Последний из могикан, или Повествование о 1757 годе - Купер Джеймс Фенимор Страница 11

— С первого же взгляда видно, что это обманщик, — сказал охотник, притронувшись пальцем к носу в знак предостережения. — Вон этот вороватый минг прислонился к стволу молодого клена, там, за кустами, правая нога мошенника приходится на одной линии со стволом… — Соколиный Глаз многозначительно дотронулся до своего ружья. — Я могу попасть в него между щиколоткой и коленом, и после этого он, по крайней мере, на месяц лишится возможности двигаться. Подойти ближе нельзя: хитрая тварь заподозрит меня и кинется в кусты, как испуганный олень.

— Нет-нет, это не годится. Может быть, он ни в чем не виноват, и мне не хочется, чтобы вы ранили его. Хотя если бы я вполне удостоверился, что он предатель…

— Ну, в этом нечего сомневаться: ирокез всегда готов изменить и обмануть, — сказал Соколиный Глаз. Говоря это, он вскинул ружье и навел его дуло на Магуа.

— Погодите, — остановил его Дункан, — не стреляйте. Придумайте какой-нибудь другой способ от него избавиться, хотя я имею основание предполагать, что негодяй обманул меня.

Соколиный Глаз отказался от намерения перебить ногу индейцу-скороходу; он на минуту задумался, потом сделал рукой знак своим друзьям-могиканам, которые тотчас же подошли к нему. Все трое вполголоса заговорили на делаварском наречии. С серьезным выражением они сосредоточенно и тихо совещались о чем-то. Судя по движениям рук белого охотника, который часто указывал в сторону поднимавшегося над кустами молодого деревца, он, очевидно, говорил о предателе.

Его товарищи скоро сообразили, чего он ждет от них, и, отложив свои ружья, исчезли в чаще. Один пошел направо, другой — налево. Они прятались в чаще и скользили в кустах совершенно бесшумно.

— Теперь вернитесь к вашим спутницам, — обращаясь к майору, сказал Соколиный Глаз, — и заговорите с индейцем. Могикане схватят его, не попортив даже раскраски.

— Нет, — гордо ответил Дункан, — я сам хочу его схватить.

— Ну скажите, что сделаете вы, сидя на лошади, когда вашим противником окажется индеец, скользящий среди кустов?

— Я сойду с коня.

— А вы думаете, что, увидав, как вы освобождаете из стремя одну ногу, он будет терпеливо стоять и дожидаться, чтобы вы спрыгнули на землю? Всякий, кто вступает в эти леса и собирается иметь дело с туземцами, должен перенять обычаи индейцев, если желает удачи… Итак, вперед! Заговорите с этим злодеем и сделайте вид, будто вы считаете его верным другом.

Хейворд согласился подчиниться, чувствуя сильное отвращение к делу, которое ему предстояло выполнить. Однако с каждой минутой в нем усиливалось сознание опасности, которая нависла над его спутницами из-за их доверчивости. Солнце село, и сгустившиеся тени придавали лесу мрачный вид. Очертания деревьев расплывались, и тьма ясно напоминала Дункану, что приближались часы, в которые дикари совершали свои самые кровавые деяния — деяния мести или вражды. Эти опасения заставили Хейворда расстаться с Соколиным Глазом. Разведчик немедленно завязал очень оживленный и громкий разговор с певцом, который так бесцеремонно присоединился с утра к маленькому обществу. Проезжая мимо девушек, Дункан бросил им несколько ободряющих слов и с удовольствием заметил, что они бодры, несмотря на усталость, и что остановка не встревожила их. Сказав Коре и Алисе, что ему нужно переговорить с индейцем о дальнейшей дороге, Хейворд пришпорил своего коня и снова натянул поводья, когда благородное животное очутилось в нескольких ярдах от Магуа, все еще стоявшего подле дерева.

— Вот, Магуа, ты сам видишь, — начал Хейворд, стараясь говорить спокойным и дружеским тоном, — наступает ночь, а до форта Уильям-Генри не ближе, чем было, когда на восходе солнца мы выходили из лагеря генерала Вебба. Ты сбился с дороги, да и я оплошал. К счастью, мы столкнулись с охотником — слышишь, он разговаривает с певцом, — с охотником, который хорошо знает все оленьи тропы, все дорожки глухого леса и обещает проводить нас в такое место, где мы в безопасности отдохнем до следующего утра.

