Рене Карлино - Пока мы не стали незнакомцами Страница 12

Я рассмеялся. Он не мог перебороть себя.

— Я устроюсь на работу и все тебе верну. Спасибо, пап. — Я повесил трубку.

Звонить ему было неприятно, но мне было плевать. Я мог думать только о том, через что прошла Грейс, на какие жертвы пошла, чтобы играть. Она верила в музыку, была убеждена, что ради нее можно пойти на многое, а что есть вера, если не терпение и выдержка? Вот чему я у нее научился: как верить в себя и в свое творчество.

Я почувствовал это к Грейс прежде, чем облек чувство в форму. Я произносил это слово миллион раз, но прежде оно звучало не так, как сейчас, когда я вкладывал в него смысл. Когда я думал о том, что между нами, было неважно, что мы всего лишь друзья. Я любил ее.

8

. Ты изменил меня

ГРЕЙС

Даже несмотря на то, что я до совершенства отточила искусство бега с виолончелью за спиной, следующим утром это не помогло мне не опоздать на занятия. К счастью, я нравилась профессору Порнделу, и его занятия давались мне довольно легко, хоть я и не была любимицей преподавателя, как назвала меня Татьяна. От меня требовалось всего лишь играть на виолончели, а это у меня получалось хорошо. Чаще всего я закрывала глаза, забывала обо всем и растворялась в музыке. Но эта пятница была другой.

— Ты снова опоздала, Грейсленд.

— Грейс, — поправила я его, доставая из чехла виолончель и смычок.

Из смычка торчало несколько оборванных струн, и я постаралась вырвать их, пока Дэн нависал надо мной в своих брюках цвета хаки, затянутых ремнем слишком высоко, и оранжевой футболке поло на два размера меньше, чем нужно было. Я устремила на него раздраженный взгляд, чтобы дать понять, что сердита из-за незаслуженного внимания.

— В чем дело? — спросила я.

Он выхватил струну из моей руки и стал изучать ее.

— Это нейлон.

— Я знаю.

— Ты первая виолончель, Грейс. Добудь качественный смычок. Почему ты пользуешься таким непотребством? — Часть его усов топорщились над его верхней губой и двигалась, пока он говорил.

— Я член общества защиты животных. Я не использую смычки с конским волосом.

Я видела, как тело Татьяны, сидевшей передо мной, затряслось от смеха. Порндел усмехнулся.

— Да ладно. Серьезно?

Я фыркнула.

— Новый смычок будет на следующей неделе. — Я знала, что не могу его себе позволить, но он был прав — нейлоновый смычок — непотребство.

— Договорились. Ладно, ребята, начнем с «Канона» Пахельбеля.

Татьяна громко вздохнула. Нам осточертело играть эту песню. Казалось, будто каждый учитель музыки готовит нас к участию в одном из тех квартетов, что играют на свадьбах. «Канон» Пахельбеля, «Музыка на воде» Генделя и «Свадебный марш» въелись в наши мозги и мышцы так глубоко, что я буквально начинала верить, будто они влияли на мои способности играть другие композиции.

Порндел вышел вперед класса и начал отсчет от трех. Я толкнула стул Тати и прошептала ей: «Ирландский стиль». Мы приступили к игре согласно традиции, а затем медленно изменили ритм, перебив всех в комнате. Многие прекратили играть и просто пялились на то, как мы с Тати превращали классическую композицию в ирландскую джигу. Студенты-музыканты с чувством юмора отложили свои инструменты в сторону и начали ритмично хлопать, а некоторые даже пытались подыгрывать. В конце мы сорвали короткие аплодисменты, а Порндел стоял перед нами как каменное изваяние со скрещенными на груди руками.

— Миленько. Может, вы двое станете уличными исполнителями. Одному Богу известно, как отчаянно Нью-Йорк нуждается в уличных музыкантах.

Я молчала, потому что и так ходила по тонкому люду, но Татьяна решила вставить слово.

— Профессор Порн… дел… — Я рукой хлопнула себя по рту, чтобы не расхохотаться, а Тати тем временем продолжала с абсолютно безразличным выражением лица. — Нам просто нужно было разбавить ритм.

Он кивал как болванчик целых пять секунд.

— Ладно. Все равно сегодня я себя чувствую неважно. Все на сегодня свободны. Порепетируйте в парке на свежем воздухе. Вернемся к этому завтра.

Я потянулась, чтобы расстегнуть чехол для виолончели, аж две секунды радуясь происходящему, а потом почувствовала, как надо мной навис Порндел.

— Кроме тебя, Грейс. Задержись.

Я застыла, сидя на стуле и уставившись на его бежевые топсайдеры. В желудке появилось неприятное ощущение. Мне было интересно, дождется ли он, пока все уйдут, чтобы сделать предложение.

