Байрон Кейти - У радости тысяча имен Страница 12

Вы можете заниматься исследованием дома, вы можете делать его каждый день во время завтрака. Это позволит вам избавиться от меня как от некой силы и оставить меня в качестве чего-то более могущественного: равной вам, равной возможности спокойствия, ученика, сидящего с учеником. Это самый здоровый сценарий, — сценарий, устраняющий учителя. Ведь учителя вызывают интерес лишь до тех пор, пока вы не начинаете смотреть на них ясным взглядом зрелого разума.

Мне нравится, когда в моей работе не нуждаются! Зачем мне хотеть, чтобы вы считали меня мудрой или святой? Что мне это даст, кроме еще одной истории? Какой бы степени реализации я ни достигла, это имеет отношение только ко мне; не существует способа передать это вам. Но даже если бы я могла передать вам это, уже самим этим действием я бы заявила: «Вы не можете сделать это. Я сделаю это за вас». Я бы учила вас зависимости и говорила бы, что ответы на вопросы лежат где-то вне вас самих. Поэтому у меня нет для вас ничего, кроме вопросов.

Когда великое Дао забыто, появляются великодушие и благочестие.

Я люблю правила, планы, религии за то, что человек х I какое-то время чувствует себя со всем этим в безопасности. Но лично я не следую никаким правилам. Я в них не нуждаюсь. Есть определенный порядок вещей, существовавший во все времена, согласно которому все движется и изменяется. И я есть эта гармония, и вы тоже.

Не знать — единственный способ понять. Именно так я определяю, куда мне двигаться, — свое направление. Почему я должна сопротивляться спонтанно возникающей красоте и пытаться подогнать ее под искусственный порядок?

Цели, правила, весь мир правильного и неправильного в лучшем случае вторичны. Я понимаю стремление некоторых людей жить по правилам. Они думают, что без правил нет никакого контроля, если нет правил, полагают они. каждый может стать убийцей. На мой взгляд, глубоко набожные люди делают лучшее из того, что они могут. Когда они смотрят на мир и не осознают, что разворачивающийся перед ними хаос есть Бог в его бесконечной мудрости, это их очень сильно пугает. Они считают, что мир, разум должны быть заключены в некую структуру. И мне нравится, как эта структура работает для них (если работает).

Я много времени проводила в пустыне. Просто бродила по ней безо всякой цели. И всегда шла вперед, даже если тропа отклонялась вправо или влево. Я понимала, что не могу заблудиться. Часто я не знала, где нахожусь и как вернуться к знакомому месту. Но я была уверена: куда бы я ни забрела, это именно то место, где я должна быть в данный момент. И это не теория, это истинная правда. Если я начну думать, что должна делать то-то и то-то вместо того, чем занимаюсь сейчас, то просто сойду с ума.

Однажды, когда я гуляла по пустыне с друзьями, мы наткнулись на зеленую гремучую змею, обитающую в пустыне Мохаве, — вид очень редкий для той местности, в которой мы находились. Она лежала недалеко от нас, свернувшись кольцом, — огромная и великолепная. И всем своим видом как будто говорила: «Смотрите, это я». Я помню, как указала на змею и предложила друзьям обойти вокруг нее. Они отреагировали на это с ужасом, поскольку были привязаны к истории, — и они упустили красоту. Змея поступила мудро и поспешно уползла от нас. На ее месте могло оказаться все что угодно — песок, редкое растение, подземный источник. Земля подобна матери: спокойная, мудрая, безграничная в своей искренности и доброте.

Когда ты остаешься с пустыней один на один, то начинаешь понимать, что такое истинное уединение, постигать реальную сущность пустоты. В течение всего дня ни единого звука — просто километры монотонного ландшафта. Воображение не способно увязать безбрежность этого пространства ни с чем. А в темную безлунную ночь, наполненную тишиной и ароматами, ты ложишься на песок и даже не представляешь, что может оказаться под тобой. Змея? Кактус? Ты лежишь и ждешь, смотришь на звезды, ощущаешь песок под собой, его прохладу и отбрасываешь всякую идею о том, что ум способен постичь это.

Затем приходит мысль о времени. Сейчас полночь? А может быть, прошло уже пять дней? Или пять лет?

И что есть я? И кто интересуется этим? И ты улыбаешься, потому что понимаешь, что ты не можешь этого знать и не должна беспокоиться об этом, и все ответы меркнут в радости текущего момента. Никакое воображение не способно соперничать с красотой ничто, его бесконечностью, с непостижимой тьмой.