Блестящие глаза индейца впились в лицо Хейворда, и он спросил на ломаном английском языке:

— Он один?

— Один? — с легким колебанием повторил Дункан, с трудом заставляя себя сказать неправду. — О, не совсем один, Магуа: ведь с ним мы, его спутники!

— В таком случае Хитрая Лисица уходит, — произнес индеец и хладнокровно поднял с земли свою сумку. — С бледнолицыми останутся только люди их племени.

— Хитрая Лисица уходит? Но кого ты называешь Хитрой Лисицей, Магуа?

— Это имя дали Магуа его канадские отцы, — ответил скороход, и по его лицу было заметно, что он гордится данным ему прозвищем. — Для Хитрой Лисицы, когда Мунро ждет его, ночь равняется дню.

— А что скажет Лисица начальнику форта Уильям-Генри, когда старик спросит его о своих дочерях? Осмелится ли он объяснить начальнику, что его дочери остались без проводника, хотя Магуа обещал охранять их?

— Правда, у седовласого начальника громкий голос и длинные руки, но в глубине лесов Лисица не услышит его крика и не почувствует его ударов.

— А что скажут люди твоего племени? Они сошьют для Лисицы женское платье и велят ему сидеть в вигваме с женщинами, так как ему нельзя больше доверять дела мужественных воинов.

— Хитрая Лисица знает путь к Великим Озерам, сумеет он отыскать и прах своих отцов, — прозвучал непреклонный ответ индейца.

— Довольно, Магуа, довольно! — сказал Хейворд. — Разве мы с тобой не друзья? Зачем нам говорить друг другу жестокие и горькие слова? Мунро посулил наградить тебя, когда ты выполнишь свое обещание. Я тоже в долгу перед тобой. Итак, ляг, дай отдых усталому телу, открой свою сумку и подкрепись пищей. Мы недолго останемся здесь. Не будем же тратить коротких минут привала и спорить, точно вздорные женщины. Когда всадницы отдохнут, мы снова двинемся в путь.

— Бледнолицые превращают себя в покорных собак белых женщин, — пробормотал индеец на своем наречии. — Когда женщинам хочется есть, белые воины покорно бросают свои томагавки, чтобы исполнить желание ленивиц.

— Что говоришь ты, Лисица?

— Хитрая Лисица говорит: «Хорошо».

Проницательный взгляд индейца был прикован к лицу майора, но когда Хейворд взглянул на Магуа, скороход быстро отвел глаза в сторону, уселся на землю, осторожно и медленно оглянулся и наконец вынул из сумки остатки съестных припасов.

— Отлично! — продолжал Дункан. — Пища придаст Хитрой Лисице сил, увеличит его проницательность, и он утром найдет тропинку.

Дункан на мгновение замолчал, услышав треск переломившейся сухой ветки и шелест листьев в соседних кустах, но, быстро овладев собой, продолжал:

— Нам нужно двинуться до восхода солнца, не то мы, пожалуй, встретим Монкальма и он отрежет нам доступ в крепость.

Поднятая рука Магуа застыла, и, хотя его глаза не отрывались от земли, он повернул голову; его ноздри расширились, и даже уши его, казалось, вытянулись, придавая ему вид статуи, изображавшей напряженное внимание.

Хейворд следил за каждым его движением и с притворной небрежностью вынул одну ногу из стремени, а руку положил на чехол из медвежьей шкуры, скрывавшей его пистолеты.

Глаза Магуа ни на мгновение не останавливались на одном каком-то отдельном предмете, хотя лицо было неподвижно.

Майор не знал, на что решиться. Между тем Лисица поднялся на ноги, но так медленно и осторожно, что при этом не было слышно ни малейшего шороха. Хейворд почувствовал, что ему следует начать действовать; он перекинул ногу через седло и соскочил с лошади, твердо решив схватить предателя, во всем остальном полагаясь на свою силу и смелость.

Однако, не желая без нужды пугать своих спутниц, майор все же постарался сохранить наружное спокойствие и дружески заговорил с Магуа.

— Хитрая Лисица не ест, — сказал он, называя индейца тем именем, которое, по-видимому, казалось ему особенно лестным. — Его хлебные зерна недостаточно прожарены и жесткие? Дай-ка я посмотрю — может быть, в моих запасах найдется что-нибудь по его вкусу.