Скрестив руки и ноги, я уселась в холодном металлическом стуле поудобнее и стала ждать, пока все студенты соберутся. Тати обернулась и посмотрела на меня с непониманием. Убирая вьющиеся волосы в конский хвост, она прошептала:

— Почему он хочет, чтобы ты осталась?

Я пожала плечами.

— Без понятия.

— Эй, хотите с Мэттом вечером куда-нибудь сходить? Брэндон хочет напиться.

— Почему ты всегда думаешь, что я буду с Мэттом? Мы не встречаемся.

Она закатила глаза.

— Я знаю, знаю, вы не встречаетесь. А думаю я, что ты будешь с Мэттом, потому что вы всегда вместе.

— Вообще-то, мне нужно учиться. Сегодня я останусь дома. Мэтт может заниматься чем ему угодно.

Казалось, все думали, что мы с Мэттом пара. Я чувствовала давление из-за подачи заявления на аспирантуру, что вроде бы было логичным следующим шагом, но я словно не могла отвечать за себя, когда дело касалось Мэтта. Мне хотелось быть с ним каждую секунду дня, но от этого страдали мои оценки, и я знала, что перестану быть первой виолончелью из-за своих глупых шуточек.

— Почему бы вам просто не перепихнуться уже и разобраться со всем?

Как раз в этот момент подошел Порндел.

— Ну, Татьяна, это просто какая-то благодать, прямо-таки чудо, что твоя вульгарность не распространяется на твое ремесло.

Порндел всегда распинался о ремесле. Татьяна была феноменальным музыкантом, но как только она отставляла скрипку в сторону, в ней не оставалось ничего классического. У нее была грубая внешность, и многое в ней было от девчонки из Джерси.

— Спасибо, учитель, приму это как комплимент. Пока, Грейс. — Она взяла скрипку и покинула комнату, крича на прощание через плечо: — Приходите сегодня вечером после вашего с Маттиасом перепиха!

Порндел посмотрел прямо на меня без всякого выражения.

— Прогуляешься со мной?

Я решила, что быть на публике — отличное решение.

— Конечно.

Я поднялась и последовала за ним за дверь. Он шел быстрее, чем обычно, и довольно быстро у меня сбилось дыхание, пока я тащила на спине виолончель, пытаясь поспевать.

— Куда мы идем?

— Увидишь. Почти пришли уже.

Мы прошли четыре квартала, пока не завернули за угол маленького кирпичного дома. Мы стояли перед музыкальным магазином. Вывески не было, но через стеклянную дверь я видела музыкальные инструменты.

— Это магазин Орвина. Он делает лучшие смычки на планете.

Я втянула воздух через зубы.

— Профессор…

— Зови меня Дэн.

— Дэн… у меня нет денег, чтобы купить новый смычок. Я просто поменяю струны у своего.

Он покачал головой в знак понимания.

— Грейс, обычно я не делаю подобного для студентов, но для тебя хочу.

— Вы о чем?

— Я собираюсь купить тебе смычок, потому что ты очень талантлива. Мне нравится, как ты играешь, и у тебя отличный инструмент. — Он бросил взгляд на чехол. — У тебя должен быть отличный смычок.

Пока он ждал моего ответа, я увидела, как в уголках его глаз образовались морщинки, когда он улыбнулся, и впервые нашла привлекательность в его добродушном лице.

— Хорошо, — ответила я.

— Идем, тебе нужно познакомиться с этим парнем. — Он открыл дверь и махнул мне идти вперед. За стойкой стоял низкий мужчина, по меньшей мере, лет семидесяти, с непослушно торчащими в разные стороны седыми волосами, оставшимися на голове только по бокам.

— Дэниел, мальчик мой, — произнес он с легким немецким акцентом. — Кого это ты привел ко мне?

— Орвин, это моя самая талантливая ученица, Грейс. — Ого, правда, что ли? Я и не подозревала.

Я поставила свою виолончель на пол, оперев ее о прилавок, и пожала мужчине руку. Он подержал мою руку несколько секунд, изучая ее.

— Маленькая и нежная для виолончелистки, но сильная, вижу, ага.

— Да. Грейс нужен новый смычок, и мне бы хотелось, чтобы он у нее был лучший.

— Конечно, конечно, у меня есть кое-что, что ей прекрасно подойдет. — Он ушел в подсобку и вернулся с самым прекрасным смычком из всех, что я видела. Он протянул его мне, и мягкое дерево, очутившись между моих пальцев, у основания показалось плавким, как масло.

— Ого, он такой гладкий.

— Цезальпиния и настоящее серебро с лучшим конским волосом, — проговорил Дэн. Орвин кивнул. Через мгновение Дэн вытащил из заднего кармана чековую книжку, взглянул на Орвина и изогнул брови.

— Одиннадцать, — сказал Орвин.

— Одиннадцать чего? — переспросила я, повысив голос.

Мне никто не ответил.