Эта пустынная земля стала моим лучшим учителем. Она не пытается казаться не такой, какая она есть. Я сижу на ней, и она остается неподвижной, не спорит и не жалуется. Земля просто отдает, без всяких условий, незаметно, —так она выражает свою любовь. Она никогда ни от чего не воздерживается, не идет на компромиссы. Земля говорит посредством ветра, дождя, песка, камней, звуков, населяющих ее существ.

Она просто поет свою песню, лишенную какого-либо смысла. И продолжает отдавать, не рассчитывая получить что-то взамен. Она поддерживает нас всю нашу жизнь. И даже если мы бросим на землю консервную банку, или отравим ее химическими удобрениями, или сбросим на нее бомбу, она все равно будет полна безусловной, всеобъемлющей любви к нам. Она будет продолжать отдавать и отдавать. Она — это пробудившаяся я. Она — это вы.

Отбросьте святость и мудрость, и станете во сто крат счастливее.

Вы есть мудрость, которую вы ищете, и исследование — это способ, с помощью которого можно сделать ее доступной в любое время, когда вы захотите. Мой опыт говорит о том, что нет людей более мудрых и менее мудрых. Мы все наделены мудростью в равной степени. И это свобода, которой я наслаждаюсь. Если вам кажется, что у вас есть проблема, значит, вы отделены от мудрости и пребываете в замешательстве.

Божья воля и ваша воля — это одно и то же, отдаете вы себе в этом отчет или нет. Во Вселенной нет ошибок. Идея об ошибке возникает только в том случае, если мы начинаем сравнивать то, что есть, с тем, чего нет. Когда в уме нет истории, все совершенно. Никаких ошибок.

В 1986 году незнакомые люди, услышав обо мне, приходили к моему дому, и некоторые из них кланялись, сложив перед собой ладони, и произносили «Намаете»'. Я никогда раньше не слышала ничего подобного — люди не говорят «Намаете» в Барстоу, моем родном городке рядом с пустыней. Поэтому я думала, что они произносят «No mistaken («Никаких ошибок»), что звучит почти как «Намаете». Я была взволнована тем, что люди, приходящие к моему дому, были такими мудрыми. «Никаких ошибок». «Никаких ошибок».

Намасте — индийское приветствие. В широком смысле означает: «Божественное во мне приветствует Божественное в тебе». — Прим. перев.

Все подчинено совершенному порядку. «Святость» и «мудрость» — это просто концепции, отделяющие нас от самих себя. Мы считаем, что есть некий идеал, к которому мы обязаны стремиться. Как будто Иисус был более святым, а Будда — более мудрым, чем мы сейчас. Кем бы вы были без вашей истории о себе? Тяжело иметь идеалы, которых можно достичь только в будущем, — будущем, которое никогда не наступит. Когда вы перестанете верить мысли о том, что вам нужно чего-то достичь, мир станет к вам гораздо добрее.

Грех — тоже концепция. Вспомните о самом ужасном проступке, который вы совершили. Постарайтесь как можно глубже погрузиться в это воспоминание с точки зрения того человека, которым вы были в то время. При ограниченном понимании, которое у вас было тогда, разве вы не сделали все, что могли? И как бы вы могли поступить иначе, веря в то, во что верили? Углубившись в воспоминания о пережитом опыте, вы поймете: поступить по-другому было просто невозможно. Возможность иного исхода — это просто мысль, которая у вас есть сейчас о том, что могло произойти тогда, воображаемое прошлое, за которое вы принимаете реальное прошлое, которое также является плодом вашего воображения.

Каждый из нас делает все, что может. Поэтому, если вы обидели кого-то, покайтесь и поблагодарите этот опыт за наглядный пример того, как не нужно поступать. Вы никогда не обидели бы другого человека, если бы внутри вас не было путаницы. Все страдание на этой планете — от вашей неуверенности и неопределенности.

Как-то я прогуливалась по Дублину с католическим священником, который был большим поклонником Работы и сам регулярно ею занимался. Мы подошли к собору, и он предложил мне зайти внутрь. Когда мы осматривали собор, он показал мне на маленькую кабинку и сказал: «Это исповедальня. Не хотите ли войти в нее?» Мне показалось, что это важно для него, и я ответила: «Да». Священник занял свое место, я — свое, и я подумала: «Хм-м. В чем же я должна признаться?» Я долго копалась в себе и ничего не находила. Зато что-то нашлось у моего приятеля-священника, и он начал исповедоваться передо мной. Позже, уже за пределами собора, мы исследовали каждый из его воображаемых грехов с помощью четырех вопросов и сделали развороты, и он признался, что сбросил с души тяжелый груз.