностью и даже опаской, и мы навсегда расстались.

Одна запись из дневника…

11.11.1978 г., 1340.

Японское море.

...на корабле нас кормят преотвратно.

На нашей лодке коки попадались не ахти, неискусные, поэтому и приготовление пищи было не на уровне. Вот так и получалось, что даже в обстановке обездвиженности, какая была на подводной лодке, я оставался довольно стройным и подтянутым. На обед и ужин мог и не ходить, так как там почти ничего не ел, зато завтрак не пропускал. Потом уже в экипаже Николая Никитовича Германова я узнал, что значит хороший кок. Тогда в обед съел все, что было подано, и даже готов был просить добавки, да постеснялся, а то подумали бы, что я обжора.

В связи с этим не могу не поделиться некоторыми соображениями о питании на подводной лодке. До сих пор не могу забыть вкус белого хлеба, который нам пекли к завтраку, когда мы были в автономке. Бывало, берешь ломоть хлеба, а он еще теплый или даже горячий, и на нем застывшее масло просто тает — от радости соединения со свежим мучным изделием. Я никогда не испытывал такого блаженства от поедания обычного хлеба. И даже если выпечка не очень удавалась, то все равно вкус и запах свежеиспеченного белого хлеба невозможно с чем-либо сравнить. А когда пропитаешь хлеб вареньем из лепестков розы… аромат этого бутерброда просто не передать словами! Некоторые моряки на свой ломоть хлеба клали все, что подавали к завтраку. Сюда шло измельченное вареное яйцо, крошенные печенье или галеты, кто-то клал еще что-то, затем это сооружение накрывалось вторым ломтем хлеба.

Лично мне доставляло неописуемое удовольствие наблюдать, как такое четырех-пятипалубное сооружение, называемое на флоте смачным словом птюха, иной моряк пытался запихнуть в рот. И дерзкая акция, полная таинства, сокровенного общения с продуктом, всегда заканчивалась успешно. Это зрелище больше напоминало завтрак тигра, нежели обычный прием пищи homo sapiens-podwodnicus. Представьте себе толщину бутерброда, превосходящую самый широкий рот самого большого человека планеты. Однако для молодого моряка нет ничего невозможного. Наши подводники решали подобные задачи ну просто одним махом, или, точнее, одним смыканием челюстей. В первую очередь едоком выполнялась фиксация птюхи верхними зубами, но это самая легкая часть задачи. Следующим шагом являлась попытка (ну почему же попытка?) натянуть нижнюю челюсть на нижний край птюхи, чтобы произвести первое надкусывание. Тщание, старание и ухищрение, проявленные при этом, отдаленно напоминали попытку надкусить яблоко, подвешенное на нитке. Сие таинство чревоугодия производилось с таким самозабвением и погружением в процесс, что перед глазами возникал образ голодной собаки, по счастливому случаю надыбавшей берцовую кость мамонта-гиганта. Великолепно-огромную лоснящуюся жиром кость, которая размерами превышала кусательный аппарат собаки. Однако ее аппетит, разыгравшийся в ходе сражения с едой, остановить мог только внезапный инфаркт по случаю невозможности грызануть вожделенную кость.

В советское время часто можно было слышать, что человек сам является кузнецом своего счастья. Тогда так оно и было, и внешние условия способствовали этому. И каждый моряк ежеутренне успешно подтверждал истинность этой аксиомы, с улыбкой поглощая штатный завтрак подводника.

А все-таки вахта в море лучше, чем стоянка у пирса. Во-первых, меньше кантуют различными общими мероприятиями, а во-вторых, качка на меня действует ублажающее, во время качки мне уютно... Кстати, ко мне пришел Алексей Зырянов, я поговорю с ним, а потом продолжу.