Поганое поле. Том второй. Возвращение - Александр Цзи Страница 11

Это было уже мое второе убийство колдунов в этом мире – из тех, что я помню. Жизнь до квеста мне известна только по рассказам других людей. Раньше я жил в Посаде, собирал мусор и лут (часто это одно и то же), был хмурым и нелюдимым, был любим тетей Верой и нелюбим подругой Катей. Колдунов и обычных людей я, судя по всему, не истреблял.

Тогда откуда такое равнодушие к смертям тех, кого я лично отправил на тот свет? Такое впечатление, словно убивать для меня – дело привычное.

Или я психопат без стыда и совести?

Но откуда в таком случае боль и страдания из-за смерти (смерти ли?) Витьки Смольянинова?

Нет, я не психопат. Но я убийца.

За тонкими стенами шатра раздавались разные звуки: короткое блеяние, топот, негромкие голоса, лай. Но постепенно шум затихал, становище засыпало. Деревенские жители ложатся рано.

Мои мысли начинали путаться и заплетаться. Меня тоже клонило в сон.

Вдруг подумалось: эй, а наложницы-то сами ели? Я как-то не заметил. Может, им нужно мое разрешение, а я его по незнанию не дал, и теперь они лежат в серали и слушают грустные вопли пустых желудков?

Совесть меня замучила настолько, что я решил их позвать (не врываться же в гарем среди ночи!), но имя азиатки напрочь вылетело из головы, а подключать СКН было неохота. Имя второй я-то помнил. Она – тезка моей бывшей, слинявшей в столицу Вечной Сиберии.

– Катерина?!

В серали зашуршало, послышались торопливые шаги. В свете огарка свечи из-за занавески показалась фигура в белом, с распущенными длинными светлыми волосами, совсем как привидение. Это была Катерина в длинном, до пола, халате... Нет, не в халате, а пеньюаре. Полупрозрачном, как марля!

Под пеньюаром, как нетрудно догадаться, была только сама Катерина.

– К йиим праву явилась, пано, – прошептала она.

Я подскочил на своем траходроме, челюсть отвалилась.

– Опачки! – вырвалось у меня. Я плохо понимал, что болтаю. – Я хотел спросить, вы с... с Азалией, да... кушали сегодня? И ребенок... не знаю, чей он...

Катерина подняла на меня прозрачные глаза со смесью легкого удивления и одобрения.

– Азалия?

– Да, Азалия. Вы с ней кушали?

Катерина промолчала, снова потупившись, зато спустя пару секунд из сераля вышла Азалия. Тоже в полупрозрачном пеньюаре на голое тело. Фигуры, надо сказать, у обеих были отменные. Я отметил, что у обеих начисто отсутствует растительность на теле. Женских станков я нигде не видел; не знаю, чем они эту растительность выщипывают в условиях кочевой жизни. Видимо, наложницы обязаны тщательнейшем образом следить за собой.

– К йиим праву явилась, пано, – выдохнула Азалия.

Что они бормочут? “К вашему праву явилась, господин?” Разве так говорят?

У Отщепенцев, похоже, говорят.

Пока я разевал рот и ворочал скрипящими мозгами, дамы отодвинули полог и на коленях подобрались ко мне. Я инстинктивно отпрянул, закрываясь простыней, но наложницы мягко толкнули меня в грудь, и я бухнулся на подушки. Катерина и Азалия улеглись, как кошечки, по обе стороны от меня и принялись гладить по животу и груди. Азалия зацокала языком, пальчиком проводя по полумесяцу синяка от копыта.

Довольно скоро их шаловливые ручки опустились ниже и взялись за дело всерьез.

“У жизни Отщепенца есть свои плюсы... – подумал я прежде, чем способность рассуждать меня не покинула. – Раньше я в групповушках-то не участвовал... Или участвовал? Не помню. Я даже не помню, был ли у меня вообще секс. Хотя у меня была девушка... Но это сейчас неважно...”

– Если б я был Гришан, – негромко пропел я, переиначив слова известной песни, – я б имел двух жен!

Глава 3. Глаза Урода

Совет становища состоялся в самом большом шатре в центре поселения. Его, собственно, и возвели специально для важных встреч. В остальное время, то есть большую часть времени, он стоял пустой, и в нем иногда играли дети. Внутри не было ничего особенного, только по кругу лежали толстые подушки для задниц заседающих особ, а перед каждой подушкой стоял маленький наклонный столик для того, чтобы делать записи. Отщепенцы, оказывается, делали конспекты заседаний!

Внутри шатер поддерживался тремя деревянными столбами с вырезанными на них на уровне головы лицами суровых бородачей и длинноволосых женщин с закрытыми глазами.

В этот шатер меня проводил после завтрака парень-магл без ведовских тату и ауры волшбы. Я не знал, чей он наложник и наложник ли вообще, и что с ним делают по ночам. Выглядел он вполне прилично, даже улыбался.

За бурную ночь мой СКН ухитрился записать немало слов южного наречия. В основном, слова из категории нежно-ласкательных и провоцирующе-грубых, но все же мой словарь пополнился. С посланцем я разговаривал уже без посторонней помощи. Прав оказался доктор Тарас Игнатьич Пономарев из моего виртуального квеста, когда уверял, что СКН поможет выучить новый язык за один день!

В целом, южное наречие относилось к славянским языкам, но с гигантским пластом лексики, пришедшим, насколько я понял, из английского и сильно трансформировавшемся под влиянием русской грамматики. “Йии”, означало “ты” или “вы” и происходило, наверное, от английского “you”, как бы дико это не звучало; “вам” или “тебе” на отщепенском языке соответствовало “йиим”. То есть окончание в виде буквы “м” в слова “вам” осталось в неприкосновенности.

Обращение Отщепенца к другому Отщепенцу в виде “бро” или Отщепенке – “сис” – и вовсе никак не изменилось и полностью перекочевало из английского. Видимо, это обращение стало международным давным-давно, еще во времена “буржуев”, так подробно отраженных в незабвенном квесте. К “маглам” так обращаться не полагалось. Зато “маглы” обращались к Отщепенцам-ведунам не иначе как “пано” (к мужчинам) или “панньё” (к женщинам). Причем обращение не имело множественного числа.

Ночь выдалась продуктивной и полезной во всех смыслах. Во-первых, был чрезвычайно доволен мой озабоченный гомункул – настолько, что впал в спячку на несколько дней. Во-вторых, я подтянул знания языка и продолжил обучение за завтраком, разговаривая с Кирой и записывая новые слова на нейрочип.

Меня сбивал с толку парадокс: Кира не знает сленговых словечек-англицизмов, но при этом свободно тарахтит на отщепенском, в котором этих самых англицизмов выше крыши. Как такое возможно?

И я нашел ответ: скорее всего, русско-славянская грамматика с ее гибкими изменчивыми