Александр Янов - Россия и Европа. 1462—1921- том 1 -Европейское столетие России. 1480-1560 Страница 12

Короче, доказано во множестве жестоких исторических экспери­ментов, что речь здесь не о чем-то случайном, эфемерном, невесть откуда в Россию залетевшем, а напротив, о корневом, органическом. О чем-то, что и в огне тотального террора не сгорает, что в принципе не может сгореть, пока существует русский народ. Не может, потому что, вопреки «старому канону», Европа — внутри России.

Введение

Холопская, патерналистская традиция тоже, конечно, внутри России. Только в отличие от европейской она не прошла через гор­нило испытаний, через которые прошла её соперница. Её не выреза- ли под корень, чтобы потом объявить несуществующей. Начиная с XVI века, она работала в условиях наибольшего, так сказать, благо­приятствования. Мудрено ли, что, когда, говоря словами Федотова, прошел революционный и контрреволюционный шок, оказаласьона сильнее европейской традиции? И все-таки не в силах оконча­тельно её сокрушить. Теперь, кажется, мы знаем, почему.

Но ведь это обстоятельство и ставит перед нами совершенно не­ожиданный вопрос: а как, собственно, работают исторические тра­диции — не только в России, но повсюду? Как они рождаются и при каких условиях умирают? Как передаются из поколения в поколе­ние? И, вообще, не фантазия ли они? Все-таки четыре столетия длин­ный перегон. Какую, собственно, власть могут иметь над сегодняш­ними умами древние, порожденные совсем другой реальностью представления? Что мы об этом знаем?

Честно говоря, кроме самого факта, что они работают, практиче­ски ничего. Точно так же, как ничего в своё время не знал Дарвин о механизме, посредством которого передаются из поколения в по­коление признаки, унаследованные от наиболее приспособленных особей того или другого вида. Должно было пройти столетие, ро­диться новая наука генетика, открывшая феномен генетической па­мяти, чтобы загадка разъяснилась. Ничего подобного не произошло в общественных науках — по многим причинам.

Отчасти потому, что слишком долго эксплуатировался лишь один, самый очевидный, но и самый зловещий аспект исторических традиций — националистический, кровно-почвенный, приведший в конце концов к нацистской катастрофе. Но отчасти не знаем мы о них ничего и потому, что постмодернистская «революция», захле­стнувшая в последние десятилетия социальные науки, ответила на националистические злоупотребления другой крайностью — ниги­лизмом. Большей частью исторические традиции — утверждали, в частности, историки школы «изобретенных традиций» — это фан­томы, обязанные своим происхождением живому воображению пи­сателей и политиков XIX века. Как писал самый влиятельный из них британский историк Эрик Хобсбаум, «традиции, которые кажутся древними или претендуют на древность, чаще всего оказываются со­всем недавними, а порою и вовсе изобретенными».53

Eric Hobsbaum & Terence Ranger. The Invention of Traditions, Cambridge Univ. Press, 1983. p. 48.

Если ок прав, то пишу я эту трилогию зря. У нас, однако, еще бу­дет возможность с ним поспорить. Здесь обращу внимание читателя совсем на другое. Подумайте, мог ли кто-нибудь вообразить еще полвека назад, что внезапно воскреснет в конце XX столетия давно, казалось, умершая традиция всемирного Исламского Халифата, ухо­дящая корнями в глубокое средневековье — за несколько веков до возникновения Киевско-Новгородской Руси? И что во имя этой не­ожиданно воскресшей традиции будут— в наши дни! — убиватьде- сятки тысяч людей? Как объяснит это Хобсбаум?

Конечно, будьтрадиция Халифата исключением, он мог бы объ­явить её аномалией. Но вот что пишет авторитетный историк Ванг Нинг о нынешнем поколении китайской молодежи: «Для них культу­ра Востока безоговорочно превосходит (superior) западную. И пото­му именно китайской культуре предстоит доминировать в мире».54 Кто мог подумать,что двухтысячелетней давности представление о Китае как о культурной метрополии мира, окруженной варварской периферией, не только уцелело в умах его сегодняшней молодежи, но и возведено ею на пьедестал? Как это объяснить?

Еще удивительнее, однако, когда бывшему сенатору и прези­дентскому кандидату Гэри Харту приходится напоминать читателям Нью-Йорк Тайме — в конце 2004 года! — что «Америка секулярная, а не теократическая республика».55 Ну, кто мог бы предположить, что не умерла еще на родине современной демократии древняя — по американским меркам — пуританская теократическая традиция? И что множеетво серьезных и высокопоставленных людей станет и в наши дни объявлять отделение церкви от государства противоре­чащим Конституции США?

И Россия, конечно, не осталась в стороне от этой всемирной вол­ны возрождения исторических традиций. На самом деле трудно най­ти сегодня высокопоставленного государственного чиновника, кото­рый не утверждал бы в беседах с иностранными гостями, что Москва неустанно ищет модель демократии, соответствующую историчес-

peter Н. Gries. China's New Nationalism, Univ. of California Press, 2004, p. 142. The New York Times, November8,2004.

ким традициям страны. Читатель, наверное, поймет, почему, когда я слышу это, у меня холодеет сердце...

Как бы то ни было, создается впечатление, что традиции вооб­ще не умирают. Что их можно маргинализовать, как поступили со своей тевтонской традицией немцы, сделав тем самым политичес­кую модернизацию Германии необратимой. Но, вопреки постмо­дернистам, их нельзя ни «изобрести», ни убить. Этим и объясняется, я думаю, живучесть европейской традиции в России — несмотря на все злоключения, которые пришлось ей перенести за четыре столе­тия. Но этим же объясняется и живучесть традиции патерналист­ской. И если позволено историку говорить о цели своей работы, то вот она. Попытаться доказать, что также, как в XVI веке, предстоит сегодня России решающий выбор между двумя её древними тради­циями. Разница лишь в том, что если наши предки, сделавшие этот выбор в XVI веке, не имели ни малейшего представления о том, к чему он ведет, то теперь, столетия спустя, мы можем сделать его с открытыми глазами.

Хотя бы потому, что всякий, кто прочитает эту трилогию, уви­дит совершенно отчетливо, к чему привел антиевропейский выбор иосифлянской церкви в начале XVI столетия и воспользовавшего­ся этим роковым выбором Ивана IV. Как мы теперь знаем, царь просто сделал из него логические выводы, позволившие ему раз­вязать в стране тотальный террор, в ходе которого была сокруше­на русская аристократия и закрепощено преобладающее боль­шинство соотечественников. На долгие века. И вот что из этого произошло.

Не сорок лет, но четыреста блуждала страна по имперской пус­тыне. Динамика её истории стала катастрофической. Миллионы соотечественников жили и умерли в рабстве. Гарантии от произво­ла власти оказались недостижимыми. И, как проклятие, витала над нею все эти столетия тень её Грозного царя. Можно, если хотите, за неимением лучшего термина назвать это торжество холопской традиции своего рода мутацией русской государственности, затя­нувшейся на столетия. Но как его ни назови, всему, что имело на­чало, неминуемо предстоит конец.

Закончу поэтому тем, с чего начал. Разве не возьмем мы грех на душу, если не воспользуемся сегодняшним — последним, быть мо­жет, — шансом освободиться от средневекового проклятия, перечерк­нув, наконец, выбор тогдашних церкви и царя? Ничего больше, соб­ственно, и не имел я в виду, когда говорил о жанре предостережения.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КОНЕЦ

ЕВРОПЕЙСКОГО

СТОЛЕТИЯ

РОССИИ

часть первая

конец европейского столетия россии

[глава

ПЕРВАЯ

Завязка

глава вторая глава третья глава четвертая

рагедии

Первостроитель Иосифляне и нестяжатели Перед грозой

часть вторая

отступление в теорию

глава пятая глава шестая глава седьмая

глава восьмая глава девятая глава десятая глава

часть третья

иваниана

одиннадцатая заключение

Крепостная историография Деспотисты

Язык, на котором мы спорим

Введение к Иваниане Первозпоха Государешенный миф Повторение трагедии

Последняя коронация?

Век XXI. Настал ли момент Ключевского?

глава первая 65

Завязка трагедии

22 октября 1721 года на празднестве в честь победы во второй Се­верной войне — Россия тогда вернула себе балтийское побережье, отнятое у неё в XVI веке, в ходе первой Северной войны, Ливон­ской, — канцлер Головкин, выражая общее мнение, так сформули­ровал главную заслугу Петра: «Его неусыпными трудами и руковож- дением мы из тьмы небытия в бытие произведены и в общество по­литичных народов присовокуплены».1